Сам майор университетов не заканчивал. В милицию попал по комсомольскому набору, прямиком с Кировского завода. А ведь мечтал когда-то на инженера выучиться, да вот не судьба. И всю хитрую милицейскую науку не за партой, а на практике осваивал. На фронт не пошел, всю блокаду в городе с бандитами да вредителями боролся, немецких шпионов ловил, награды имеет. А тут какой-то мальчишка учить его вздумал. И все ему шуточки. Тоже мне, Аркадий Райкин нашелся. Загрузить мальчишку работой, чтобы научился старших товарищей уважать.
— Ждать информацию из Алапаевска — это терять время даром, — проговорил вслух майор. — Не исключено, что у Маслова нет родственников. Или же он оказался в городе проездом и заранее не знал, где остановится. А мы потеряем время. А потому отправляйтесь работать, молодые люди. Вы, Свиридов, за старшего. И, кстати, если в гостиницах нет телефона, туда надо будет съездить лично. И еще, гостиниц в городе немного, так что разделитесь. И, кстати, почему я с утра Лодейникова не видел, ему что, кто-то выходной дал?
— Никак нет, — почти по-военному ответил Витя Свиридов. — Он с утра позвонил дежурному, предупредил. Матери его плохо стало, в больницу повез. Вот-вот будет.
— Ладно. Раз с матерью, что уж тут. — Все в уголовном знали, что мать у Лодейникова очень болела, а у Толика еще младшие брат с сестрой подрастали, и он в семье был единственный кормилец. Да что там, вся семья на нем держалась. Так что коллеги его жалели, помогали чем могли. — Тогда так. Ты, Свиридов, занимайся гостиницами, а Беспалов с Лодейниковым пусть отправляются на улицу Плеханова. Свидетелей надо найти. Вчера был праздник, людей тревожить было не велено, а сегодня отправляйтесь, и без свидетелей чтоб не возвращались.
— Николай Владимирович, а я вот что подумал, — снова встрял со своими идеями Беспалов. — Гостиницы — это, конечно, хорошо, но откуда у пенсионера из провинции такие деньги, чтоб в гостиницах останавливаться? Я вчера был на месте преступления, видел тело. Одет покойный скромно, ботинки плоховатые…
Майор озабоченно нахмурился.
— И к чему вы ведете, Беспалов?
— К тому, что лучше бы вокзалы проверить, залы ожидания. Если он проездом, то наверняка на вокзале вещи оставил в камере хранения, а сам по городу пошел гулять. Может, его вообще с вокзала вели, может, у него с собой деньги были! — озарило Бориса. — На вокзале известно, что за публика ошивается. А тут какой-то дед приехал, сразу видно — в городе впервые, ничего не знает, растерянный, а при себе в кармане деньжата припрятаны. Вот какой-нибудь и увязался следом, дождался подходящего момента, затолкнул в подворотню. А дед, к примеру, сопротивляться начал, на помощь звать, вот его и того. А?
— Гм, — почесал макушку майор. И как это он сам до такой простой версии не додумался? А все полковник со своим ЧП! Политическая диверсия, контроль горкома. А может, на их счастье, все так и было, как Беспалов представил?
— Молодец, лейтенант. — Майор хоть и недолюбливал Бориса, но был человеком справедливым, раз молодец, значит, молодец. — Соображаешь. Значит, возьми у фотографа снимки с места убийства и покажи дежурившим вчера на вокзале милиционерам. Они сегодня, конечно, выходные, но тут такое дело, придется потревожить, а заодно предъяви работникам камер хранения, уборщицам, буфетчикам, ну и прочее в том же роде. Может, кто и узнает убитого. Свидетелями тогда займется Свиридов. Ну а уж Лодейников, как появится, гостиницами займется, если раньше телефонограмма из Алапаевска не придет. Все свободны.
Борис шагал по проспекту, счастливо щурясь яркому весеннему солнцу, шаг его был пружинист, на лице играла беззаботная улыбка. Мир был прекрасен, город его был прекрасен, девушки на улице были прекрасны.
Эти весенние майские дни были самыми любимыми в жизни Бориса. Сперва Первомай, красные транспаранты, флаги, духовые оркестры, воздушные шарики, раскидаи, всюду гулянья. Смех, музыка, танцы. А потом будет Девятое мая. Праздничный вечер, торжественное заседание, потом танцы. И ветераны со сверкающими на солнце орденами, и слезы радости и гордости, и песни. И на улицах гулянье. И чувство, что ты часть большой, дружной, могучей страны, которая ценой стольких жизней и неимоверных усилий смогла победить самого страшного, жестокого и беспощадного врага в истории человечества, подарив мир и счастье всему миру, всем странам и народам. И это чувство наполняет тебя до самой макушки, и хочется смеяться и плакать от счастья. И ничто, даже вчерашнее убийство, не могло омрачить этой безудержной весенней радости.
Да и, если честно, убитый был стариком, а ему, наверное, не так уж обидно было умирать, как человеку молодому, полному сил. Этот Маслов прожил длинную и, наверное, счастливую жизнь, мог бы, конечно, еще проскрипеть годков этак пять, но разве это жизнь? Сидеть, кряхтеть, пить лекарства, целыми днями маяться от скуки на лавочке перед домом или козла забивать с другими пенсионерами? Нет, уж лучше ярко, насыщенно прожить короткую, полную событий жизнь и умереть на самом пике, чем влачить долгое, скучное, лишенное цели и смысла существование, да еще и, не дай бог, обузой кому-то стать, размышлял Борис, подмигивая проходящим мимо хорошеньким девушкам. Так что Маслову по большому счету жаловаться не на что, хотя убийцу все равно найти надо.
