— Нет, — с трудом выдавил он. — Спасибо. Я сейчас уезжаю. — И он поспешно выскочил из дома.
Возле гостевого дома на крыльце сидел Василий Васильевич и ковырялся с какой-то железякой.
— Здравствуйте, Илья Юрьевич. Уезжаете? — спросил старик, глядя на него с привычным добродушием. Илье прежде казалось, что Василий Васильевич ухаживает за Ольгой, а теперь что выходит? Они с отцом волочились за одной и той же бабой?
Илье стало еще противнее, и он, сухо кивнув сторожу, поспешил сесть в машину.
Домой он сегодня не вернется. Может, Верочке позвонить? Или лучше Диане? Нет. Никого из знакомых девиц видеть не хотелось. И вообще никого видеть не хотелось. Так куда же ему, бедному, податься?
— А поеду я к Венчику, — пробормотал он себе под нос. Будет интересно послушать, что думает по поводу убийства этот проныра, а морду ему бить не за что. Да и вообще расхотелось уже буянить.
Илью накрыла волна мрачного равнодушия.
— Блин! — выжимая до пола тормоза, воскликнул Илья, слыша неприятный скрежет железа. — Идиотка! — Он открыл пассажирское окно и еще раз, но уже громче крикнул: — Идиотка! Кто двери открывает, не глядя?!
Из салона припаркованной возле тротуара голубой «Судзуки» с ненавистью смотрела на него девица с острым носом и огромными глазищами.
— Лучше бы смотрел, куда прешь, чем жизни учить! — не осталась в долгу девица. — Кретин вислоухий.
Вислоухим Илью никогда в жизни еще не называли. Уши у него всегда были нормальные. Не большие, не маленькие, и лопоухими не были, тем более вислоухими. И Илья очень на девицу обиделся и повел себя как последний придурок.
— На себя посмотри, пигалица, нос как у Буратино. — Сказал и пожалел. Нос у девицы хоть и был острым, но вовсе не длинным. Но дело даже не в этом, хамить девушкам плохо. Это все из-за убийства и из-за матери. Илья тут же раскаялся и, будучи по натуре человеком воспитанным и честным, сказал: — Извините. Погорячился.
— Ладно уж, — смилостивилась девица. — Я тоже была не права. Только теперь придется полицию вызывать и два часа ждать, пока они явятся.
Илья включил аварийку и, выйдя из машины, осмотрел повреждения. Крыло помято не сильно, а вот дверь у девицы конкретно перекосило.
— Знаете, девушка, давайте я вам свой номер оставлю, а сам ненадолго отойду. Мне вон в тот салон нужно, с приятелем переговорить, — предложил Илья, доставая визитку. До Венчика он не доехал всего метров пять.
— Ну уж нет! — не согласилась девица. — Это у меня в том доме важная встреча. Так что я тоже по делам пойду! — И она, вытащив из машины большой прямоугольник с номером телефона, засунула его под дворник.
— Послушайте. Так нельзя. Полиция не станет нас разыскивать, они просто уедут.
— Да? Тогда суньте им под визитку тысячи две, — предложила остроносая после короткой паузы.
Илья на эту глупость даже отвечать не стал.
— Ладно. Кого признают виновным в аварии? Кто мне дверь чуть не снес? — пошла в атаку девица, демонстрируя завидную сообразительность. — Вот то-то. Вызывайте полицию и ждите. А я пошла, у меня дела.
— У вас, между прочим, машина не закрывается, не боитесь, что угонят? — не дал ей уйти Илья, радуясь своей находчивости.
— Нет, не боюсь. Ваш драндулет ее заблокировал, — самодовольно парировала девица. И, развернувшись, нахально зашагала по улице прочь, а Илья только сейчас заметил образовавшуюся на улице пробку и злые, агрессивные лица водителей, которым его машина перекрыла проезд.
Илья выставил позади машины знак аварийной остановки, вызвал полицию, сунул под стекло визитку и пошел в салон. В машине он принципиально не остался.
— Илья? Чем обязан? — удивленно взглянул на вошедшего Венчик.
Вениамин был, как обычно, аккуратен и ярок, пестрый шарфик на шее, желтый пиджак, но сегодня он отчего-то не показался Илье ни приторным, ни женоподобным. Может, из-за выражения лица или отсутствия сюсюкающей интонации в разговоре?
— Здорово, — присаживаясь в одно из кресел, проговорил Илья.
— Что-то случилось? Тебя Инна прислала? — Голос Венчика звучал бесцветно, да и сам он выглядел так, словно из него всю энергию выкачали.
— У тебя случилось что-то? — неожиданно для себя спросил Илья. — Может, помощь нужна?
Лицо Венчика сморщилось от кислой кривой улыбочки.
— Забавно. Я бы скорее поверил, если бы ты предложил мне морду набить.
— Почему? Точнее, за что? — удивленно, а точнее, настороженно переспросил Илья.
— Да так. Отчего-то мне казалось, что тебе давненько хочется это сделать, — продемонстрировал удивительную проницательность Венчик.
— Было дело, — не стал врать Илья. — Но сейчас перехотелось. Так что стряслось?
— Так, ничего, — покачал головой родственник. — Устал просто. Так что надо-то, зачем приехал?
— Поговорить об убийстве отца хотел.
— Со мной? — Венчик даже как-то ожил от удивления.
— С тобой. Ты же у нас, оказывается, двойным агентом был, — глядя на недоуменно приподнятые брови Венчика, пояснил Илья. — И с матерью дружил, и отцу постукивал.
