ала, что ты не просыхаешь.
– Сидр – не алкоголь.
Минни засмеялась.
– Это же не вино и не виски! – рассердилась я. – Мне просто вкусно, только потому и пью. Я не пьяница!
Пока я говорила, Минни переползла ко мне и положила руку мне на плечо:
– Ты сейчас кого убеждаешь – меня или себя?
Тут я сделала то, чего мы обе ожидали бы в последнюю очередь. Я разревелась. Тогда сестра обняла меня и положила мою голову себе на плечо, отчего мне стало только хуже.
– Минерва, мне надо выбраться отсюда. Обязательно, а то я взорвусь.
– Не волнуйся. Я работаю над этим, уговариваю папу.
– Ну да, ты его уговариваешь, чтобы он тебя отпустил. А я что?
– Нет, я уговариваю папу насчет нас обеих, – возразила Минни. – Я твержу ему, что в этом доме нездоровая атмосфера и нам с тобой необходимо отсюда вырваться.
Я отстранилась от Минни и спросила:
– Что-то получается?
– Вроде да. Беру его измором.
– А почему ты к маме не стала подступаться? – Я не могла не спросить.
– Потому что она слишком нас любит, – ответила Минни.
– Ну да, а папе наплевать, – горько кивнула я.
– Неправда. Папа нас тоже любит – по-своему.
– Просто не так сильно, как свою политическую карьеру, – уточнила я. – Он вернулся к нам только потому, что ему полезно создать видимость благополучной семейной жизни для процесса Макгрегора. Даже если он сам считает, что вернулся к нам, мы его и не видим.
– А ты хотела бы видеть его чаще? – спросила Минни.
Я задумалась.
– Вообще-то нет.
– Тогда будь осторожнее со своими желаниями, – сказала Минни. – Не беспокойся, Сеффи. В сентябре мы с тобой будем уже далеко от этого сумасшедшего дома.
– Точно?
– Даю тебе честное слово.
Глава 66• Каллум
Я сидел на галерее для публики, где яблоку было негде упасть. Далеко внизу, справа, я видел отца. Только левый профиль, весь в синяках. С тех пор как в нашу жизнь ворвалась полиция, я видел его только во второй раз. Судья нудил что-то, обращаясь к присяжным, втолковывал им, на что следует обращать внимание в этом деле, а на что не следует. Двенадцать добрых и порядочных мужчин и женщин, внимавших каждому слову судьи. Двенадцать добрых и порядочных Крестов, разумеется. А как иначе отправлять правосудие? Когда секретарь суда наконец встал и обратился к папе, у меня все внутри сжалось.
– Райан Каллум Макгрегор, признаёте ли вы себя виновным по обвинению в политическом терроризме?
– Папа, не надо!
Я не мог сдержаться. Едва слова сорвались с моего языка, я понял, что от них больше вреда, чем пользы, но разве я мог просто сидеть и смотреть на этот… на этот фарс под видом суда?!
– Еще одно нарушение спокойствия на галерее – и я прикажу публике удалиться из зала суда. Надеюсь, я ясно выразился, – пригрозил судья Андерсон.
Он смотрел на меня исподлобья, как и все присяжные. Мама накрыла мою руку своей, чтобы успокоить. Папа посмотрел вверх, наши глаза встретились. Он почти сразу отвел взгляд. Но мне в память навсегда врезалось его лицо со следами побоев. Разбитая губа, заплывший глаз, синяк на всю щеку. Но на этом лице не было ни намека на осуждение – только всеохватная, глубочайшая печаль.
Секретарь повторил вопрос:
– Признаёте ли вы себя виновным по обвинению в политическом терроризме? Да или нет?
Молчание.
Молчание все тянулось и тянулось.
– Обвиняемый, будьте любезны, ответьте на вопрос, – сердито потребовал судья Андерсон.
Папа снова посмотрел наверх, на нас с мамой.
– Не признаю, – сказал он наконец.
По всему залу суда из угла в угол прокатился коллективный вздох изумления. Мама стиснула мою руку. Повсюду слышался шепот и неразборчивые возгласы. Мисс Адамс, адвокат папы, обернулась и коротко улыбнулась нам. И старательно стерла все следы улыбки, прежде чем снова повернуться к судье.
– Вы обвиняетесь в убийстве Айши Пиллинг в результате вышеупомянутого государственного преступления – акта политического терроризма, – продолжал секретарь. – Признаёте ли вы себя виновным по этому пункту?
На этот раз голос папы звучал тверже:
– Не признаю.
То же самое папа ответил по каждому из пунктов обвинения, который ему зачитывали. К тому времени, когда секретарь дошел до последнего, седьмого обвинения в убийстве, ему приходилось кричать, чтобы его слышали. Папе тоже:
– НЕ ПРИЗНАЮ!
В зале суда поднялась буря. Судья приказал очистить галерею для публики, но мне было все равно. Это был один из счастливейших моментов в моей жизни.
Невиновен! Покажи им, папа!
Глава 67× Сеффи
Такого я никак не ожидала! Мне пришла повестка, где говорилось, что я должна в понедельник явиться в суд. Повестку прислали маме, поскольку я несовершеннолетняя, а это возлагало на маму всю ответственность за то, чтобы я в нужное время появилась в нужном месте.
– Зачем я там понадобилась?! – Я в ужасе смотрела на целую страницу юридических терминов, в которых мне было не разобраться.
– Вот что бывает, когда водишь дружбу с нулями, – злорадно бросила мне Минни.
Я уже хотела послать ее куда подальше, но тут за меня неожиданно вступилась мама.
– Минерва, если ты научишься молчать, тебе удастся создать иллюзию, будто в голове у тебя не совсем пусто! – рявкнула она.
Услышав это, Минни выскочила вон – скатертью дорожка. Я повернулась к маме, хотела улыбнуться, но выражение ее лица было не лучше, чем у Минни.
– Вот почему я всегда предупреждала, что тебе надо держаться подальше от этого мальчишки и от всей его семьи, – сказала мне мама. – Теперь наше имя будут трепать в суде, изваляют в грязи, газеты будут в восторге. Твоему отцу такое вряд ли понравится.
– Вообще-то я не виновата, – попыталась я защититься.
– А кто тогда виноват? – Мама подняла бровь. – Сеффи, пора тебе усвоить, что с кем поведешься, от того и наберешься.
И она вышла, а мне только и оставалось, что проводить ее взглядом.
Глава 68• Каллум
– Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
Я поглядел на «Книгу Добра» под своей ладонью. Переплет холодил пальцы, даже морозил. Правду… Какую версию правды сочтет приемлемой этот суд?
– Клянусь, – ответил я.
Говорил я тихо, но голос разнесся по всему залу. Похоже, мой микрофон включили на полную мощность. Не хотели упустить ни единого слова. А я предпочел бы ни единого слова не говорить, потому что боялся, что один случайный слог может погубить моего отца. Я огляделся. Судья сидел за столом на возвышении. А свидетельская трибуна, где я стоял, располагалась рядом с возвышением для судьи, и оттуда нам обоим было видно весь остальной суд. Прокурор – звали его Шон Пингьюл, королевский адвокат, – человек с тяжелым лицом, сидел и буравил меня взглядом. Келани Адамс смотрела прямо перед собой и даже не мигала. Вид у нее был такой, словно она погрузилась в свои мысли. В свои, прошу отметить. Точно не в мои.
– Можете сесть, – сказал мне судья Андерсон.
– Нет. – Подумав, я добавил: – Спасибо. Я лучше постою.
Судья отвернулся, еле заметно дернув плечом.
Шон Пингьюл поднялся. Я задержал дыхание.
– Сообщите ваше полное имя для протокола, пожа-луйста.
Здесь вроде никакого подвоха. Или все-таки есть? Подумай. Отвечай покороче, Каллум.
– Каллум Райан Макгрегор.
– Вы принадлежите к Освободительному Ополчению?
Келани Адамс вскочила:
– Протестую, ваша честь. Каллум Макгрегор – не подсудимый.
– Это определяет степень доверия к показаниям свидетеля, ваша честь, – возразил Пингьюл.
– Допускаю, – ответил судья.
– Вы принадлежите к Освободительному Ополчению? – повторил Пингьюл свой вопрос.
– Нет, не принадлежу, – ответил я, не дожидаясь, когда он договорит последнее слово.
– Значит, не принадлежите?
– Именно так. Не принадлежу.
– Вы уверены?
– Ваша честь! – Келани снова поднялась.
– Продолжайте, мистер Пингьюл, – распорядился судья.
Я покосился на присяжных. Пингьюл подставил меня, никаких сомнений. Повторив свой вопрос несколько раз, он прозрачно намекнул, что я лгу. Я уже видел, с каким недоверием смотрят на меня присяжные, а ведь мне задали всего один вопрос – положим, тремя разными способами, но все же только один.
– Принадлежит ли ваш отец к Освободительному Ополчению?
Я поглядел туда, где сидел папа. Он смотрел прямо перед собой и словно витал где-то глубоко в прошлом или далеко в будущем.
– Нет, не принадлежит, – ответил я.
Не затянул ли я с ответом? Заметили ли присяжные, что я заговорил после крошечной паузы? Я снова покосился на них. Двое записывали что-то в блокнотах.
– Почему вы так в этом уверены?
– Потому что мой отец мухи не обидит.
– А Освободительное Ополчение могло бы? – сухо спросил Пингьюл.
– Протестую, ваша честь!
– Принято.
– Мой отец не принадлежит к Освободительному Ополчению, – повторил я.
– Каллум, какого вы мнения об Освободительном Ополчении?
– Ваша честь, возражаю!
– Возражение отклоняется. – На сей раз судья даже не посмотрел на адвоката папы. Он не сводил глаз с меня.
Мое мнение об Освободительном Ополчении… Что мне ответить?
Я огляделся. Нули на галерее для публики ждали, что я отвечу. Адвокат папы тоже. И присяжные. И папа.
– Я думаю… Любая организация, ратующая за равенство между нулями и Крестами…
В голове не осталось ни единой мысли. Кажется, я запаниковал. Что мне делать?
– Нули и Кресты должны быть равны. – Я предпринял вторую попытку. – Я поддерживаю всех, кто к этому стремится.
– Ясно. И цель оправдывает средства, да?
Келани снова вскочила. Любой попрыгунчик на пружинке позавидует.
– Ваша честь!..
– Снимаю вопрос, – небрежно отмахнулся Пингьюл.
Я поглядел на присяжных. Вопрос, конечно, снят, но свое дело он сделал.