Борис огляделся по сторонам и, не увидев поблизости машин, перебежал дорогу.
Первым делом Борис отправился на Московский вокзал, потому что туда прибывают поезда из Екатеринбурга. Конечно, если Маслов был в городе проездом, он мог переехать на любой другой вокзал города. Например, Финляндский или Витебский. Но их Борис решил проверить во вторую очередь.
Войдя в недавно отремонтированное здание вокзала, оглядев просторный зал ожидания, вдохнув полной грудью «запах странствий», Борис, придав лицу соответствующее случаю и столь не свойственное ему выражение серьезности, двинулся прямиком к начальнику вокзала.
— Вы по какому вопросу, товарищ? — остановила в приемной несолидного посетителя секретарша, пухлая, строгая, с золотистыми кренделями на голове.
— Лейтенант Беспалов, Ленинградский уголовный розыск, — с гордостью доставая из кармана удостоверение, представился Борис. — У меня срочное дело.
— Присядьте, — кивнула секретарша на единственный свободный стул. Борис с удивлением огляделся. В приемной было битком народу. Большинство с багажом.
— Простите, вы не поняли. Я из уголовного розыска, у меня срочное дело.
— Тут у всех срочное дело, — не отрываясь от печатной машинки, сообщила равнодушно секретарша. — Сядьте и ждите. Вон у товарища жена рожает в Воронеже, а у гражданки домна горит, и тоже ждут.
Посетители заворочались на своих стульях, заворчали.
— Нет. Вы не поняли. Я не пассажир, я…
— Я все поняла. Садитесь и ждите, — с нажимом велела секретарша. — Когда товарищ Кулебякин освободится, вас пригласят.
Борис сел, решив, что как только дверь кабинета откроется, он тут же в нее войдет, и неважно, чья сейчас очередь. У него убийство, ЧП городского масштаба! Он, между прочим, при исполнении. Первые полчаса Борис просидел спокойно, разглядывая раскрасневшиеся лица соседей, потом принялся ерзать, к концу часа нетерпеливо стучать ногой. Дверь кабинета не открывалась.
— Послушайте, гражданка, а начальник вообще на месте? — не выдержал наконец Борис, чье терпение в силу молодости и неопытности было не бесконечным.
— На месте. И у него важное совещание. Ждите, — не удостоив его взглядом, ответила секретарша.
— Вот бюрократы, — тихонько буркнул сосед справа от Бориса. — С самого утра тут сижу, даже в туалет боюсь отойти.
Борис прислушался к своему организму и с радостью вспомнил о недавно съеденной четвертинке ржаного хлеба.
— А оттуда хоть кто-то выходил? Или, может, заходил? — поинтересовался он у соседа.
— Нет, — печально ответил сосед, перекладывая с колена на колено внушительный сверток.
— Безобразие! Бюрократы! — гневно воскликнула гражданка с красным носом и большими сережками в ушах. — И в фильмах их критикуют, и в газетах про них пишут, и по радио говорят, а они как разводили формализм и бюрократию, так и разводят. Надо жалобу написать! У меня мать больная, ей операцию надо срочно делать, а я тут время теряю.
— Вы что, хирург? — вскинула на гражданку скептический взгляд секретарша.
— Нет. Я технолог, — растерялась гражданка.
— Ну и чего тогда дергаетесь? Операцию и без вас сделают, — пожала раздраженно плечами секретарша и снова вернулась к своей машинке.
— Как вам не стыдно! — воскликнула со слезами в голосе женщина.
Борис слушал разговор молча, но в душе его зрело единственно верное решение, и, приняв его, он сразу же перешел к действию.
— Стойте! Вы куда! Остановитесь немедленно! — выскакивая из-за стола, бросилась ему наперерез секретарша, когда Борис твердым решительным шагом двинулся к внушительным, обитым черной клеенкой высоким дверям.
— Уголовный розыск! — сунул ей в нос удостоверение Борис, но на этот раз решительно и безапелляционно, и не дожидаясь возражений, распахнув дверь, шагнул в кабинет.
Послушав нервных пассажиров в приемной, Борис ожидал застать в кабинете мирно дремлющего над незаконченным завтраком толстощекого, обрюзгшего бюрократа. Но он ошибся.
— Да! Да! Что значит — не хватает подвижного состава? Вы понимаете, что вы говорите? У меня не Москва-Товарная, у меня люди! Люди! У меня скорые поезда! Вы знаете, что такое скорые поезда? — нервно выкрикивал в прижатую к уху плечом трубку красный, потный мужчина за огромным столом. — Алло? Алло? — кричал он в другую трубку, которую держал левой рукой, правой он подписывал какие-то бумаги. — Товарищ Яблоков? Что у нас с поездом на Казань? Нашли машиниста? Знаю, что аппендицит, выслали замену? Кондрат Яковлевич, сейчас же решите вопрос с бельем, оно уже третий день подряд приходит из прачечной сырым, пассажиры жалуются, — давал распоряжение сидевшему возле стола рябому упитанному гражданину с папкой под мышкой начальник вокзала. Другой, подтянутый и чисто выбритый, с военной выправкой, молча курил трубку, не сводя глаз с руководства. За ними ближе к двери сидели еще двое таких же озабоченных сотрудников вокзала, даже в форменных куртках.