– Богемские гранаты, – погладив колье, с улыбкой сказала Илзе Карловна, – о них вы, конечно, слышали. Это из Чехии. А тот, что посередине, – настоящий бирманский рубин. Замечаете легкий синеватый оттенок? Типичный именно для них «цвет голубиной крови». Колье так и называется – «Голубиная кровь». Сейчас Бирма стала Мьянмой, и купить там рубины почти невозможно. Колье – подарок поклонника, имя которого я назвать не могу, хотя он давно умер. Должно быть, вы понимаете почему. Кстати, красные камни – гранаты и рубины – раньше называли «карбункулами». Это на латыни.
Подарок поклонника? А почему тогда «фамильная драгоценность»?
– Я редко выезжаю из дома. Разве что сына на работе навещаю иногда. Или проедусь по парку. Но украшения ношу даже дома. И пусть мое лицо уже сползло на трахею, а шея – на бронхи, с этой красотой я не расстанусь никогда!
– Не сойдете с дистанции?
– Ни за что!
Илзе закинула голову и звонко рассмеялась. Лига посмотрела на ровные белые зубы и ямочки на пухлых, слегка нарумяненных щеках. Наверняка сын ее обожает. Ну как такую не любить!
– Уважаю чай, – продолжала хозяйка, пододвигая Лиге вазочку с медом, – а кофе вообще не признаю. Сын рассказывал мне, что Шарлотта фон Ливен, первая хозяйка Межотненского поместья, была заядлой кофеманкой. Вы о ней слышали?
– Да. Отто немного рассказывал.
– Жаль, что немного. Очень неординарная особа. К кофе ее приохотила Екатерина Великая. Любили дамы испить кофею на заре, любуясь видами из императорского дворца. Шарлотта рассказывала царице об успехах ее внуков, воспитанием которых занималась.
– Отто упоминал, что у нее был потрясающий педагогический дар.
– Несомненно. Но при этом она слыла безудержной интриганткой. И этот ее дар оказался сильнее! Сын говорил, что при дворе все решалось через Ливен. Особенно при Павле Первом. Ее власть, теневая, разумеется, была гораздо больше, чем у глупой императрицы Марии Федоровны. Ливенша причастна ко многим тайнам. Ведь известно, что Павел был магистром мальтийского ордена и масоном. А Шарлотта всегда рядом. Возможно, она была его поверенной и в этих делах. Что вы думаете?
– О чем?
– О том, что Ливен могла быть членом масонской ложи. Тайным, разумеется.
– И что из этого следует?
– Ничего особенного, моя милая, – улыбнулась Илзе Карловна, аккуратно надкусывая конфетку, – просто где масоны, там деньги. А где деньги, там тайны. Вас эта тема не увлекает?
Она глянула искоса. Лига пожала плечами.
– Вы так хорошо знаете историю этих мест! И рассказываете очень интересно. Ваш сын тоже.
– Не удивляйтесь. Что еще здесь делать? Мы приехали в Межотне после смерти моего последнего мужа. Отто предложили работу. Не очень денежную, но я его уговорила. Здешний воздух полезен для меня.
– Да, природа здесь чудесная. А раньше вы где жили?
Илзе Карловна отряхнула от невидимых крошек светло-розовую блузку и потянулась за печеньицем. Лига невольно улыбнулась. На фоне блузки щеки хозяйки казались еще розовей.
Илзе поймала взгляд гостьи и, блеснув ямочками, сказала:
– Цвет мой блузки называется «бедро испуганной нимфы». С ним связана очень смешная история. При Павле Первом такой цвет был у подкладки военных мундиров. Правда, подкладка офицерских и солдатских мундиров делалась из разной по качеству ткани, поэтому солдаты свою называли «цветом ляжки испуганной Машки». Когда об этом рассказали Шарлотте Карловне, говорят, она хохотала так, что у нее из ушей выпали любимые рубиновые серьги. Рубины она, кстати, обожала и ценила выше бриллиантов. Разумеется, камни моего колье гораздо дешевле. Зато такие же блестящие!
Хозяйка снова засмеялась.
– Вам очень идет розовый цвет, независимо от названия.
– Блондинкам идут пастельные тона. Отто всегда настаивал, чтобы мои концертные платья шили из светлых тканей. Я была оперной певицей. Вы не знали?
– Нет.
Лига подлила хозяйке чаю. Та потрогала чашку и поморщилась.
– Айя, девочка, завари нам свежий чай. Этот совсем остыл, – сказала Илзе в сторону кухни.
Тут же откуда-то выскочила Айя, схватила чайник и унесла. Лига заметила красные пятна на ее щеках. Подслушивала? Переживает, что они говорят об Отто. Ей стало жалко девчонку.
– У меня чудное меццо-сопрано. Из русских похожий голос был у Синявской и Образцовой. Говорю «был», так как, увы, никто из нас больше не поет, – посетовала Илзе Карловна и томно вздохнула.
Вот кокетка!
– Все равно поставленный голос чувствуется, даже когда вы просто говорите. Такой грудной, приятный, – искренне сказала Лига.
Илзе польщенно улыбнулась.
– Ну а вас что привело в наши края?
Странно. Сама вопрос словно не услышала, а у других выспрашивает. Ведь наверняка знает и про Инту, и про то, почему она здесь.
– Гощу у сестры, – ответила Лига и, не дав хозяйке продолжить, поинтересовалась: – Это ваша фотография?
Илзе оглянулась. Лиге показалось, что ее уклончивый ответ рассердил пожилую леди. Почему?
