способ разлучить нас. Вот почему я заплакала. Вот почему не могла остановиться. Я плакала обо всем, что у нас могло бы быть и чего никогда не будет.
– Понимаю.
Я и правда понимал. Меня эта боль грызла изнутри почти всю жизнь.
– Когда ты сказал… – Сеффи умолкла, вид у нее стал смущенный. – Когда ты сказал, что любишь меня… Ты говорил всерьез? Если нет, ничего страшного! – затараторила она.
– Да, всерьез, но… то есть…
Я протянул к ней руки, она взяла их и сокрушенно поглядела на меня. Любовь была словно лавина, а мы с Сеффи, взявшись за руки, спасались от нее, мчались со всех ног – а оказалось, что вовсе не от камнепада, а прямиком под него.
– Давай убежим, – я улыбнулся. – Уедем отсюда. Сможем быть вместе, пусть даже совсем недолго, сможем попро…
Защелкали выключатели, вокруг одна за другой загорались лампы, яркие, слепящие.
– Каллум, беги! БЕГИ!
Я приложил руку козырьком к глазам, но все равно ничего не видел. И тут что-то ударило меня по голове, я рухнул на землю, и все огни во вселенной выключились.
Глава 113× Сеффи
– Я подумал, кто-то из похитителей может предпринять вторую попытку или, возможно, добраться до тебя, чтобы ты не смогла их опознать, поэтому, пока ты была в больнице, установил дополнительную сигнализацию и в доме, и на всем участке.
– Ты не того поймал! – снова закричала я на отца. – Что ж ты не желаешь меня слушать? Каллум ничего плохого не сделал!
Никто не желал меня слушать. Я кричала полицейским, которые уносили Каллума, что его надо отпустить, но они и ухом не вели. Я пыталась схватиться за Каллума, отбить его, но отец уволок меня в дом и в ярости потребовал, чтобы я прекратила закатывать сцены на публике.
– Каллум ничего не сделал. Мы просто разговаривали! – Я постаралась понизить голос. Может, если я перестану орать, отец ко мне прислушается.
– Врешь, – ответил папа, не задумываясь. – Мне достоверно известно, что Каллум Макгрегор был в числе твоих похитителей.
– Тогда тебе должно быть достоверно известно, что он спас мне жизнь. Когда я сбежала оттуда, где меня держали, в лес, Каллум нашел меня. Он мог бы сказать своим, где я, но не выдал меня.
– Нет, просто изнасиловал тебя, и теперь ты беременна, – горько отозвался папа.
– Камаль, прошу тебя! – вмешалась мама.
– Каллум меня не насиловал. Ничего подобного.
– Но ты беременна, значит, все-таки изнасиловал, – мама подняла бровь.
– Я беременна, потому что мы с ним занимались любовью! – взвилась я. – И это была самая волшебная, самая чудесная ночь в моей жизни. Я жалею только об одном: что мы с Каллумом не сможем этого повторить!..
Отец ударил меня так сильно, что сбил с ног. Мама бросилась ко мне, но отец удержал ее. Он выпрямился во весь рост и смотрел на меня с выражением, какого я у него раньше не видела.
– Ты мне больше не дочь. Ты – пустышкина подстилка, – процедил он тихо и ядовито. – Но вот что я тебе скажу: ты поедешь в клинику, ты сделаешь аборт. Я не допущу, чтобы ты и дальше позорила меня. Ты меня слышала? СЛЫШАЛА?
– Слышала. – Я потерла щеку, не обращая внимания на струившиеся по лицу слезы.
Отец повернулся и вышел вон.
Мама посмотрела на меня, и все ее лицо до последней морщинки страдальчески исказилось.
– Ох, Сеффи, Сеффи… – прошептала она. А потом повернулась и оставила меня одну.
Одну.
Вот кто я теперь. Вот кто я, по словам родного отца. Пустышкина подстилка. Я закрыла лицо руками и заплакала.
Трудные решения
Глава 114• Каллум
Я лежал на койке в камере и читал газету. Про меня по-прежнему писали в газетах, но теперь, когда суд был позади, на первые страницы я уже не попадал. Меня сослали на третьи и четвертые. Правда, там писали такую же чушь, что и в передовицах. Я читал, только чтобы скоротать время. Ведь мне больше нечем было заняться. Впрочем, одна заметка все же привлекла мое внимание.
«Крот» в рядах Освободительного Ополчения?
По данным источников из Освободительного Ополчения, движение охвачено паникой, поскольку возникло подозрение, что в его ряды затесался двойной агент, который, как полагают, работает на правительство. По непроверенным данным, этот человек занимает в движении весьма высокий пост. Наши источники сообщают, что всякая деятельность ОО приостановлена до обнаружения «крота».
Редакционный комментарий см. на стр. 7
«Молодчина, Джуд», – подумал я. Если это Джуд. Если он еще жив.
