– Два меню, пожалуйста, – сказал я официантке. – Меня зовут Каллум. – Я протянул руку новой знакомой.
– Лейла, – ответила она и поглубже засунула руки в карманы.
Так началась наша дружба. Я сумел узнать Лейлу поближе далеко не сразу, но дело того стоило. У нас с ней было похожее чувство юмора, а это всегда помогает. Это я порекомендовал нашим взять ее под крыло. Прежде чем вступить в нашу ячейку, она долго выживала сама по себе, поэтому была до того благодарна мне за возможность примкнуть к ОО, что даже немного смешно. До того благодарна, что даже предложила мне свою любовь. Это было еще месяца через два, когда мы с ней оказались на явочной квартире и ждали Пита и Моргана, которые должны были вернуться из разведки.
– Спасибо за предложение, – сказал я тогда. – Мне это очень-очень лестно, но у меня в жизни может быть только что-то одно, и это моя работа.
– Ты уверен? – спросила Лейла.
Я кивнул. Тогда Лейла, к моему удивлению, положила руки мне на плечи и поцеловала меня. И все – хотя с ее стороны это было мило.
– Ты уверен, что не передумаешь?
– Уверен, – улыбнулся я.
Лейла пожала плечами:
– Предложение остается в силе.
– Я буду об этом помнить.
И мы с ней продолжили чистить оружие. Я не хотел ни к кому привязываться. И вообще не хотел ни на что отвлекаться, даже на самое восхитительное, а Лейла была восхитительна. Высокая, ростом с меня, с обалденной спортивной фигурой, темно-каштановыми коротко подстриженными волосами, зелеными кошачьими глазами и вечной улыбкой – несмотря на все, через что ей пришлось пройти. Морган и Пит, естественно, не могли поверить, что я дал ей от ворот поворот. Я слышал, как они обсуждали: может, мне парни нравятся? На это я только лукаво посмеивался: пусть себе голову ломают. Иногда мне становилось до того одиноко, что я был готов согласиться на предложение Лейлы – но все же не соглашался. Не хватало еще, чтобы типичные для влюбленных ссоры и раздоры отвлекали нас от долга.
Так что вскоре мне удалось создать себе репутацию. Меня считали сорвиголовой: я первым бросался туда, где опасно, и последним отступал. Все в нашей ячейке были уверены, что у меня стальные нервы. Настолько, что Питу приходилось отводить меня в сторонку и напоминать, что надо полегче, а то меня рано или поздно убьют. Никто не понимал, что этого я и добиваюсь.
К девятнадцати годам я заслужил сержантские нашивки, а заодно потерял душу. Но при моей профессии без души вполне можно обойтись. Чтобы перейти в подручные, мне надо было избить трефа. Я подстерег одного по дороге домой и отметелил его будь здоров. Чтобы стать рядовым, мне нужно было в одиночку отделать троих, но на этот раз можно было взять оружие. У меня был нож, и меня научили им пользоваться. В той драке я тоже победил. А один из треф потом умер от ран. Я долго ждал, когда хоть что-нибудь почувствую, но так ничего и не ощутил. Вот лишнее подтверждение, что внутри я мертв – правда, оно мне и не требовалось.
А чтобы стать сержантом… Ладно, ни к чему об этом задумываться. Я сделал, что был должен. Сделал то единственное, что было в моих силах. Я стал одним из самых молодых сержантов во всем Освободительном Ополчении. Вторым человеком в нашей всеми уважаемой ячейке. Одним из самых уважаемых людей в ОО. И одним из самых востребованных.
Я скучал по маме. Посылал ей деньги, когда удавалось, но никогда не пытался увидеться с ней. Это было бы слишком опасно для нас обоих. И я никогда не посылал деньги дважды из одного и того же места. При моей работе предосторожности не бывают излишними.
Бедная мама! Она потеряла всех нас – так или иначе, – а сама ни в чем не виновата.
Брата я не видел ни разу. Слышал, он командует ячейкой где-то на севере. Мы никогда не связывались друг с другом. Мне сказали, что не следует ожидать поблажек только потому, что я брат Джуда Макгрегора и сын Райана Макгрегора, вот я и не ждал. Я вообще ничего не ждал. И ничего не хотел. И ни о чем не просил, кроме безоговорочной преданности членов своей ячейки. И абсолютного повиновения в те несколько раз, когда мне приходилось брать на себя командование. Это я получал.
Полиция не знала, кто я, не знала моего настоящего имени. Не знала даже, как я выгляжу: здесь я был особенно осторожен. Знали только название нашей ячейки – «Стилет»: самый острый, самый смертоносный кинжал, разящий без промаха.
Моей ячейке никогда не поручали ничего особенно трудоемкого – да и опасного тоже. Мы работали скорее по снабжению. Деньги, взрывчатка, оружие – что угодно: мы делали все, что требуется, чтобы достать необходимое. Я двигался по намеченному пути, и ничто не могло меня остановить.
Ничто.
Наше дело было правое.
Наша цель была благая.
Месяца через два после того, как мне исполнилось девятнадцать, Пит получил распоряжение непосредственно от командования ОО. К нам направляли лейтенанта для оценки эффективности нашей ячейки, как они выразились.
– Какая еще, к лешему, эффективность?! – негодовал Пит. – С эффективностью в моей ячейке все в полном порядке!