– Да. Это я на гастролях в Каунасе. Удачное фото. Для оперных певцов хорошая фотография – редкость. Мы вечно выходим с разинутым ртом. Ужас!
Лига засмеялась. Ей почему-то все время хотелось говорить хозяйке комплименты.
– Уверена, вы с любого ракурса получаетесь превосходно.
– Ну… возможно. Не хочу хвастать, но мои фотографии у поклонников были нарасхват. Их вставляли в рамочку и вешали на самом видном месте.
– А в каком театре вы пели? – заинтересованно спросила Лига.
– Поют на сцене, а в театре служат, – поучительным тоном поправила ее пожилая леди.
И крикнула:
– Айя, мы ждем чай!
Снова, как чертик из табакерки, выскочила Айя и торопливо налила Илзе Карловне из мейсенского чайничка. То, что девушка хочет понравиться матери любимого человека, вполне естественно, но почему Илзе обращается с ней как с прислугой? Лига осторожно взглянула на хозяйку. Та сидела с безмятежным видом. У Айи тоже был вполне довольный вид. Значит, стиль общения устраивает обеих. Как говорится, вольному воля. Но Лига внезапно почувствовала себя некомфортно в обществе милой старой дамы и засобиралась.
– Да, я понимаю, племянники – это серьезно, но мне жаль вас отпускать. Хотя пора смывать краску, иначе можно сжечь волосы.
Лига видела, что Илзе действительно огорчена. Конечно, ей не хватает общения. Отто работает и часто оставляет мать в одиночестве. Наверное, общение с Айей не может принести удовлетворения. Но все равно это недостаточная причина, чтобы относиться к девушке с пренебрежением.
Лига попрощалась, вышла на улицу и неожиданно для себя почувствовала облегчение. Интересно почему? Все было очень мило – и хозяйка, и угощение. Наверное, ее напрягало присутствие Айи. Все же непросто как ни в чем не бывало общаться с человеком, который хотел отправить тебя на тот свет!
Лига еще не бывала в этой части поселка и решила немного пройтись. Неподалеку высилось какое-то полуразрушенное здание с башней. Интересно, что это за дом?
Развалины оказались остатками церкви, а башня, как догадалась Лига, когда-то была колокольней. Рядом, покрытые густым мхом, из земли торчали останки могильных памятников. Кладбище тоже было заброшено и, как видно, уже очень давно. Неожиданно среди мшистых надгробий она заметила свежую могильную плиту и, удивившись, подошла ближе.
«Луиза Мария Ливен», – прочла она. Дата смерти – две тысячи третий год.
Надо же, как бывает. Жила эта Ливен, судя по всему, в Канаде. Там и скончалась. А похоронить себя завещала в родных местах, пусть даже время и люди уничтожили все, что было ей дорого.
Разобрать надписи на полуразрушенных памятниках оказалось непросто. Она пыталась отыскать могилу Шарлотты Карловны, но безуспешно. Однако на одной из плит Лига нашла одно сохранившееся имя – Анатолий фон Ливен. Еще один потомок Шарлотты, о которой рассказывали Мазинги. Почему эта тема их так интересует? Просто любители старины? Или не просто?
Стал накрапывать дождик, и Лига припустила к дому, перепрыгивая через лужицы.
Почему она посчитала, что Илзе разговаривает с Айей как с прислугой? Вовсе нет! Она общается с девушкой как со своей! Айя – своя, поэтому можно не церемониться. Значит, Илзе Карловна не против ее связи с Отто? Возможно, о беременности ей тоже известно. Что ж, тогда все в порядке.
Лига встряхнулась, сбрасывая капли с волос. А может, попробовать позвонить Андрису и предложить встретиться? И тут же грянул звонок. Она торопливо выхватила телефон. Ого! Нежданчик!
– Мишка! Ты куда пропал?
– Я пропал? Это ты, эму быстроногий, куда делась? Я тебя все утро вызваниваю!
– Прости, не слышала звонка.
– А я уж было решил, что ты с горя решила остаться на латвийщине!
– С какого горя?
– А с такого, что твоя Тонечка, выдра мокрохвостая, уволился и отбыл в город-герой Москву! Там будет кровь проливать! На ниве народного образования! Что молчишь? Не знала?
Лига переложила телефон и прижала к другому уху. То ухо и та рука внезапно стали очень горячими.
– Белка, ты, что ли, в самом деле не в курсах? Ну дела! Вот гусенок дрисливый! Втихомолку свалил! Поймать бы его, скунса вонючего, и выдрать как сидорову козу!
Мишка бушевал еще минут пять, пока наконец не устал.
– Ты чего молчишь? – спросил он, вдруг испугавшись тишины в трубке.
– Думаю.
– К добру или к худу?
– Пока не знаю.
– Так я тебе авторитетно заявляю, что все всегда и всюду только к лучшему! И не вздумай спорить с начальством!
– С тобой поспоришь! Ты шапками закидаешь, ногами запинаешь, а потом закопаешь!
– Ну… это перебор – насчет «закопаешь». Хотя в целом мне нравится твое ко мне отношение. Начальство нужно уважать и бояться.
– Мишка, – тихо сказала Лига и снова переложила трубку, – я тебе перезвоню позже. Мне подумать нужно. Все как-то слишком быстро.
– Белка, я понял. Буду ждать. Целую.
Он отключился. Что бы я без тебя делала, Мишка Абрамсон? Лига засунула телефон в карман и пошла дальше, уже не стараясь перепрыгивать через лужи.