А в эту самую минуту на окраине Ташкента, в зияющей пасти полуразрушенного дома, в шаге от окровавленного тела мужчины, придавленного тяжелой балкой, надрывно звенел телефон, иногда даже заглушая крик спасенного от верной погибели грудного Вадима Григорьева.
В последний день перед отъездом с Милой беседовала властная женщина с аккуратной стрижкой и безупречно холодным выражением на лице.
– Вы отдаете себе отчет в том, что никогда… повторяю – никогда не сможете вернуться в Россию? – ледяным голосом спросила она. – Вы никогда не сможете побывать в СССР даже в качестве туриста.
Мила на секунду задумалась. Вдруг что-то тоскливо оборвалось в сердце. Если бы оно в эту минуту треснуло, развалилось на куски, из него бы хлынула полноводной рекой накопившаяся скорбь и затопила бы все вокруг – и этот кабинет, и эту подчеркнуто официальную даму, и этот город, и половину страны, в которой оставались навсегда покинутыми маленькая могилка на старом ташкентском кладбище и тонкая птица с распростертыми крыльями на тяжелой напольной вазе.
– Отдаю… – еле слышно ответила Мила.Уже в самолете она повторяла вслух эти жуткие слова, словно пытаясь сделать себе еще больнее: – Я никогда не смогу вернуться на родину… Никогда… Никогда…
Но она ошибалась. Через тридцать лет она вернулась в Россию. Навсегда… Навсегда…
Июньским днем 1995-го, за ланчем Мила по привычке перелистывала ворох русских газет. Последние годы она с жадностью читала российскую прессу. Ее интересовали и удивляли перемены, происходящие на родине. В стране, где она не была треть века, что-то полыхало на самой полосе горизонта, и она не могла понять – рассвет это или языки пламени нового ада.
В свои восемьдесят два Мила была похожа на обтянутую кожей мумию. Но при этом совсем не жаловалась на здоровье. Ей казалось, что жизненные силы, дремавшие десятилетиями в ее невесомом теле, теперь только просыпаются. Впервые ее стала угнетать та тихая, размеренная жизнь, которую она вела после смерти мужа. Рафал умер в 76-м и оставил ей приличный дом в пригороде Лондона, солидный счет в банке и крохотную фирму по торговле электролампочками.
Мила без труда справлялась с делами и заботами и большую часть своего времени посвящала самой себе. Она гуляла в парке, много читала и занималась благотворительностью. А еще она стала прихожанкой единственного на всю округу православного храма.
На первой же исповеди священник, внимательно выслушав ее, вздохнул:
– Вся ваша жизнь – страдание, похожее на искупление . Я думаю, что вы несете не только свой крест, но и крест своих близких и любимых людей.
– Я хочу, – прошептала Мила, – встретиться с ними в другой жизни и прожить ту счастливую жизнь, которую отняли у них и у меня здесь.
Священник серьезно посмотрел на нее.
– Помните, как сказал Спаситель? «В воскресении не женятся и не выходят замуж. Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых…» Только он может решить, кто что заслужил. Но знаете… Я думаю, что от нас, ныне живущих, во многом зависит и их судьба. Молитесь, и по вере вашей воздастся вам…Перелистывая за ланчем газеты, она вдруг наткнулась на заголовок:
«У “НАЦИОНАЛЯ” МОГУТ ПОЯВИТЬСЯ ХОЗЯЕВА… ПУСТЬ ДАЖЕ И БЫВШИЕ…»
Чуть отодвинувшись от газетного листа, чтобы было удобно выцветшим дальнозорким глазам, Мила дважды прочитала статью и похолодела. Газета задрожала в ее руках.
«…Липгардт оставил после себя документ, дающий возможность показать фигу столичным властям. Этот документ – завещание. Предусмотрительный Липгардт завещал весь свой отель вместе с его имуществом и убранством… единственной дочери, родившейся в 1913 году. Документ выполнен по всем правилам и заверен у двух нотариусов».
Не было никаких сомнений в том, что «единственная дочь» – это она сама – Милица Федоровна Вершинская, в девичестве – Липгардт!
– Папа завещал мне отель, – пробормотала Мила, пытаясь оправиться от изумления. – Тот самый… Тот самый ! В котором я встретила и потеряла свою единственную любовь, в котором был зачат мой единственный сын, в котором, наконец, находится таинственная напольная ваза с фамильным гербом!
Целый час она ходила по комнате, стараясь собраться с мыслями, несколько раз брала в руки газету, уверенная в том, что сейчас она найдет подвох или ошибку. Но ошибки не было. Она устало опустилась в кресло, сняла трубку и набрала номер турагента.
– Мне нужна виза в Россию, – сказала она глухим голосом. – И билет до Москвы… Да… Неважно, каким классом. Главное – до Москвы!
Еще через полчаса, перерыв все справочники, она нашла нужный телефон и с замиранием сердца слушала протяжные гудки на том конце провода.
– Отель «Националь»! – приветствовал ее молодой, жизнерадостный голос. – Можем ли мы быть вам полезны?
– Очень на это надеюсь, – выдохнула старуха по-английски. – Я хотела бы забронировать комнату… Номер… Номер… Двести пятнадцать!
