Матвей захлопал в ладоши, привлекая внимание, затем заговорщически подмигнул им и отошел к двери. Взял сумку и поставил ее на край стола. Грязная, покрытая пылью и надорванная в некоторых местах, она сейчас представляла жалкое зрелище. Тем не менее Матвей гордым и широким жестом указал на нее.
— Вот! — от того, что решение было принято, Матвея просто-таки распирало от удовольствия, — здесь деньги! Много денег!
Он медленно потянул за молнию, засунул обе руки внутрь и вытащил полную горсть денежных пачек. Дед и Анастасия оглушенно замерли. Матвей меж тем потряс деньгами и ссыпал их обратно в сумку. Пояснил:
— Хватит на все! Думаю, человек, из-за которого я здесь, и который пострадал из-за них, был бы не против такого применения! И знаете, еще что…
Он с видимым удовольствием широко развел руки, словно разом охватывая все вокруг.
— Я подумал, и понял — никуда я отсюда не поеду! Вся моя жизнь — череда суетливых кривляний, а здесь мой дом… — он подшел к деду и Анастасии, обнял их, и с нежностью проговорил: — Здесь мои родичи, дальние и близкие — я теперь не одинок! А церковь мы построим… Обязательно!
Глава 7
Они шли по темной улице и изо рта у них вырывался пар. К вечеру резко похолодало и по-осеннему хлесткий ветер выдувал остатки тепла из потрепанной одежды Матвея. Он сгорбился и, запахнув полы пиджака, тихо чертыхаясь под нос, спешил за быстро идущей Анастасией. В ее руках теплился фонарик, освещающий небольшой кусочек дороги под ногами. Мерцающее звездное покрывало радовало глаз, но совершенно не помогало в ориентировании на этой пересеченной местности. Насколько помнил Матвей, идя днем по этой же дороге, здесь не было стольких препятствий и помех. Сейчас же он постоянно налетал на какие-то весьма колючие кусты, спотыкался о невесть откуда взявшиеся кочки и рытвины. Анастасия нетерпеливо вырвалась вперед, нимало не смущенная темнотой — очевидно, эта дорога ей была знакома как свои пять пальцев.
Матвей уже не раз пожалел о том, что не остался ночевать у деда. Они еще долго сидели, планируя и по-разному раскладывая возникшие возможности. Матвеевская идея о церкви пришлась весьма кстати — небывалый энтузиазм охватил деда и Анастасию, они, горя глазами и перебивая друг друга, предлагали разные варианты ее реализации. На Матвея же снизошло давно им неведомое спокойствие. Он с улыбкой наблюдал за ними и лениво проводил ревизию своих мыслей.
В отличие от своих, простых и незатейливых, партнеров он понимал всю сложность предстоящих дел, но его это нисколько не пугало, а только придавало остроту его существованию. Матвей решил пока отложить окончательное решение по сумке. Он справедливо размышлял — лучше отсидеться в глубинке, переждать основную фазу поисков, а затем уже с новыми мыслями и силами включиться в эту опасную игру.
Вот только маме нужно было как-то сообщить о себе, успокоить. С удивлением он выяснил, что в век всеобщего отелефонивания народных масс, в деревне почти ни у кого не было мобильного аппарата. А те, которые были, работали только в одной точке деревни — с высокого холма на окраине. Беспокойные и хлопотливые хозяева мобильных сетей пропустили это малозначимое селение и не установили здесь своих ретрансляционных антенн. Телефон был у Анастасии, и она сбегала за ним, пока Матвей с дедом упоенно разговаривали.
Дед жадно слушал рассказ Матвея о жизни своего отца, неразрывно связанной с его собственной судьбой. Матвей все время сбивался с датами, местами — память не всегда точно выдавала свои сведения. Но деда это нисколько не смущало — полностью погрузившись во фрагментированную историю, он шаг за шагом проживал все события и перипетии в жизни своей неслучившейся семьи. Он охал и участливо кряхтел, слушая рассказ о нелегких временах в жизни отца — учебе, первых шагах в рабочей профессии. Искренне радовался его успехам и повышениям по службе. Вытирал выступившую слезу, когда Матвей рассказывал о том, как папа и мама познакомились, об их первых и неловких годах совместной жизни. С любовью и сочувствием смотрел на Матвея, когда тот перешел на рассказ о своей, не всегда ровной и счастливой жизни.
И вот ведь интересно, рассказывая об отце и глядя на деда он понимал — да ни хрена она была не сложная, так, мелкие и несущественные события. На фоне этой трагедии все остальное было мелкой рябью на поверхности бушующего моря.
В ответ дед рассказал обо всех оставшихся родичах, которых набежало немалое количество, живущих в деревне и уехавших на просторы огромной страны. Объяснил все сложные связи, существующие между ними. К своей тайной радости Матвей выяснил, что Анастасия ни по какой линии не являлась ему родственницей и вообще жила одна, на другом конце деревни. Она была пришлой, что открывало для него пока еще смутные и неоформившиеся возможности.
К ее приходу они договорились до хрипоты и опились черного чая, который дед не ленился заваривать раз за разом. Матвей догадывался, что Анастасия намеренно задержалась с приходом, и был очень благодарен ей за это.
Затем они вдвоем прогулялись до холма, с трудом нашли точку, откуда связь была более или менее уверенной, и Матвей, не решившийся рассказать маме об этих невероятных событиях просто отправил эсэмэску, продублировав ее сестре, на случай стандартной маминой невнимательности.
