— …особенно те, которые звучат как "Неподсудный Хаоса", — закончил за него Иоган. — Не беспокойтесь. Все мои враги уже знают.
— И вы пришли за Эриком.
— Собственно, нет. Просто познакомиться хотел.
Старик вздохнул с явным облегчением. Виновато повел рукой в сторону комнаты, где уединились араб и епископ. Иоган покивал сочувствующе и принялся рассказывать о поединке. Он искусно описал поведение противников перед боем, воздержавшись лишь от рассказа про девушку — ибо не совсем понял, что за отношения связывали развратницу и молодого князя. Вскользь — чтобы не травить душу отца — поведал о ранении. Зато с жаром расписал конец поединка.
Ларс вскочил, повинуясь оклику изнутри комнаты, распахнул дверь и позвал лакеев. Вскоре четверо слуг прямо на столешнице вынесли раненого и повлекли наверх, в его покои. Врач отправился за ними, но быстро вернулся.
Разматывая тюрбаны, араб и священник приблизились к Хайрегарду. Махмуд айн-Шал ибн-Хаман с немалой гордостью сообщил:
— Инлах велик и милостив! Рана тяжела, но не смертельна. К счастью, молодой князь обладает изящным телосложением, и наслоения жира не помешают ране затянуться вовремя. Но при этом у него крепкое здоровье. Если не случится горячка, он встанет с постели через четыре недели, хотя долго не сможет пользоваться правой рукой. Правильное лечение со временем избавит его и от этого воспоминания.
— А если горячка? — спросил Иоган.
— На все воля Инлаха… Князь потерял много крови, и горячка очень опасна. Но зимой воспаление ран происходит редко, на холоде гниение останавливается.
Врач долго и подробно объяснял, как ухаживать за раненым, чем поить, когда можно накормить и какой пищей. Обещал зайти вечером, взглянуть на молодого князя. И отказался говорить о гонораре до тех пор, пока Эрик не окажется вне опасности. Вскоре он ушел. Вслед за ним распрощался Иоган Ладенгир, которого Ругерт уже успел пригласить в Найнор — погостить до весны.
Поднявшись в кабинет, старый князь налил себе вина, епископу воды. Но отец Франциск запротестовал:
— Вина, князь. Так я не волновался никогда. Полагаю, один бокал не зачтется мне как грех пьянства.
Князь не возражал. Епископ торопливо выпил, бледное лицо его слегка порозовело. Переведя дух, твердо сказал:
— Он будет жить. — Помолчал. — Я даже рад, что врач, приглашенный на поединок, отказался спасать его — разгляди он Печать, а при перевязке это неминуемо, и Эриком немедленно заинтересовались бы люди Теодора. Это был ужасный риск, приглашать непосвященного. Странно, что Эрик забыл. Он должен был позвать Махмуда. И меня немало беспокоит этот молодой человек, Иоган Ладенгир…
— Он не человек, — перебил его Ругерт. — И даже не настоящий тарнид, хотя к ним он ближе, чем к нам. В сущности, он нечто среднее между нами. Нет, не так — он высшее над нами. В его жилах течет тарнисская кровь, но у него, как и у людей, есть душа.
— Скажите… он именно то, что я подумал?
Ругерт, сбросивший с плеч тяжесть неизвестности, засмеялся:
— Не знаю, что именно вы подумали, но он — Неподсудный Хаоса.
— Не ожидал я, что судия нашего мира будет выглядеть и вести себя столь обыденно, с некоторым даже шутовством…
— А вы почитайте, что вытворял Альтар Тарнисский, — напомнил старый князь. — Тоже был… шутник. Это мы полагаем, что судия должен быть бесстрастным. А в действительности Неподсудный — Хаос во плоти. И потому он неподсуден, что не нам судить его поступки и наклонности.
Епископ помолчал, потом заметил:
— Знаете, князь, я, по некоторому размышлению, решусь дать совет. На вашем месте я бы открылся герцогу Эстольду. Время пришло.
Старый князь покачал головой, и не было понятно — то ли он согласен с епископом, то ли не одобряет эту идею. В дверь осторожно постучали, дворецкий доложил о прибытии Эстольда Стэнгарда, герцога дель Хойра, королевского наместника в Еррайской провинции.
— Легок на помине, — заметил отец Франциск.
Герцог ворвался, как буря. На нем лица не было, и его полнота от бледности казалась болезненной. На лбу выступили крупные капли пота.
— Князь, какое же несчастье… — Упал в кресло, тут же вскочил, заметался по кабинету. Кажется, собрался выдернуть остатки волос. — О Хирос, я как чувствовал… Бедный мальчик, такой молодой… И какой был способный!..
— Эстольд, я подозреваю, тебя неверно информировали, — осторожно перебил отец Франциск.
Тот аккуратно умостился на краешке стула, вопросительно уставился на священника, ожидая дальнейших пояснений.
— Он жив, хотя с постели встанет не скоро.
Эстольд шумно выдохнул воздух, на щеки вернулся румянец. Гулко глотая, осушил немаленький бокал вина и снова вскочил с места:
— Нет, на самом деле жив? Господи Всеблагий, это просто чудо! Велинг примчался с вестью, что Эрик победил, но умирает от ран. Боже Милосердный! Я плакал как ребенок. Ингрид до сих пор рыдает. Конечно, я тут же поехал сюда, я в глубине души надеялся… нет, я просто верил, что это неправда. Это не могло быть правдой! Он не имел права умереть в такой миг, с ним связаны надежды стольких людей… Господи, Отец наш Изначальный, спасибо тебе…
Он носился по кабинету, восклицая радостно, временами клянясь, почему-то преимущественно тарнисскими богами, смеясь и ужасаясь. Эрик много для него значил.