– Одну минутку, – услужливо проворковали в трубке и через пару секунд сообщили: – Да, это возможно! На какой срок вы бы хотели остановиться в нашем отеле?
– Бессрочно!.. – почти закричала Мила.
– Простите, мэм?..
– Я сказала – бессрочно ! Я буду жить там всегда. Даже после смерти!.. Запишите номер моей кредитной карты…
В Москву она прилетела глубокой ночью. Услужливый белл-бой доставил ее вещи на четвертый этаж, получил чаевые и скрылся в темноте коридора.
Мила долго не могла заставить себя войти в номер. Распахнув дверь, она застыла на пороге, прислушиваясь к звенящей тишине, в которой треснувшим колоколом раскачивалось ее собственное сердце.
В какой-то момент ей послышался железный скрип, и слепая кишка пустынного коридора стала наполняться странным, усиливающимся шорохом. Она встала в дверях лицом к неведомой приближающейся опасности и вскоре увидела крадущегося молодого человека. Он двигался спиной прямо на нее. Мила не шелохнулась. В тот самый момент, когда до фигуры странного незнакомца оставалось не больше локтя, он неожиданно перестал пятиться, обернулся и, вскрикнув, выронил на пол какой-то тяжелый предмет.
Мила хорошо разглядела его испуганное лицо, красивые, выразительные глаза, тонкий нос и аккуратный подбородок с еле заметной ямочкой.
– И-извините, – пролепетал молодой человек, наклоняясь, чтобы подобрать оброненную им вещь.
Он еще раз бросил на Милу испуганный взгляд и поспешно двинулся прочь – в глубину коридора. Она быстро вошла в номер и закрыла за собой дверь. Ее воображение готовило ее ко всему, только не к такому! С первых же минут пребывания в отеле в первом же таинственном незнакомце ей померещился ее Вадим ! Она провела рукой по лбу, облизала пересохшие губы и, распахнув дверь, снова бросилась в коридор.
Но молодой человек исчез. А может, его и не было вовсе…Номер 215 изменился до неузнаваемости. Здесь все было по-другому. Стилизованный под старину интерьер все равно выглядел современным, свежим и новым. Но ни восхитительные обои, ни инкрустированная мебель, ни дорогой гарнитурный ансамбль не интересовали Милу.
Она кинулась в дальний угол и, нащупав на стене выключатель, щелкнула кнопкой.
В пятне интимного, приглушенного света галогеновой лампочки скорбной глыбой выросла у стены старинная напольная ваза. Старуха упала перед ней на колени в мягкий ковролин, протянула дрожащую руку и, не помня себя от счастья, коснулась пальцами гордой, неведомой птицы с распростертыми крыльями, застывшей внутри сплетенного из прутьев круга. Здесь, внутри этой огромной, печальной вазы, таились фамильные сокровища Липгардтов.
Мила осмотрела ее со всех сторон, заглянула внутрь, пытаясь обнаружить в мрачной, пыльной глубине что-нибудь похожее на замок или дверцу, но ничего не нашла. Гадать не приходилось: заветный доступ к сейфу был скрыт на самом дне, на внешней стороне подставки. Ваза стояла на нем! Чтобы добраться до дверцы, нужно было или перевернуть это мраморное изваяние, или хотя бы положить его набок.
Мила попыталась наклонить вазу, но та даже не дрогнула.
«Одной мне это не по силам , – решила она, – нужно найти помощника. Ну что же… Всему свое время. Я ждала шестьдесят лет, и лишние день-два ничего не изменят!»На следующее утро, едва проснувшись, Мила ощутила прилив радостного возбуждения. Ожидание скорой развязки кружило ей голову и волновало кровь, которая, как ей казалось, за последние десятилетия превратилась в простую воду. Миле предстояло сделать два важных телефонных звонка.
Приняв ванну и прихватив жидкие седые волосы огромным черным гребнем, она завернулась в белоснежный махровый халат, села за стол и, даже не притронувшись к завтраку на латунном подносе, который ей доставили в номер, придвинула к себе телефонный справочник. Без труда отыскав нужный номер, она сделала первый звонок.
– Редакция «Московского мира», – женским голосом представились в трубке.
– Я хотела бы, – скрывая волнение, произнесла Мила, – поговорить с журналисткой по имени Галина Помилуйко.
– К сожалению, – бодро ответили на том конце, – это невозможно. Галина Помилуйко – наш внештатный корреспондент и в редакции бывает редко.
Мила была готова к чему-то подобному.
– Тогда соблаговолите передать ей, – сказала она торжественно, – что я прошу ее об одолжении поговорить со мной. Мое имя Милица Федоровна Вершинская, и я проживаю в двести пятнадцатом номере отеля «Националь». Передайте ей также, что ее потерянное время и беспокойство будут мною соответствующим образом компенсированы. Благодарю вас…
Мила повесила трубку, но тут же опять сняла ее и набрала номер reception.
– Соблаговолите прислать мне слесаря, – сухо сказала она и добавила: – С инструментом.
– Какие-то проблемы, госпожа Вершинская? – участливо поинтересовался менеджер. – Что-то неисправно в номере? Мы в течение пятнадцати минут можем предоставить вам другой…