— Здрасте… а я тут ищу кого-нибудь…
Мужик, ничего не отвечая, смотрел в упор на Матвея. Повисла неловкая пауза. Матвею было крайне неудобно но он, из возникшего из ничего упрямства решил молчать до конца. Наконец мужчина сплюнул и ответил хриплым голосом.
— На хрена?
Матвей сначала опешил, но затем неожиданно для себя разозлился и вызывающе ответил, перенеся вес на другую ногу:
— Не понял… что — на хрена?
Мужик внимательно отследил его движение и нехотя пояснил:
— На хрена ищешь?
Матвей внимательней оглядел мужика. После схлынутого напряжения ему бросились в глаза подробности, пропущенные ранее — глубокие мешки под глазами, выдающие сильно пьющего человека, слабое дрожание рук и весьма потрепанную одежду. Несмотря на грозный вид он был не опасен. Матвей с ходу научился определять этот параметр, так важный для его выживания.
Он посмотрел на доску в своих руках и демонстративно откинул ее в сторону. Отряхнул руки и, глядя в глаза мужика, усмехнулся.
— На хрена… знать бы — на хрена…
Мужик также ощутимо расслабился и опустил дубинку, оперев ее торцом в носок грязных сапог. Матвей посмотрел поверх его головы на почти уже зашедшее солнце и решился:
— Батя у меня — с этой деревни. Подгорный — слышал?
Мужик удивленно поднял бровь, внимательно оглядел Матвея и еще раз сплюнул. Сурово сжал губы.
— А то… чё ж не слышать-то? У нас вона — цельная улица Подгорных… была, — и после паузы, чуть неуверенно: — а ты чей будешь?
Матвею понравился округлый говор незнакомца, от которого становилось теплей на сердце. Что-то касалось души от его простонародного построения фраз, что-то знакомое и трепетно хранимое. Но больше всего поразила информация о целой улице Подгорных. Неужели его смутный план имеет право на существование? И здесь есть его родственники по отцовской линии?
Глядя мужику в лицо и лелея тайную надежду, пояснил:
— Отца Леонид зовут… Алексеевич. Он здесь родился, вырос… потом уехал… так он мне рассказывал. А меня Матвей зовут…
С мужиком произошла немного пугающая трансформация — его глаза округлились, брови поднялись домиком, челюсть отвалилась. Он хлопнул себя по бедру и, показывая пальцем на Матвея, попытался что-то сказать. Матвей с тревогой следил за метаморфозой мужичка, уже жалея, что выбросил доску.
Наконец мужик совладал с собой и немного сдавленно спросил:
— И что — паспорт показать могешь?
Растерянный Матвей безропотно полез в карман и достал паспорт. После некоторого сомнения все же отдал его в чумазые руки мужика, справедливо рассудив, что сумеет в случае чего его забрать. Мужик долго, покряхтывая и хмыкая, рассматривал страницы. Наконец Матвею это надоело, он вырвал паспорт из рук мужика и, сунув его в карман, требовательно спросил:
— Ну?
Мужик в сомнении помолчал, достал папиросу, прикурил от зажженной спички и выпустил клуб дыма.
— Вона как… Старого Ляксея Потапыча внук значит объявился… то-то обрадуется старый ведьмак.
Услышанное настолько оглушило Матвея, что он застыл, не в силах проронить ни слова. Как же так? Его слабая надежда найти в этой деревне родственников обернулась сногсшибательным известием — здесь жил его дед! И, по-видимому, вполне себе живой, раз этот мужик так о нем говорит. С ума сойти — дед!
Отец не любил касаться темы своего детства, обрывая все расспросы однозначным — «Сирота я!». Так и висело это большой семейной тайной, почему-то мало кого, кроме Матвея, интересовавшей. Он несколько раз давал себе слово проследить генеалогическое древо отца, но всегда что-то мешало. А тут — вдруг такое! Он сразу же поверил во все это — слишком много совпадений. Да и чувствовался какой-то рок во всех его приключениях, во всей этой тернистой дороге.
Матвей, под сочувственным взглядом мужика, провел рукой по лицу.
— Это значит… отец моего отца? Ну, то есть дед мой, да? — он беспомощно посмотрел на мужика, — батя почти ничего не рассказывал о своем детстве… Говорил, что с этих мест и что никого здесь у него не осталось… А я вот… решил заехать — проведать, так сказать, отцовскую родину…
Мужик обиженно всплеснул руками.
— Ни хрена себе — поворот! Да как не осталось-то??! Да здесь полдеревни ему родственники! Да и сам Алексей Потапыч, слава Богу — живее всех живых, парень! Да и я, если хочешь — тоже из Подгорных, только не местный, а заречный — с Сосновки…
Оглушенный Матвей слабо отмахнулся от бурного рассказа мужика и перебил его, все еще не веря тому, что слышал.
— То есть… мой дед… Подгорный Алексей Потапович — жив??? Как… как же это? И все это время он жил здесь? И все наши родственники… здесь?
Он пошатнулся и обессиленно сел на ступени. Зажав лицо в руках, простонал:
— Бля… Как же это??!
Обеспокоенный мужик, окончательно отбросив свою дубинку, заглянул ему в глаза.
— Э… паря! Ты как? Нормально? Ты чего? Не знал чё ли??!
