ки.
Подгорный выскочил на ярко освещенную пламенем площадь перед небольшим храмом и застыл от увиденного. Стены храма, сложенные из сосновых бревен, до самого купола были охвачены огнем. Пламя с треском металось по стенам, жадно объедая доставшееся ему богатство. Вокруг хлопотали люди, в дыму сильно смахивающие на суетливых муравьев, которые пытались водой из ведер потушить пожар. Пламя снисходительно сочувствовало их усилиям, но отступать под столь хилым натиском не собиралось.
Из бокового проулка, тревожно звеня колокольчиками, выскочила телега, запряженная двойкой коней с большой бочкой и пожарным насосом. Управляющий ею мужчина в блестящей пожарной каске ловко спрыгнул на землю, успокоил разгоряченных коней и громко закричал окружающим, организовывая и внося хоть какой-то порядок в этот суетливый бедлам. Несколько человек, повинуясь властному движению рук брандмайора, начали разматывать пожарный рукав. Двое других заняли места на ручках насоса и, дождавшись зычного окрика пожарного, начали энергично качать его рычаги. Струя воды вцепилась в разгулявшееся пламя, пытаясь отвоевать хоть какой-то приемлемый плацдарм.
Всю эту нереальную картину — площадь в дыму, мечущиеся люди и красные языки огня Подгорный охватил одним взглядом. Ему было нехорошо — сердце молотилкой билось о ребра, он пытался совладать со взбесившимися легкими. Схватив за рукав пробегающего мимо него человека с пустыми ведрами, сквозь треск и гул пожара закричал ему в ухо.
— Микола! Что здесь творится??!
Человек развернул к нему чумазое, в потеках пота лицо и проорал в ответ:
— Отец Иов и несколько людей — в храме! И мы никак не можем попасть внутрь!
У Подгорного на секунду остановилось сердце. Он приблизил страшное лицо к лицу Миколы и, уже догадываясь об ответе, дико крикнул, срываясь на фальцет:
— Кто внутри?
Увидев вильнувшие глаза смущенного Миколы, швырнул его в сторону и страшно закричал:
— Таисия!
Он сорвался с места и побежал к пылающим стенам. Подбежав к воротам храма, схватился голыми руками за горящее бревно и попытался его сдвинуть. Но оно оказалось зажато другими бревнами, плотно прижавшими двери. К нему бросились другие люди, но разгоревшееся пламя не давало взяться как следует, и они, отряхивая загоревшуюся одежду, отступили. Но не Подгорный. Охваченный исступлением, оставляя клочки кожи на бревне, надсаживаясь, он пытался сдвинуть эту смертельную ловушку.
Изнутри, аккомпанируя творящемуся безумию, доносились церковные песнопения. Раздался сильный треск, и вся горящая конструкция, в вихре взлетающих искр сильно накренилась. Несколько рук схватили сопротивляющегося Подгорного и оттащили его в сторону. Бросили на пыльную землю, сбили пламя с рубахи. Подгорный, не замечая этого, смотрел полоумными глазами на пламя и что-то тихо шептал растрескавшимися до сукровицы губами.
К нему чертиком подскочил покрытый копотью Леонид и схватил за остатки рубахи на груди.
— Что ты наделал? Отец! Что ты наделал? — заорал он и затряс безвольное тело.
Подгорный перевел на него невидящий взгляд, затем сфокусировался и прошептал:
— С-сынок… Как же так?
Леонид сплюнул ему под ноги и с внезапной ненавистью толкнул в грудь. Перешагнул через упавшего Подгорного и снова убежал в дым. Неожиданно Подгорный, сквозь треск огня и шум бегающих и кричащих людей, услышал невозможное — наполненную болью громкую молитву отца Иова.
— Верую во единого Бога Отца́, Вседержителя, творца́ небу и земли́, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа́, Сына Божия, Единородного, иже от Отца́ рождённого прежде всех век, Света от Света, Бога истинного. Нас ради человек и нашего ради спасения, сошедшего с небес…
Наступила мгновенная тишина, в которой замерло все — и время, и люди, и даже пламя пожара.
А затем все горящее здание разом рухнуло внутрь, швырнув в людей клубы дыма и ворох искр. Пламя победно охватило остатки бревен, в огне треснул и сморщился, словно тающий шоколад, металлический купол храма.
Подгорный лежал на спине и широко открытыми глазами, не моргая, смотрел в темное небо. Опадающие черные хлопья покрывали его лицо траурным саваном. Он тихо прошептал одними губами:
— Таисия…
Глава 6
Потрясенный Матвей медленно возвращался в реальность. Он глядел на залитую солнцем комнату, все еще ощущая на губах дымный привкус пожара. Бледный, словно мел, дед сидел, положив обе руки на стол, его клюка лежала на полу, а по щекам катились слезы, пробивая русло сквозь прихотливые дорожки морщин. Матвей сглотнул тягучую слюну и вздрогнул, услышав тихое всхлипывание. Он посмотрел вбок и увидел Анастасию, сидящую на скамейке около двери. Она вытирала мокрые глаза уголком платка. Матвей, долго не узнавая, смотрел на нее, пока окончательно не пришел в себя. Анастасия, непрерывно всхлипывая, едва слышно пояснила:
— Я уже давно пришла… не хотела только мешать… — и громко хлюпнула носом, сама испугавшись этого звука.
Матвей перевел взгляд на деда — тот слегка порозовел и перевел дух. Он пожал плечами и продолжил сухим голосом, так же глядя в одну точку.