С чувством выполненного долга они вернулись в дом деда — как раз успев на сногсшибательный ужин, который тот, за время их отсутствия, успел приготовить. Дымящийся в большой кастрюле на столе гуляш, своим ароматом мгновенно наполнил рот Матвея слюной. А нарезанное тонкими ломтями сало, посыпанное сверху кольцами лука и просвечивающие неземным рубиновым светом соленые помидоры, вызывали просто-таки невероятный аппетит. Впрочем, как и слегка желтоватая, с прожилками тонко нарезанной моркови, квашеная капуста, с кокетливо выглядывающими глазками брусники. Все этой буйство простой деревенской еды венчал большой и явно самодельный каравай ржаного хлеба.
Дед усадил смущенных Матвея и Анастасию рядышком и, довольный донельзя, потчевал их, маслено блестя глазами из-под лохматых бровей. Через несколько секунд Матвей забыл о неудобстве и вовсю уминал дедово угощение — это был незабываемый праздник вкуса.
Единственного чего не было на столе — алкоголя, о чем дед сурово и сразу объявил. Матвей был совершенно этому не против. Ему и не требовалось взбадривать или расслаблять себя — было так хорошо и божественно спокойно. Он предельно честно и точно выложил им всю свою историю про деньги и теперь чувство опустошения целиком овладело им.
Потом они долго пили чай с настоящими баранками, срывая их с толстого витого шнурка, под уютным светом старого абажура. Но закончился и этот чудесный вечер. Дед пригласил его ночевать у себя, но Матвей, томимый сложным и непередаваемым чувством, решил провести эту ночь на старом месте, в доме своей тетки. Анастасия поддержала его, и вот они тащились уже битых двадцать минут по темной деревенской улице. Эта часть деревни уже давно была заброшена, а остатки ее жителей теснились на другой стороне мелкой речушки. Здесь жил только дед. И вот теперь временно поселился Матвей.
Луч фонаря высветил знакомые ворота, и Матвей облегченно выдохнул. Они вошли в дом, включили свет и в смущении остановились не глядя друг на друга.
Матвей прочистил горло, оглядел утлую обстановку и тихо пробормотал:
— Ну вот… значит… — совсем запутавшись в словах, с надеждой поднял глаза на Анастасию, — может, ты…
Сказал и замер, глядя в лицо молча стоящей Анастасии — мгновенно утонув в ее зовущих зрачках и потеряв любую связь с реальностью.
Не отрывая от него взгляда, Анастасия сделала шаг, осторожно положила руки на его плечи. Глядя снизу вверх, совершенно новым — одновременно и тревожащим, и волнующим голосом, тихо прошептала:
— Матвей…
Но дальнейшие слова оказались не нужны. Волна сбивающей с ног нежности и страсти захлестнули его мозг и он, крепко обняв ее, впился губами в такие желанные и податливые губы…
Мы — одинокие индивидуумы, путешествующие в пространстве Кали-Юги. Собирающие нектар познания и остающиеся точно такими же обособленными, как в момент рождения. Индивидуумы, пытающиеся всю свою жизнь найти близкую себе сущность…Но не всегда понимающие, что физиологическое соединение телами — ничто, по сравнению с единением душ. А вот с этим-то и возникают частые проблемы.
Нам кажется — вот тот самый человек, с которым тебе суждено прожить всю жизнь, ан нет… Как только морок сексуального влечения спадает со страждущих глаз, как только истинные грани человека начинают сверкать в черном пространстве бытия, приходит прозрение. Нет — не то и не так… Отсюда столько разбитых сердец и разрушенных браков.
Но стоит только встретить, особенно после многих и многих лет поисков, проб и ошибок, ту душу, которая суждена тебе Богом — все пустое отметается вмиг, и ты понимаешь: это твое. Все детали пазла, делающие из двух человек одну сущность, идеально сходятся, находя друг в друге нужные, но только им одним предназначенные, выпуклости и впадины.
Два одиноких взрослых человека, прошедшие сложный путь, соединились в этом холодном и заброшенным доме. Две судьбы сплели свои разгоряченные тела на пахнущей пылью и тленом постели. Не применяя особо изысканных поз, они раз за разом соединялись, не в силах разорвать этот бесконечный и сладостный любовный танец.
Но и это кончается, «…что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…»[4]
Предельно утомленные, но счастливые Матвей и Анастасия лежали на едва уцелевшей от их сумасшедшей атаки кровати, укрывшись пахнущим сыростью одеялом. Свет наконец-то взошедшей луны рисовал серебристые квадратики на деревянном полу. Где-то вдалеке изредка взлаивали собаки, а в доме стояла ночная тишина, которую пытался уничтожить, уже знакомый Матвею, сумасшедший сверчок. Анастасия, немного поворочавшись, уютно засопела на его груди, разметав по подушке русые волосы. Матвей покосился в ее закрытые глаза, слегка опухшие губы и тихо, боясь спугнуть ее сон, засмеялся. Несмотря на усталость, спать ему совсем не хотелось. Хотелось остановить поток безразличного времени и остаться в этом мгновении навсегда. Отрезать предыдущую жизнь волшебными ножницами и начать свое возрождение с нуля. Забыть все прежние привычки и обязанности и зажить наконец настоящей жизнью. Он чувствовал — это то самое время и то самое место, предназначенные ему Богом, где нашлась любимая женщина, родовой дом и цель, достойная его предназначения.