Всем нам было за километр видно, насколько это сообщение взбесило Пита, и мы весь день держались от него на почтительном расстоянии. Нам не сказали ни слова о том, когда ожидать этого лейтенанта, а Пит был уверен, что ревизор не сумеет найти ни малейшей погрешности ни в нашей работе, ни в процедурной части. Он заставил Лейлу просеять все наши запасы сквозь частое сито, чтобы удостовериться, что у нас нет ничего неподотчетного. Пит лично проверил всю бухгалтерию, а мы с Морганом тем временем проклинали все на свете: нам было приказано сверху донизу отмыть до блеска нашу штаб-квартиру, располагавшуюся в канализации под Праздничным парком. Наша берлога была устроена в старых технических туннелях, куда уже давно не заглядывал никто, кроме крыс. Относительно свежий воздух поступал к нам через вентиляционные решетки, до сих пор разбросанные по парку там и сям, однако избавиться от всепроникающей вони не удавалось, что бы мы ни делали. Честно говоря, после двух-трех недель в туннелях я перестал замечать запах. Все равно мы собирались провести здесь месяца два, не больше, поэтому никакого смысла ныть по этому поводу не было. Так что мы просто смирились. Мы с Морганом бдительно охраняли все входы и выходы, а на решетках были установлены надежные сигнализационные устройства.
Наконец, когда Пит был почти доволен, мы все сели ужинать – бургерами с картошкой из закусочной.
– Почему не выставлена охрана у входа в главный туннель?
Этот голос я узнал мгновенно. И подскочил как ужаленный.
– Какого дьявола ты тут делаешь?!
– Если не ты тут командир, я бы на твоем месте сел и заткнулся, – был ответ.
– Я тут командир. – Пит медленно поднялся.
– Вы должны были ждать меня. Я ваш новый лейтенант, – сказал мой брат Джуд. – И я задал вопрос. Почему главный вход не охраняется?
Я осторожно сел, не сводя глаз с брата. Он повернулся и посмотрел на меня, и его взгляд прожег меня насквозь – тогда я понял, что он до сих пор не доверяет мне полностью. И что из-за этого вся наша ячейка в опасности.
Глава 91× Сеффи
Настала пора возвращаться домой. Я сдала переводные экзамены, уже начались летние каникулы. И мне не надо было дожидаться результатов: я и так знала, что все сдала на отлично. Так что, как лаконично выразилась мама, у меня не осталось предлогов не ехать домой. Вот только я совсем туда не хотела. Я не была дома уже больше двух с половиной лет и, честно говоря, не имела ни малейшего желания возвращаться. Я потянула резину еще недели две, но уже начался август, и мама больше не принимала отказов. Да и отговорки у меня кончились. Мама и Минни несколько раз приезжали ко мне, иногда вдвоем, но по большей части порознь, однако до сих пор я как-то ухитрялась уклоняться от ответных визитов. Мне все время что-то мешало: поездка куда-нибудь с подругой или приглашение к ней в гости на все каникулы – оправдания цеплялись одно за другое. Походы, летние лагеря, заграничные поездки – все что угодно. Я хваталась за все. Лишь бы не ехать домой. И мне все сходило с рук.
Но на сей раз ничего не получилось. Мама была тверда. У меня не оставалось выхода. Будь моя воля, я бы вернулась домой лет в семьдесят, а не в без пяти минут восемнадцать. Я ненавидела это место. Очень уж много дурных воспоминаний. Слишком много.
В Чиверс за мной отправили Карла. За время долгой дороги домой мы не обменялись ни словом помимо банальных вежливых фраз. Дела у Карла шли хорошо, в его семье тоже все было хорошо, у меня все было хорошо, в школе все было хорошо – конец беседе. Какая же это была долгая дорога домой!
И по приезде тоже ничего волнующего не произошло. Минни уехала на неделю к подруге, а мама решила в кои-то веки навестить свою тетушку Паулину и оставила мне на автоответчике сообщение, что машина сломалась на автостраде, поэтому дома она будет поздно. Честно говоря, узнав, что мне не придется сразу встречаться с мамой, я вздохнула с облегчением. Я еще не придумала, как мне с ней держаться. Нужно ли источать улыбки и ничего не воспринимать всерьез? Или следует быть строгой, собранной и, наоборот, абсолютно серьезно выслушивать все, что она говорит? В любом случае я собиралась прожить дома разве что несколько дней. Я нашла себе подработку в юридической фирме неподалеку от Чиверса и должна была приступить через неделю. Всего через неделю. Занятия начнутся только в октябре, и мама рассчитывала, что я проживу дома до конца каникул. Размечталась.
– Добро пожаловать домой, мисс Сеффи! – Сара вышла из маминого кабинета и обняла меня.
Я тоже обняла ее.
– Рада вас видеть, Сара! – Я улыбнулась.
Сара торопливо огляделась по сторонам:
– Тут кое-кто узнал, что вы сегодня приедете, и оставил вам записку.
И она быстрым движением достала из кармана сложенный конверт из крафт-бумаги и сунула мне в руку. После чего без единого слова исчезла за дверью кабинета. Можно было не спрашивать, от кого письмо. Я сразу узнала почерк на конверте. От одного его вида у меня екнуло сердце. Чего он хочет от меня – ведь прошло столько времени? Надо просто выкинуть письмо в мусор. Как же, как же! Только если в другой жизни. Я вскрыла тщательно заклеенный конверт и начала читать.