– А кто вас любит?
Борис растерялся.
– Кто вас любит? – повторил Николай с вызовом. – Все вас только жалеют! Потому что вы – псих! Как и та старуха, которая вас искала!
– Старуха? – переспросил Борис, ошеломленный агрессией мальчика. – Какая старуха?
– Знамо дело – какая! – не унимался Николай. – Которая вам несметные сокровища завещала!
– Откуда… она?
– Знамо дело – откуда! – злорадствовал мальчик. – Из психдома! Откуда же еще!
Борис испуганно моргал, с трудом переваривая смысл сказанного.
– А как… как она выглядит?
Николай только сейчас заметил ужас и растерянность в глазах отчима и вдруг осекся как человек, который сболтнул лишнее.
– Я… Я не знаю, – буркнул он и отвел взгляд.
– Она с одним глазом? – прошептал Борис, чувствуя, что сердце провалилось куда-то вниз, оставляя за собой ледяной, змеиный хвост.
– Да не знаю я, – неохотно отозвался мальчик, теребя на столе карандаш. – Я ее не видел.
– Тогда откуда ты знаешь… про старуху?
– Я слышал, как мама несколько раз разговаривала с папой. О ней. И о том, что она завещала вам сокровища. Отец сказал, что, верно, она сумасшедшая…
– Сокровища… – задумчиво и почти без удивления повторил Борис. – А где они?
Мальчик пожал плечами:
– Сказала, что в Москве. В какой-то гостинице. И знак показала…
– Знак… – тем же тоном, как эхо, повторил Борис. – Какой знак?
Было заметно, что Николай уже пожалел, что ввязался в этот разговор. От его эпатажной агрессии не осталось и следа, и теперь он испытывал неловкость.
– Какой знак? – снова спросил Борис. – Ты его видел?
Коля вздохнул.
– Он нарисован там… на той бумаге, которую старуха отдала маме. Такой странный. Похож на фашистского орла, только тоньше намного и длиннее. А вокруг него – венок.
– Крест в круге, – утвердительно кивнул Борис, ничуть не удивляясь этому своему открытию.
«Один крест охраняет богатство, другой отбирает жизни… Ты найдешь оба, но круг не разорвешь…»
Он схватил со стола задачник и зачем-то прижал его к груди.
– А что это за бумага, которую старуха отдала маме? Карта?
– Ну вы вообще… – усмехнулся Коля. – Стивенсона начитались, что ли? «Остров сокровищ»? Какая еще карта? Это просто… ну, документ.
– Завещание? – догадался Борис.
– Вроде того. Письмо какое-то. Я только издалека видал. Но не карта – это точно.
Николай наморщил лоб, что-то припоминая.
– Она вроде сказала маме, что, мол, сокровища должны достаться Борису… ну, то есть вам. И вашим… там… наследникам, родственникам… В будущем.
– В будущем ? – вздрогнул Борис и тут же понимающе кивнул: – Моему будущему.
С минуту оба молчали.
– Можно я доделаю задание по математике? – осторожно поинтересовался Коля, наблюдая, как отчим в задумчивости теребит в руках его учебник.
– Да, конечно, – спохватился Борис.
Он протянул мальчику книгу, встал и медленно направился к двери. На пороге он обернулся:
– А почему ты решил, что меня никто не любит?
Мальчик не ответил. Он втянул голову в плечи и поспешно уткнулся в учебник.
– Меня любит твоя мама, – нараспев произнес Борис, словно убеждая самого себя, – а я люблю ее…
И вышел вон.
«Как же все просто! – думал он, шагая по городу не разбирая улиц и глотая слезы. – Как все просто и пошло! Таинственное завещание неведомой старухи (может быть, и вправду сумасшедшей) сыграло злую шутку со взрослыми, серьезными и умными людьми, а в конечном итоге – опять с моей собственной жизнью. Вот, зачем понадобилась фальшивая Галинка! «Сокровища достанутся вашим… наследникам… родственникам». Единственный мой родственник и близкий человек – жена!
Кому мог прийти в голову такой циничный, иезуитский план? Неужели Циклопу? Или этому хитрому Матвею? «Я слышал, как мама разговаривала с отцом…» Какое дьявольское искушение могло погубить душу этого человека? Чьи колдовские чары сделали его алчным и жестоким? Не твоих ли рук это дело, бабушка Назима?»
Вдруг он остановился как вкопанный, потрясенный страшной и в то же время совершенно очевидной мыслью:
«Все эти мнимые, неведомые сокровища могут достаться родственникам только в одном случае: если меня самого не будет ! Моему имени, моим книгам удел один – забвение. А мое собственное место – на кладбище!.. А это значит, что у меня нет будущего ! Того самого будущего, которого так все боятся!»
Борис стоял посреди тротуара. Его толкали прохожие, а полуденное ташкентское солнце плескалось в голове вязкой горячей болью. Он почувствовал слабость в коленях и прислонился спиной к раскаленной стеклянной витрине продуктового магазина, чтобы перевести дух.
Через десять минут он купил в магазине самсу, бутылку портвейна и отправился в ближайший парк.
Какой-то старичок долго и сочувственно наблюдал, как молодой человек на самом краешке скамейки давится вином и слезами, и в конце концов осторожно спросил:
– У вас несчастье? Кто-то умер?
Борис поднял на него красные от солнца и слез глаза.