— Ах, вот ты о чем! Заложил кто-то? Кто?
— Сам подумай.
— Кобздев, наверное. Больше никому. Он всегда возле Юрия Кирилловича крутился. Мне это не нравилось, но твой отец отчего-то считал это само собой разумеющимся.
— В самом деле? Значит, он посвящал Кобздева во все дела, даже в личные? Ай да Валерий Иванович, плотно внедрился.
— Слушай, Илья, что тебя конкретно занимает? Убийство расследует полиция, или тебе кажется, что они не справляются? Или ты боишься, что я им лишнего про семью наболтаю?
— А что, наболтал?
— Нет, и не планировал. Так что Кобздев тебе про мать наговорил?
— С чего ты взял?
— Да уж больно ты хмурый да какой-то серьезный стал. Сам на себя не похож.
— Ну, ты тоже на себя не похож, — огрызнулся Илья. Венчик его, что, за сосунка малолетнего держит, за мальчишку сопливого?
— Не злись. Но ты, Илья, у папочки как за пазухой жил, ни тревог, ни волнений, а у меня, помимо светских тусовок, еще и реальная жизнь имеется. В которой приходится выживать. А у тебя она только начинается, и поверь, я тебе от души сочувствую. А что касается матери, расслабься. Уж кого-кого, а тебя она любит и на деньги не кинет. И все эти «увлечения»-развлечения для нее ничего не значат, она слишком умна, чтобы серьезные отношения с человеком ниже себя по статусу или по капиталу заводить.
Илью этот ответ немного успокоил, но подозрений до конца развеять не смог.
— Глупо, наверное, задавать тебе этот вопрос, но не мог кто-то из ее любовников убрать отца? В надежде потом занять его место?
— Вряд ли, — пожал плечами Венчик. — Но головой не поручусь. Не потому, что кого-то подозреваю, а потому, что не привык брать на себя лишнее. Да и потом, не так уж я хорошо знаю ее приятелей.
— А мать, — после долгой паузы, презирая себя, спросил Илья, — она не могла заказать отца?
— Илья, у тебя совсем крыша поехала? — постучал себе пальцем по лбу Венчик. — Мы про Инну говорим?
— Да, с крышей у меня в последнее время напряженка, — невесело отшутился Илья. — Просто не могу понять, кто это сделал.
— Ну ты даешь! Да и вообще, зачем это Инне было надо? Чтобы «самой царствовать и всем владети»? Юрий и так ее ни в чем не ограничивал. Чтобы выскочить замуж? За кого? Просто из ненависти? Или свободы захотелось? Брось.
— А Кобздев?
— Это другое дело. Хитрый мужик. Все время в тени, за спиной. А оттуда, как известно, ловчее всего ударить. Но это так, впечатления. Об их делах мне ничего не известно, — тут же поспешил он заверить Илью.
— Ну, мать, ты ваще! Я, конечно, привык к твоим заворотам, но в этот раз ты чего-то совсем загнула, — глядя на Леру, с лестным восхищением протянул Фаддей, дымя вонючей дешевой сигарой. Понтов у Фаддея было немерено, а вот денег на них ощутимо не хватало. — Подробности не сообщишь?
— Нет, — категорически отказалась Лера, продолжая осматривать стоящие вдоль стены картины.
— Может, купишь одну? В качестве гонорара за посредничество, повесишь у папашки в галерее? — одергивая ярко-желтые, в красных ромашках семейные трусы, единственную деталь своего костюма, спросил с надеждой Фаддей.
— Прости, не тот жанр. — Фаддей сразу надулся. — Но знаешь, я сведу тебя с одной теткой, ей наверняка понравится, — разглядывая похабные, яркие, как лубок, примитивные творения Фаддея, пообещала Лера.
— Врешь, — окончательно скисая, отошел в сторонку Фаддей, в отчаянии скребя рыжую щетину на худой ввалившейся груди.
— Эх ты, Фаддей неверующий, — доставая мобильник, усмехнулась Лера. — Софья Гермогеновна? Здравствуйте, а это Лера. Софья Гермогеновна, у меня имеется очень талантливый молодой человек, работающий в интересующей вас тематике, — ворковала она под горящим жадностью взглядом Фаддея, он даже сигару затушил от волнения и шею вытянул, тощую, как у жирафа.
— Ну вот, а ты сомневался. Завтра в три приедет знакомиться и картины смотреть. Так что будь добр, приоденься, — посоветовала Лера. — Хотя бы подштанники надень.
— Ну ясень пень, — охрипшим от волнения голосом пообещал Фаддей.
— Ну а с моим делом что?
— Ну не извольте беспокоиться. Ща кликну, не мешало бы для такого разговора за пивком сгонять, а?
— Нет уж. Сперва разговор, а потом пиво, а то нажретесь до умопомрачения, потом с вами каши не сваришь. И еще, о том, кто я такая, не болтай. Просто знакомая. Художница. Фамилии не знаешь, только имя. Потому, Фаддей, что коли ты меня заложишь, больше ни одной картины продать не сможешь на всей территории нашей необъятной родины и даже за ее пределами. Я болтать не люблю, ты знаешь.
Фаддей нервно сглотнул. Лере он верил, особенно после многообещающего разговора с Софьей Гермогеновной, а перспектива голодной смерти его не привлекала.
— Ну, давай зови, — распорядилась Лера, устраиваясь в засаленном продавленном кресле.
— Митрич! — закричал, высовываясь в распахнутое окно, Фаддей. — Митрич! Выглянь, дело есть!