Матвей поднял на него невидящий взор и горько проговорил:
— Всю жизнь… всю жизнь я считал, что по отцовской линии у нас нет родственников… ни мать, ни отец — ни разу не рассказывали мне… и вот — я случайно попадаю сюда и выясняется, что… эх, батя, батя…
Мужик сочувственно цыкнул и закурил новую папиросу.
— Ну, ежели твой батя характером в Потапыча… тогда запросто могет такое быть… мне мой отец рассказывал — шибко они ссорились между собой…
Матвей помолчал, ничего не отвечая. В голове творился дикий сумбур. Он почувствовал — еще немного, и он потеряет сознание, настолько сильными были его переживания. С трудом взяв себя в руки, вскочил на ноги, схватил сумку и решительно сделал шаг, ожидающе глядя на мужика.
— Где он живет? Мой дед!
Мужик поперхнулся, закашлялся, но не сделал ни единого шага. Вместо этого он внимательно посмотрел в глаза Матвея, оценил его состояние и неопределенно махнув рукой, немного неуверенно сказал:
— Дык, там — за водонапоркой… — после паузы совсем уж тихо добавил: — А тебе, паря, — точно нужно это?
Матвей непонимающе посмотрел на него и тот, почесав голову, нехотя пояснил.
— Понимаешь, паря, — Потапыч мужик сурьезный, хоть ему уже девяносто… в прошлом годе городские к нему за иконами лазили — он их лесиной так отоварил, что, говорят, одного в больницу свезли… а тут… внук объявился… не знаю, что ему в голову взбредет…
Матвей решительно потряс головой. Ему хотелось немедленно бежать к найденному деду, задать невероятное количество вопросов и вообще — он чувствовал близилась какая-то важная развязка в его жизни. Нетерпеливо выдохнул.
— Нужно! Очень нужно! Не зря меня судьба сюда занесла, ох не зря.
Мужик, все еще недоверчиво глядя на него, помолчал, затем очень серьезно произнес:
— Ну давай, раз так, паря! Иди тады… вон по той улице, — махнул он в сторону темных домов, — пятый двор его и будет… Ну а ежели чё — приходи ко мне, вот там, около оврага мой дом. Да и я пойду — своей расскажу… такая история, кина не надо…
Матвей сделал несколько шагов, затем остановился от пришедшей в голову мысли.
— А вы-то — кто? — наконец-то спросил он.
Мужик пожал плечами, подобрал дубинку. Огляделся и, немного официально, объявил:
— Да сторож я местный… Семен Ануфриев.
Помолчали несколько секунд. Матвей благодарно кивнул Семену и сделал несколько шагов, затем вновь оглянулся через плечо.
— Слушай… а почему, — он повел подбородком вокруг, — здесь так пусто?
Семен меланхолично пожал печами.
— Дык, это… кто уехал, а кто помер… совсем нас осталось мало…
Он немного подумал и отчаянно махнул рукой.
— Эх! Мать раз эдак! Не могу я тебя оставить… Пошли, Матвей, к деду вместе — я тебе хоть спину прикрою!
Глава 7
Заросшая грунтовая улочка, обогнув темный холм, привела их к высоким деревянным воротам. Когда-то, видимо очень давно, неведомый мастер приложил все свое умение, чтобы придать им красоту и изящество. И ему это с лихвой удалось — массивная основа несла на себе тонко выпиленные узоры, обрамляющее по периметру полотно ворот. А по центру виделся тщательно выполненный герб давно почившего Советского Союза. Лучи заходящего солнца, неожиданно яркие на этой стороне холма, придавали выпуклость и объем филиграни… и одновременно выдавали, во всей своей жестокой наготе, следы всесильного времени. Забор из широких нетесаных досок, уходивший в разные стороны от ворот, местами накренился, заботливо поддерживаемый густым кустарником — когда-то, видимо, декоративным, а сейчас разросшимся до угрожающих масштабов.
За забором виднелись верхушки яблонь и крыша дома, крытая вопреки ожиданию не вездесущим шифером, а позеленевшей от мха дранкой. Стук топора, слышимый загодя, здесь стал громче — за воротами кто-то колол дрова.
Они подошли к воротам и прислушались — нетерпеливо переминающийся Матвей и серьезный Семен. Матвей жадно прислушивался к звукам, доносящимся со двора и всем своим существом рвался вперед. Ему была мучительна и неприятна любая задержка, он тяжело и взволнованно дышал, со страхом ожидая невероятной встречи. Семен покосился на него и придержал, упершись ладошкой в его грудь. Матвей недоуменно покосился на его руку.
— Ты это… погоди, паря! — Семен серьезно посмотрел ему в глаза и кивнул на стоящую рядом скамейку, — сядь вот тут — отдышись, а я… вперед пройду — предупрежу старого… а то не ровен час — человек-то пожилой, сердце слабое…
Матвей безропотно сел на краешек шаткой скамейки, положил сумку на колени и стал молча ждать развития событий.
Семен меж тем оправил пиджачок, пригладил волосы и, отперев скандально скрипнувшую калитку, шагнул во двор.
Стук топора прекратился, и некоторое время ничего не происходило. Затем Матвей услышал невнятный диалог двух мужчин. К величайшему его сожалению, ему никак не удавалось разобрать ни слова, и Матвей неудобно вывернул шею, пытаясь хотя бы по интонации понять направление разговора. А разговор, судя по всему, сворачивал на крайне неприятную колею. Голоса повышались в агрессивном градусе, пока вечернюю тишину не разорвал громкий рык и топот быстрых шагов.