– Да… Мое будущее.
Старичок понимающе кивнул:
– Когда мне было столько лет, сколько сейчас вам, мне тоже однажды почудилось, что будущее мое мертво… Но очень скоро я понял, что ошибаюсь. Что мое будущее как раз в эти самые минуты и пишется.
– Пишется?.. – вздрогнул Борис и внимательно посмотрел на старичка. – Мое уже написано.
Тот снисходительно улыбнулся:
– Наше будущее пишется не нами.
– Мое, например, уместилось на крохотном бумажном листе, – вздохнул Борис. – На том, который мне отдала старуха, или на том, о котором мне говорил Циклоп.
– Наше будущее пишется не нами, – упрямо повторил старичок. – Но и не старухами и не циклопами. У каждого оно – свое. Но к нему ведут сто дорог и тысяча мелких троп. Мы каждый день выбираем, по какой дороге идти. И всякий раз думаем, что пишем свою судьбу. А на самом деле человек идет туда, куда ему суждено прийти, только разными дорогами.– А я не знаю, куда идти, – чуть заплетающимся языком пожаловался Борис.
Старичок усмехнулся:
– Идите домой…
Начинало смеркаться, когда Боря несмело открыл калитку, прошагал по двору и медленно поднялся по ступенькам старого деревянного крыльца.
«Галинка, наверное, уже волнуется, – подумал он, и сырая, сосущая боль разлилась в сердце. – Она ждет меня, чтобы заглянуть мне в глаза и во всем признаться. Я скажу ей: «Галинка, мне не нужны никакие сокровища, кроме одного – любви… Неужели вы с Матвеем и Циклопом до сих пор не поняли: я просто хочу быть счастливым, хочу каждый день видеть два прекрасных черных солнца, хочу засыпать и просыпаться под пение собственного сердца и понимать, что я нужен и любим!» А она посмотрит на меня своими волшебными глазищами, в которых застыли слезы, и крикнет: «Боря! Я стала твоей женой из-за одного сокровища, но обрела совершенно другое – тебя!..»
Дверь с шумом распахнулась, и Борис от неожиданности отпрянул, едва не оступившись и не рухнув навзничь с крыльца. Он вцепился в шаткую балясину и, скользнув локтем по перилам, замер в испуге.
На пороге стояла Галинка. Ее глаза горели, а на щеках выступил пунцовый румянец.
– Боря! – произнесла она и осеклась в волнении.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, – пролепетал Борис, перебирая руками по перилам. – Ты стала моей женой, и…
– Я стала твоей женой, – звонко перебила она, – и получила сокровище!
– Значит, это правда? – упавшим голосом произнес Борис.
– Никто не верил! – торжествующе продолжала Галинка. – Ни мои коллеги, ни даже я сама!
– Значит, я тебе только для этого был нужен?
Борис опустился на ступеньку и, словно задыхаясь, глотнул воздух.
– Чудак-человек, а для чего же люди женятся? – рассмеялась Галинка.
Но Боре было не до смеха.
– А что будет со мной?
Она ловко ухватила его за руку:
– Будешь привыкать к новой роли, дорогой. К непростой и очень ответственной роли.
Галинка взлохматила ему волосы и притянула к себе:
– К роли отца !Вадим Григорьев родился в январе следующего, 1966 года.
Галинка, которой после первых родов врачи пророчили невозможность больше иметь детей, была на седьмом небе от счастья. Борис с трепетом осваивал роль отца. Впервые взяв на руки крохотный, сморщенный кричащий комочек, он едва не потерял сознание от волнения и нежности.
– Мой сын – это мое будущее , – с гордостью говорил он. – Это мой наследник!
Он всегда делал ударение на этом последнем слове, чувствуя, что произносит его с вызовом. Впрочем, те, кому был адресован этот вызов, продолжали хранить страшную, невероятную тайну. Тайну, в которой зловеще соседствовали таинственная старуха и мистический знак, неведомые сокровища и странное завещание.
«Ты должен забыть про будущее! – все звучал и звучал голос Матвея. – Забыть…»С того самого летнего вечера, когда Борис узнал о том, что у него будет сын, он ни разу не обмолвился с Галинкой ни о завещании, ни о старухе. Много раз его подмывало расспросить жену обо всем и узнать наконец правду. Но он боялся одним-единственным вопросом разрушить собственное счастье, разбить вдребезги тот волшебный, невыдуманный мир, в котором у него было все: и любовь, и тепло, и жена, и сын.
Между тем беспокойство и смутная тревога, которые обычны для человека, чего-то не понимающего, в чем-то желающего разобраться, стали опять навещать Бориса холодными ночами.
Однажды он проснулся от странного и уже почти забытого чувства. Борис опять услышал тревожный шепот вернувшихся к нему образов и видений. Шепот будущего.
Стараясь не разбудить жену, он встал с кровати, прошлепал босыми ногами к письменному столу и включил лампу. На самом дне выдвижного ящика, заваленного бумагами и газетными вырезками, он нашел то, к чему не прикасался больше года, – свою старую, потертую тетрадку в клеенчатом переплете.
«ОТЕЛЬ N», – вывел он на чистой странице и задумался. То, что ему предстояло написать, было ужасно. Зримые, осязаемые, печальные образы упрямо вставали перед глазами в дрожащем свете настольной лампы, и он не мог их победить. Он не мог разорвать круг.