— Вот так все и произошло… твой отец проклял меня и ушел из дома, а мне, после следствия, дали пять лет тюрьмы за несоблюдение правил пожарной безопасности, связанных с гибелью людей… Никто так и не узнал, что там приключилось на самом деле, хотя поговаривали, что это — поджог… Но никто особенно и не стал разбираться… а мне было все равно. Отсидев, я попал в психушку… там тоже пятерик. Так и прошли десять лет… и еще десять… и еще… — он с кряхтением поднялся и подошел к красному углу. Неслышно, одними губами помолился, трижды перекрестился и, выпрямившись продолжил, не поворачивая головы, — прав был Петр Силантьич… не простил меня Бог… и люди не простили… вот — молюсь ежедневно, и людям страждущим, пытаюсь помочь… да только в сердце — пустота. Даже смерть меня не берет… пятьдесят лет уже ношу в сердце эту боль… устал…
Он повернулся к Матвею, долго смотрел на него и неожиданно грустно усмехнулся.
— Вот, Бог внука послал. Наверно пришло мое время. Тебе вот передал эту историю и на покой пора… Ибо для чего я столько лет живу, а, внучек?
Матвей не шевелясь сидел за столом, спрятав лицо в руки. Он поднял глаза и молча обвел взглядом комнату. Рассказ слишком потряс его — в душе звенела пустота, мысли путались.
Он одновременно и сочувствовал деду, и не мог простить его за то, что тот сделал. Матвей ни на секунду не сомневался в том, что поступи дед иначе, все сложилось бы другим путем. И жива была бы бабушка, и отцу не пришлось бы скрывать эту страшную тайну. Может, и его жизнь сложилась бы иначе, кто знает.
В ту же секунду его мучительно пронзила простая мысль — господи, а как его поступки воспринимает его сын? Маленький Антошка, как ему казалось всегда, еще глупый и несмышленый — он ведь тоже зависел от его решений и слов… И его жизнь в любой момент может пойти по любому руслу. Это понимание, очень больно и внезапно пробило брешь в его всегдашнем легкомысленном отношении к разваливающемуся браку. Он вдруг и сразу понял и начал принимать в своем сердце такое важное понятие как ответственность. И не только за себя, это-то было самое легкое, но и за окружающих его людей, людей, которые тебе доверяют.
Он остановил свой взгляд на нескольких фотографиях на стене — на них члены большой семьи. Поодиночке, парами и группами. И почти на каждой — его отец, молодой и веселый, дед Алексей Потапыч, гораздо моложе теперешнего возраста, какие-то женщины, дети и мужчины. На одной фотографии была изображена статная молодая женщина с перекинутой через плечо русой косой.
Он встал, подошел к стене и пристально присмотрелся к изображению. Сразу же и без подсказки понял — это его бабушка. К горлу подкатил комок. Он нежно провел пальцем по фотографии. Проговорил глухо, не поворачиваясь к деду.
— Знаешь, дед… я не хочу и не буду судить тебя… ты и сам себя уже осудил. Только все это неспроста… и моя жизнь — через пень колоду, и у отца то же самое — не все в порядке… и Бог не просто так меня сюда привел…
Он замолчал, глубоко задумавшись. Перед ним мелькнула вся его незатейливая жизнь — от момента, когда он начал себя помнить и до сегодняшнего дня. Матвей повернулся — притихшая Анастасия и дед зачарованно смотрели на него не произнеся ни слова. Посмотрел в глаза деда.
— Знаешь, мне кажется — та вина, которая на тебе, она и на весь наш род пала… Нужно сделать что-то такое, что избавит тебя от этого… а заодно и нас с отцом освободит от проклятия…
Он нахмурился, глядя на ожидающих продолжения его слов деда и Анастасию. В голове блеснула и начала расцветать какая-то заманчивая и многообещающая идея. Пожевав губу, задумчиво спросил:
— А та церковь… что с ней сейчас?
Дед пожал плечами, посмотрел на задумчивую Анастасию.
— А ничего там нет… сначала, после того пожара — пустырь был, потом пробовали какие-то постройки поставить, фундамент-то целый остался, только без толку… то пожар, то еще что… так и стоит участок, травой заросший…
Боясь спугнуть пришедшую мысль, Матвей почти не слушал деда. Пока еще призрачный, но уже начинающий формироваться план захватил его. Он поднял палец и значительно проговорил:
— Вот — все срослось! И деньги эти, и встречи все и мой путь сюда! Я знаю, что нужно делать! — он обвел всех торжествующим взглядом, — мы должны построить новую церковь на месте старой! Отдать долг всем погибшим! Вот!
Дед, открыв рот, смотрел на Матвея. Анастасия нахмурилась, явно просчитывая варианты. После паузы дед с сомнением в голосе произнес:
— Так как же это? Это же такой труд… деньги, материалы…
Анастасия вдруг встала и, сделав несколько шагов, подошла к Матвею. Посмотрела в его глаза и неожиданно трижды поцеловала его в обе щеки. Затем развернулась к удивленному деду и твердо произнесла:
— Его послал нам Бог! Это самое лучшее дело, которое мы можем сделать для людей… и еще при церкви приют нужен — для страждущих, веру в себя потерявших! А за деньги не беспокойся, Ляксей Потапыч! Преподобный Сергий Радонежский, тоже вон со скита начал… Бог дает замысел, даст сил и на его реализацию!