– Ваш отец когда-либо упоминал о вступлении в Освободительное Ополчение или принадлежности к нему?
– Нет.
– Итак, в вашей семье никто не имеет никакого от-ношения к подготовке взрыва в торговом центре «Дандейл»?
– Да, это так.
– И вы уверены, что никто в вашей семье ничего об этом не знал?
– Да, верно.
Сколько можно повторять?!
– В том числе и вы?
– В том числе и я, – подтвердил я, следя, чтобы в голосе не звучало раздражения.
Потные ладони подсказывали, что меня тащат в ловушку, но я представления не имел, в чем она состоит. Рубашка липла к потному телу. Я хотел вытереть лоб, но решил, что так будет очень уж похоже, что я лгу, поэтому я стиснул кулаки, чтобы легче было держать руки по швам.
– Ваша честь, мой ученый коллега повторяет один и тот же вопрос вот уже десять минут! – вмешалась Келани. – Если он желает что-то выяснить, прошу вас, велите ему в ближайшем будущем перейти к существу дела.
– Я намерен именно так и поступить. – Улыбка прокурора была, мягко говоря, елейной. – Ваша честь, я хочу представить суду улику номер Д-19.
Что еще за Д-19?! Я увидел, как в зал вкатывают огромный телевизор с видеомагнитофоном. Двое техников установили его перед присяжными, а я тем временем отважился поглядеть, как там папа. Папа смотрел на меня. И когда я перехватил его взгляд, он еле заметно мотнул головой. Сначала я решил, будто мне померещилось, но он все смотрел на меня, прожигал меня взглядом, и я понял, что ничего мне не показалось. Тогда я покосился на Пингьюла: что он задумал? А он – честное слово! – гнусно ухмыльнулся мне. Один из секретарей вручил ему пульт. Прокурор повернулся к экрану. Я тоже. Если и раньше сердце у меня колотилось, то теперь в груди разрывались глубинные бомбы. Экран замигал и осветился. Сам не знаю, что я думал там увидеть, но точно не торговый центр «Дандейл». Судя по всему, это была запись с камеры видеонаблюдения, которых по всему центру было полным-полно. И тут я охнул от накатившего ужаса: до меня дошло, что сейчас покажут.
– Ваша честь, эта видеозапись подготовлена под наблюдением полиции, моих сотрудников и двоих независимых свидетелей, входящих в известные правозащитные объединения нулей, и это гарантирует, что сегодня мы увидим именно то, что было запечатлено в день чудовищного террористического акта, – пояснил Пингьюл.
– Ваша честь, я категорически возражаю! – Келани была в ярости. – Мне не дали возможности ознакомиться с записями заранее, и…
– Я получил их лишь вчера вечером, и мы с коллегами работали над монтажом всю ночь… – Договорить Пингьюл не успел.
– Ваша честь, вынуждена настаивать, чтобы мне разрешили посмотреть записи прежде, чем они будут приобщены к делу, поскольку мне нужно подготовить линию защиты…
– Ваша честь, имеются прецеденты, когда в суде были представлены улики, с которыми сторона защиты не была ознакомлена. Позвольте процитировать…
– Не позволю, – оборвал его судья Андерсон. – Мне прекрасно известно об этих прецедентах, мистер Пингьюл. Не вы один учились на юридическом факультете.
– Приношу свои извинения.
– Ваша честь! – Келани попыталась вернуть судью к насущным вопросам.
– Нет, мисс Адамс. Я разрешаю прокурору представить улики, – сказал судья Андерсон. – Однако по окончании допроса этого свидетеля я объявлю перерыв в заседании суда, чтобы дать вам время подготовить ответ.
Келани села и наградила судью взглядом, состоявшим из чистого льда. От него это не укрылось. И не пришлось ему по нраву: я заметил, как он слегка поджал губы. Я сердито уставился на Келани: неужели она считает, что поможет исходу папиного дела, если разозлит судью?
– Так вот, Каллум, пожалуйста, помогите опознать человека, выбегающего из бутика «Аллан и Шеперд», – попросил прокурор.
Я уставился на экран. Поморгал, сглотнул. Ошибки быть не могло.
– Это… Это я, – прошептал я.
– Погромче, если можно, – сказал Пингьюл.
– ЭТО Я!
Я не собирался кричать – просто вырвалось.
– Будьте добры, расскажите, чем вы занимались в «Дандейле» в это время – за десять минут до взрыва?
– Не помню.
– Вероятно, мне удастся освежить вашу память. – Пингьюл нацелился пультом в телевизор и нажал перемотку. Таймкоды внизу экрана перескочили на семь минут вперед, после чего прокурор остановил запись.
– Это тоже вы – входите в кафе «Кукушкино яйцо»?
Я кивнул.
– Нам необходим словесный ответ для аудиозаписи заседания суда, – сказал мне судья.
– Да, – сказал я.
Пингьюл снова запустил запись. Через несколько секунд стало видно, что я выбегаю из кафе и тащу за собой Сеффи. Хотя не было слышно, что я говорю, не оставалось никаких сомнений, что мне надо одно – поскорее вывести ее из здания. Похоже, именно тогда зазвучал сигнал тревоги: Сеффи изумленно заозиралась. Я подтащил ее к ближайшему выходу, мы оба бросились бежать. Когда мы выскочили на улицу, Пингьюл перемотал вперед на две минуты – и тут вдруг в кафе что-то ослепительно вспыхнуло, и экран почернел.
Настала убийственная тишина.
– Вы продолжаете настаивать, что ни вы, ни кто-то из членов вашей семьи не имеет отношения к теракту в «Дандейле»? – ехидно спросил Пингьюл.