Добраться до самого Генерала было невозможно, поэтому, чтобы дать ему знать о наших подозрениях, нужно было осторожно пустить слухи в нужных местах и кое с кем переговорить с глазу на глаз. Мне оставалось лишь надеяться, что Генерал схватит Эндрю Дорна прежде, чем тот заметет следы или исчезнет. Я смял газету и бросил в мусорную корзину возле узкой койки. Какой смысл читать новости? Никакого. Я снова подумал о своей сестре Линетт. Как ни странно, в последнее время я думаю о ней все чаще и чаще. Она всегда была рядом. Она делала нашу домашнюю жизнь вполне сносной. Каждый раз, когда я думал, что больше не могу, она улыбалась или брала меня за руку – и буря у меня внутри сразу унималась. После того как она погибла, я в глубине души презирал ее за трусость. И еще ненавидел за то, что она бросила меня. Я думал только о себе. А теперь я думал обо всем, что Линетт пришлось испытать. А я допустил, чтобы все случившееся со мной убило во мне человека. Бей другого, пока он тебя не ударил – вот каким был мой жизненный принцип. Вот как я обращался со всем миром вокруг. Линни нашла более удачный выход из положения. Отключиться и ждать, когда будешь готов включиться снова. Но она так и не стала готова. Может быть, поэтому она и умерла. Ее слишком рано выдернули из воображаемого мира.
– Слышь, там к тебе посетитель, – сказал мне Джек, мой надзиратель.
– Посетитель?
Джек угрюмо кивнул. Он был Крест, но за то недолгое время, которое я пробыл в тюрьме Хьюметт, мы подружились. Уверен, так нельзя. Но если Джек не против, разве я стану возражать? Я поглядел на него. Судя по лицу, этому посетителю я вряд ли обрадуюсь. Я понятия не имел, кто это мог быть. С тех пор как меня посадили в тюрьму Хьюметт, посетителей ко мне не допускали, поэтому мне стало, мягко говоря, интересно.
– Мужчина или женщина? – спросил я.
– Мужчина.
– Надо полагать, отказаться я не могу?
Джек снова кивнул.
– Ладно, – я взял футболку. – Только оденусь…
– Ни к чему. Тебя не поведут в зал для свиданий. Он сам к тебе придет.
– Сюда?
– Ага!
Я все равно натянул футболку. Днем в камерах было жарко, как в духовке, и хотя нам полагалось быть одетыми, надзиратели по большей части смотрели сквозь пальцы, если мы раздевались до пояса. Я снял футболку, когда она начала липнуть к потной коже, как кухонная пластиковая пленка. В коридоре загремели шаги. Мужские шаги – решительные, тяжелые. И, судя по звуку, яростные. Я стоял и ждал. Потом за решеткой показался человек. У меня отвисла челюсть. Камаль Хэдли. Вот уж кого я не ожидал увидеть!
Он вошел в мою камеру. Джек остался снаружи. Камаль был в асфальтово-сером костюме и ярко-синей рубашке с галстуком в тон. Черные туфли были так начищены, что я видел в них отражение лампы дневного света под потолком.
– Можете оставить нас, – распорядился Камаль, не сводя глаз с моего лица.
– Но это… – начал было Джек.
Камаль повернулся к нему и одним взглядом отмел все возражения. Джек двинулся прочь по коридору. Я подумал, что сейчас удобный момент вырубить Камаля и убежать по коридору. Но далеко ли я убегу? Тогда я подумал, что сейчас удобный момент просто вырубить Камаля – так, за все хорошее. Соблазн был, безусловно, велик.
– Уверен, ты догадываешься, зачем я здесь, – сказал Камаль.
Вообще-то нет, поэтому я промолчал.
– Я здесь, чтобы предложить тебе сделку, – продолжил Камаль.
– Какую сделку?
– Если ты сделаешь, как я скажу, я добьюсь, чтобы тебя не повесили. Тебя приговорят к пожизненному заключению, и я добьюсь, чтобы ты пробыл в тюрьме лет восемь-десять, не больше. Выйдешь еще молодым, вся жизнь будет впереди.
Камаль говорил, а я изучал его. Ему было тошно тут находиться, ему было унизительно просить меня о чем бы то ни было – и ему было трудно скрыть, как ему все это отвратительно. От этого я улыбнулся про себя. У меня есть что-то такое, что ему очень, очень нужно. Только вот что?
– Что же я должен сделать ради всех этих… щедрот?
– Я хочу, чтобы ты публично заявил, что похитил и… и изнасиловал мою дочь. Хочу, чтобы ты признался во всем, в чем тебя обвиняют. Перестань все отрицать.
– Зачем?
Сначала я думал, что Камаль не ответит. Я ждал. Я-то могу ждать хоть до конца света. Мне некуда спешить.
– Пока ты не признаешься, моя дочь не получит возможности оставить все позади и вернуться к нормальной жизни, – сказал он наконец. – Она считает, что в долгу перед тобой, потому что ты спас ей жизнь в лесу. Если бы она была уверена, что ты не умрешь, она бы с радостью избавилась от ребенка. От ребенка, которого она не хотела. И сейчас не хочет.
Каждое его слово было прекрасно отрепетировано и тщательно взвешено, чтобы ранить как можно сильнее. И у него получилось. Я то ли сел, то ли рухнул на койку и уставился на него снизу вверх. Ощущение такое, будто мои кишки кто-то режет мелко-мелко, и Камаль это знал.
– Она сама вам так сказала, да?
– Разумеется.
Я ему не поверил. Почти совсем не поверил. Это ложь. А вдруг нет?
Моя жизнь или жизнь моего ребенка?
Неужели Сеффи носит его только по этой причине? Только потому, что чувствует себя виноватой передо мной? Я не хотел этому верить. Но не знал, чему верить, а чему нет.
Моя жизнь. Или жизнь моего ребенка…
Ох, Сеффи, как же мне поступить? Как поступила бы ты?
– Мне надо подумать.