— Можешь сам убедиться, что мой сын жив, — обронил князь.
Взволнованный герцог не обратил внимания на то, как переглянулись хозяин дома и епископ. Ругерт немедленно проводил герцога к жилым покоям, тихонько приоткрыл тяжелую дверь спальни Эрика. Там царила полутьма, в дальней углу истуканом застыл Ларс, не спускавший глаз с молодого хозяина. Иногда бесшумно подходил, мокрой салфеткой освежал лоб и скулы больного.
Эрик полулежал на подушках, не то спал, не то все еще был без сознания. Волосы, тщательно промытые от крови, разбросаны по плечам, голова клонилась набок. Торс его почти полностью скрывал плотный слой бинтов, свободной оставалась только левая рука.
Герцог, ступая на цыпочках, приблизился и замер, слушая тяжелое, но ровное дыхание раненого. Затем его внимание что-то привлекло, он наклонился над постелью, не поверил собственным глазам, схватил канделябр, поднес поближе. На левом плече Эрика отчетливо виднелось нечто, похожее на искусную арабскую татуировку. Будто бы мастер набросал бордовыми линиями на снежно-белой бумаге цветок розы на стебле с одним листком. А потом аккуратно вырезал и наклеил на плечо Эрику. Рисунок был совершенным, и несведущий человек вряд ли поверил бы, скажи ему, что украшение это — врожденное.
Герцог выпрямился, ошалевшим взглядом уставился на Ругерта. Тот кивнул на дверь.
До самого кабинета двигались молча — Эстольд не находил слов, а остальные хранили эту тайну не первый год. Только в кабинете герцог пришел в себя:
— Князь, ты мой тесть, почти отец. Но, Хирос меня забери раньше времени, что это значит?! Это же… Это же Печать, самая настоящая! Печать, вы это понимаете?! Знак высшей силы! Ты говорил, он берсерк! А он такой же Хранитель, как и Теодор?! А я-то голову ломал: что ж происходит, ни у кого из принцев в потомстве нет Хранителя… Никак, опять смены династий ждать надо. А оно вот как… Так Эрик на самом деле бастард?! Получается, он сын короля? — замер, глядя на собеседников. — Нет? А откуда тогда Печать? Она же только по наследству передается… И почему ты сказал, что он берсерк?
— Эрик мой сын, — спокойно ответил Ругерт. — Не знаю, почему у Эстиваров пропала Печать. И Эрик действительно берсерк. Но я никогда не говорил, что он чистый берсерк. Эрику доступно пять из шести видов высокой магии, а шестая доступна частично. Настолько сильных магов в мире не было никогда.
Эстольд поежился, зачем-то попятился, потом грузно осел в кресло.
— Так это что — новый Царь Мира? — шепотом спросил он. — Эрик? Нет? А зачем тогда ему столько силы?
— Чтобы убить Устаана, — коротко ответил епископ. — Исключительно для этого и ни для чего больше.
Герцог нервно захихикал:
— Устаана… что вы такое говорите… Послушайте, а как же Хирос? Вроде все верят, что он поразит Устаана, после чего начнется смыкание времен и Последний Суд…
— Никакого Последнего Суда не будет, — возразил отец Франциск. — И что подразумевается под смыканием времен, я тоже не знаю. Зато мне точно известно, что нам предстоит в действительности. Хирос простил своего убийцу, но Устаан в тот день убил двоих — бога и человека. На бой вместо Хироса выйдет человек.
— Четыреста лет мы готовились к его рождению, — рассказывал старый князь. — Четыреста лет назад Рерик Хайрегард отыскал его тело в бернарской долине Клайквеер. Перед смертью тот маг успел наложить на себя заклятье, которое позволяло ему возродиться. Рерик привез в Аллантиду его останки, а дух принял в себя и передал старшему сыну. Тело мы похоронили в Найноре, а дух четыреста лет жил в нашей крови, переходя из поколения в поколение. И все эти века мы, Валенсары, тарниды и Ладенгиры ждали его возрождения. Уходя, Валенсары подарили нам свой клановый символ — белую розу. Но это не просто символ — это еще и знак того, что именно нашему роду они передают на хранение свою Печать, свою способность в нужный миг собрать в кулаке всю магическую силу страны. Никто из Хайрегардов не мог получить ее, ибо предназначена она тому, чьего второго рождения мы так ждали. Мой сын, Эстольд, — действительно моя плоть и кровь. Но в то же время он — родившийся второй раз Юлай Валенсар.
Эстольд булькнул горлом, оглянулся растерянно, как ребенок, который думает — то ли расплакаться, то ли еще подождать.
— Убью Горларда, — сообщил он. — Собственными… э-э, руками. Подставлю подножку, потом сяду сверху и раздавлю. Ха! — обрадовался он. — Так теперь Теодор Арантавский у нас попляшет! — он радостно потер ладони. — Пусть у него Священный Меч, но корона — у Эрлинга. И Эстивары никогда не могли равняться с Валенсарами. Эрик справится с Теодором и без оружия. Эх, Эрика бы подучить еще… — мечтательно произнес герцог. — Найти, что ли, колдуна? Твое святейшество, ты как на это посмотришь?