– Да.
– Ясно. Кого вы насильно уводите из кафе «Кукушкино яйцо» на этой записи?
– Это Сеффи…
– Персефона Хэдли? Дочь Камаля Хэдли?
– Да.
– В каких отношениях вы состоите с Персефоной Хэдли?
– Она… Мы с ней друзья…
С галереи для публики послышался чей-то шепоток.
– Можете ли вы сообщить суду, почему вы так спешили вывести Персефону из кафе?
– Я… ну… Мы с ней договорились встретиться, и я опоздал.
– Правда? – Пингьюл недоверчиво поднял бровь. – Почему же, когда вы ее нашли, вы не сели за столик в кафе и не пошли прогуляться по торговому центру? Куда вы так спешили?
– Я опоздал и боялся, что сейчас придет ее мама, и… я хотел что-то ей показать.
– Что? – спросил Пингьюл.
– Не помню.
Шепот на галерее для публики стал громче.
– Столько всего случилось – я уже и не помню. Ерунду какую-то – машину, самолет, что-то в этом роде.
– Правда?
– Да.
Я так взмок, что впору выплыть из-за свидетельской трибуны.
– Больше вопросов нет, – сказал Пингьюл голосом, полным презрения, и сел.
Я понурил голову.
Прости меня, папа.
Я не мог даже смотреть на него. И двинулся вниз со свидетельской трибуны.
– Одну минуту, Каллум. – Голос Келани вернул меня к действительности.
Я поднял голову. Келани жестом велела мне вернуться на трибуну. Я послушался.
– Вы могли бы описать свои отношения с миссис Хэдли, матерью Персефоны Хэдли? – мягко спросила Келани.
– Миссис Хэдли не… недолюбливает меня.
– Почему вы так считаете?
– Она велела своей секретарше не пускать меня в дом.
– Понятно. Вам известно почему?
Я нервно закашлялся:
– Сеффи… Персефону избили в школе. Миссис Хэдли считала, что я в этом виноват.
– Почему? Это вы избили ее?
– Нет! Нет, конечно! – возмутился я. – Какие-то девочки на класс старше.
Пингьюл поднялся:
– Ваша честь, не могу понять, какое отношение эти вопросы…
– Мисс Адамс?.. – Судья Андерсон посмотрел на Келани.
– Перехожу к сути, ваша честь. – Келани улыбнулась. – Каллум, как бы вы поступили, если бы вместе с Персефоной в кафе оказалась ее мать?
Что мне на это ответить? Думай! Думай!
– Ну… Я дождался бы, когда Сеффи останется одна, и только после этого заговорил с ней.
– Но ведь это могло занять какое-то время.
Я изобразил, что небрежно пожимаю плечами.
– Я хотел показать Сеффи что-то снаружи, но ничего бы не случилось, если бы мне это не удалось. Я подождал бы, когда она останется одна. Я никуда не спешил.
– Спасибо, Каллум, – Келани снова улыбнулась мне. – Это все.
Глава 69× Сеффи
– Мисс Хэдли, вы можете рассказать, что произошло, когда вы были в кафе «Кукушкино яйцо» в день теракта?
Мистер Пингьюл, прокурор, приветливо улыбался мне, что немного придало сил. Совсем немного. Я и не ожидала, что так разнервничаюсь. И вообще не хотела идти в суд.
Зал суда был слишком теплый и слишком просторный. Уж лучше бы сразу разрисовали все стены, пол и потолок огромными глазами и этим ограничились. Даже такой декор пугал бы гораздо меньше, чем судья, юристы и присяжные.
– Не спешите, мисс Хэдли, – улыбнулся судья.
Я благодарно улыбнулась в ответ. Может быть, у меня все получится. Может быть, это окажется не так уж и страшно.
– Я зашла в кафе попить. Мама… моя мать ушла на стоянку, чтобы сложить наши покупки в машину.
– Продолжайте, – мягко подбодрил меня мистер Пингьюл.
– Ну, и тут вошел Каллум и сказал, что нам надо выйти на улицу…
– Зачем?
Я сглотнула. Я поклялась на «Книге Добра» говорить только правду. Но ни судья, ни присяжные не поймут, в чем состоит правда. Ведь эта правда – не просто произнесенная вслух фраза. Это сложное сочетание мыслей и чувств и стоящей за ними истории. Я что, увиливаю? Пытаюсь найти произошедшему уважительные причины и веские оправдания, а себе прокладываю хитроумные пути к отступлению? Погибли семь человек. Сколько ни приводи уважительных причин, этого не изменишь и не оправдаешь.
– Мисс Хэдли, Каллум объяснил, почему вам следует уйти из кафе?
– Он… он хотел показать мне что-то… что-то на улице… Я решила, он хочет показать мне что-то на улице. То есть…
Я правда так решила? Наверное, да. Я так думала, пока не раздался взрыв.
– Что?
– Простите?..
– Что он хотел вам показать? – Улыбка мистера Пингьюла несколько померкла.
– Не знаю. Не помню. По-моему, он не сказал.
– Ну же, мисс Хэдли!
– Он не сказал, – уперлась я. – Хотел сделать сюрприз, но… но не успел мне ничего рассказать, когда произошел взрыв.
– Это правда?
– Да.
Это правда. Но не то чтобы вся и ничего кроме. Я вспомнила мамино присловье: мудрый человек – тот, кто говорит только то, что знает, но не все, что знает. А в суде так можно? Я почему-то решила, что нет. Между тем я видела, что мистер Пингьюл изучает меня со странным выражением. Наконец он заговорил: