За что ей дали пинка под зад – за то, что забеременела, или за то, что забеременела от нуля? Нули с Крестами не путаются, иначе потом хлопот не оберешься. И уж точно не стоит этого допускать, если носишь фамилию Хэдли. Папаша Сеффи сумел выплыть после развода с ее мамашей и даже умудрился стать наиболее вероятным кандидатом на следующих всеобщих выборах как глава своей партии. И он сумел выплыть и пережить неизбежный после развода прыжок в политическую неизвестность только благодаря тому, что разыграл карту «мы или они».
Что он там говорил во время теледебатов?
«Все здравомыслящие жители нашей страны озабочены – и по праву – притоком нелегальных иммигрантов. (Тут на экране показывают шлюпку, набитую несчастными нулями и, похоже, готовую потонуть в любую секунду.) При всем желании, даже самом искреннем, мы не можем принять в нашу страну всех неимущих на свете. У нас нет ни места, ни ресурсов. Статистика преступности взмыла до небес. (На экране показывают нуля, отбивающегося от двух полицейских-Крестов, которые надевают на него наручники.) Очереди на государственное жилье все растут, а нелегальные иммигранты каким-то образом умудряются вклиниться в нее и заселиться первыми. Всему есть предел. Мы, правительство, готовы к решительным действиям с целью остановить наплыв… и та-та-та, и бу-бу-бу…»
В разжигании ненависти между нулями и Крестами эта речь не знала себе равных. Снимаю шляпу перед его спичрайтером. Идеальное сочетание возмущения и эмоциональной риторики. «Наплыв» нулей-нелегалов, озабоченность «здравомыслящих» граждан нашей страны, словом, древняя игра в «кто не с нами, тот против нас». Нет лучше средства разогнать кровь, чем хорошая доза расизма. Папаша Сеффи. Я ненавидел его почти так же, как саму Сеффи. Ненависть… До смешного мягкое слово. Словно мыльная пена по сравнению с тем, что я чувствовал к Сеффи. Слово «ненависть» не описывало этого даже примерно. Ему недоставало ни возвышенности, ни глубины, ни широты, ни величины, чтобы приблизиться к тем чувствам, которые я ощущал к убийце брата.
– Да пошевеливайся ты! – произнес я одними губами, глядя, как Сеффи роется в бездонных карманах пальто в поисках ключей.
Ей пришлось по два раза забраться в каждый, чтобы наконец найти их. Она отперла входную дверь, потом снова согнула коленки, чтобы подхватить покупки, и вошла в дом. Трудно, наверное, наклоняться, когда у тебя брюхо как огромный мяч. Я припарковался напротив дома и заглушил двигатель, как раз когда Сеффи закрыла входную дверь за собой. Глянул в зеркала, проверил, что делается на улице. Все идет как по маслу. Лишнего внимания я не привлек. Отлично! В сущности, улица была пустынна. Я поглядел на фасад дома Сеффи. Мне было известно, что она живет на втором этаже. Я знал номер ее квартиры. Знал распорядок ее дня, знал, когда она ложится спать. Мало было такого, чего я не знал бы о ней. После того как она убила моего брата, ее папаша следил, чтобы ее всюду сопровождал полицейский эскорт, но этого хватило меньше чем на месяц. А сюда она переехала сразу после казни Каллума, и недели не прошло. Мы с товарищами из Освободительного Ополчения следим за тем, чтобы знать все о жизни и перемещениях власть имущих и их близких. Нас, может быть, и не очень много, зато мы отлично организованы, более того, правительство и полиция знают об этом.
А скоро узнает и Сеффи.
Меньше чем через минуту в одном из ее окон на втором этаже зажегся свет – словно открыла глаз ленивая кошка. Сеффи дома. Она у себя наверху и совершенно одна. Я увидел силуэт Сеффи: она подошла к окну и задернула занавески.
Она что, посмотрела в мою сторону?!
Спокойно, Джуд! Она не знает, что ты здесь. Даже не знает, жив ты или мертв. Она тебя не видит. Не вздумай идти на попятный!
Я наблюдаю за тобой, Персефона Хэдли. Я здесь, внизу, и я наблюдаю за тобой. А чуть позднее, вечером, в нужное время, я нанесу тебе краткий визит. Вот она, вся твоя жизнь, Персефона Хэдли. Восемнадцать лет. На седьмом месяце. Девушка, которая убила моего брата, девушка, чьи руки по локоть в его крови.
Персефона Хэдли.
Девушка, которая сегодня умрет.
– Сеффи, где ты была?
Я поежилась. В квартире Сеффи было гораздо теплее, чем в коридоре снаружи. Я просидела под дверью Сеффи целую вечность и мало того что отморозила попу – еще и терпела крайне подозрительные взгляды всех проходивших мимо соседей.
– Как ты сюда попала? – спросила Сеффи, закончив задергивать занавески на окнах.
– Дождалась внизу, когда кто-то выйдет, и вошла в подъезд, – ответила я.
Я не призналась, что не была уверена, впустит ли меня Сеффи, если я позвоню в домофон с улицы. А объявиться в коридоре под дверью ее квартиры – это совсем другое дело: как бы она ни хотела не открывать мне, все равно впустит, чтобы я там не торчала. Я почему-то была уверена, что застану ее дома – в такую-то темень и мороз. Но я ошибалась. Пришлось мне сесть, подоткнув пальто, на ковер на полу, неровно положенный и весь в бурых пятнах, и дождаться сестру.
Коридор второго этажа был темный и мрачный. Никто не позаботился осветить его чем-нибудь поярче сорокаваттных лампочек, не все из которых к тому же горели. В тусклом свете стены коридора казались болотно-зелеными, что, вероятно, многое объясняет. Кому охота любоваться стенами такого цвета в блистательном сиянии ста ватт? Но даже полная темнота не скрыла бы запаха затхлости и сырости, пронизывавшего все в этом месте. Когда Сеффи наконец поднялась по лестнице, тяжело топая, и увидела, как я сижу у порога, она только поглядела на меня, но ни слова не сказала. Отперла дверь и сгрузила пакеты на диван, а потом принялась занавешивать окна, и хотя не бросилась ко мне с распростертыми объятиями, но и с лестницы не спустила. По крайней мере пока.
– Я больше часа прождала под дверью. Где ты была? – Как я ни старалась, получилось жалобно.
Сеффи посмотрела на меня жестким холодным взглядом:
– Ходила в магазин. А где еще, по-твоему, я могла быть?
Я украдкой вздохнула. Зря я накинулась на Сеффи, не успев шагнуть за порог. Я предприняла вторую попытку.
– В твоем положении вредно носить тяжелые сумки.
– Минни, я не могу питаться воздухом, – отозвалась Сеффи и направилась в крошечный кухонный уголок.
Кухонный уголок был меньше моей ванной. И вся квартирка была маленькая, тесная: тут мышь за хвост не раскрутишь, не вышибив ей мозги по крайней мере дважды. Как Сеффи может жить в таком доме? Мало того что он битком набит нулями – ему и до звания жуткой дыры еще работать и работать!
– Минни, что тебе нужно? – спросила Сеффи.
Презрительный тон показал мне: она понимает, что я думаю про ее квартиру. Наверняка меня выдало выражение лица. Она начала разбирать покупки и ставить их на крошечную, с поднос размером, столешницу перед собой.
– Мы хотели узнать, как ты.
– Мы? – переспросила Сеффи.
– Мы с мамой, – сказала я. – Мы хотим, чтобы ты вернулась домой.
– Ты тут побывала, галочку поставила, футболочку купила, – сказала Сеффи. – А теперь спасибо, нет.
– Мы готовы забыть о прошлом, – отважилась я.
И едва эти слова сорвались у меня с языка, я поняла, что совершила ужасную ошибку. Сеффи повернулась ко мне с такой язвительной гримасой, что я поморщилась.
– Значит, вы готовы забыть о прошлом, – медленно повторила Сеффи. – О каком именно прошлом? О том, что у меня был лучший друг-нуль? О том, что у меня был любовник-нуль? О том, что он меня похитил? О том, что я от него забеременела? Что из этого вы готовы простить и забыть?
– Сеффи, я неудачно выразилась.
– Да уж. – Сеффи фыркнула.
– Слушай, Сеффи, я стараюсь как могу. Не цепляйся к словам.
– А почему, собственно?
Я вздохнула. Мы с Сеффи никогда не были особенно дружны. И я, честное слово, старалась это изменить, но Сеффи не была готова даже сделать шаг навстречу, не говоря уже о том, чтобы встретить меня на полпути.
– Дай помогу, – предложила я, показав на покупки. Взяла пакет у нее из рук – она не сопротивлялась – и начала наполнять малюсенький холодильничек.
Честное слово, у меня чулки кончаются выше, чем ее холодильник. Покупки Сеффи состояли из картонного пакета дешевого апельсинового сока, двух литров обезжиренного молока, кусочка твердого сыра, банки запеченных бобов с низким содержанием соли, полудюжины яиц, упаковки готового зеленого салата (по акции) и буханки черного хлеба. Это было в одной из двух сумок. Во второй оказались всякие хозяйственные мелочи – и хорошо, потому что в холодильник больше ничего не влезло бы.
– Сеффи, почему ты не хочешь вернуться домой? – снова отважилась я. – Тебя там очень ждут.
– Когда вы узнали, что я жду ребенка от Каллума, была совсем другая песня, – заметила Сеффи.
– Так то было тогда, а то сейчас, – возразила я, разбирая вторую сумку.
Сеффи меня не слушала. Она подошла к окну гостиной и чуть-чуть отодвинула выцветшую темно-синюю занавеску – ровно настолько, чтобы одним глазом посмотреть наружу. Отпустила занавеску, и та вернулась на место. Сеффи повернулась ко мне.
– Тебе пора уходить, – негромко сказала она.
– Нет. Мы хотим, чтобы ты жила дома, с нами. Мама велела мне на этот раз не принимать отказа.
– А отец что говорит?
– Так или иначе, он теперь ничего не решает, – ответила я. – Дом принадлежит маме, а не ему.
– Ты видела его после развода?
– Один раз.
Сеффи посмотрела на меня в упор:
– Он что-нибудь обо мне говорил?
– Нет, – соврала я.
И Сеффи улыбнулась. И все. Она улыбнулась. Мы обе знали, что я вру. Врать я не умею, хоть плачь.
– Что ж, ты даже не спросишь, как мама? – упрекнула ее я.
– Нет, – ответила Сеффи.
– Мама очень скучает по тебе. – В моем голосе уже слышались нотки отчаяния, как я ни старалась. – Ее очень огорчает, что ты не пыталась с ней связаться.
– Куда ни посмотри, всех огорчаю, – серьезно ответила Сеффи. – Маму расстроила, отца опозорила. А тебя – и то и другое.