— В пионеры с четвертого класса принимают. Иг и Ник только осенью в четвертый пойдут, — уже понимая, что влип, но не теряя достоинства, отвечал Шашапал.
— Да, да, да. Они у нас еще маленькие, — «сочувственно» закивал Харч.
Он не успел договорить, как Шашапал получил в затылок хлесткую очередь черных горошин, выпущенных из алюминиевой трубки Щавой. Щава встал в оконном проеме сарая, замкнув треугольник вокруг Шашапала.
Засюсюкал, кривясь улыбочкой.
— Видишь, Шашенька, как без охраны шастать по закоулочкам худо?.. Из тебя сейчас щи сварить можно. Но мы — люди добрые, и сначала поговорим по-хорошему…
— Только, чур, ответь, в каком ОРСе свой балдахин отоварил? — перебил Щаву Конус.
— Ты хотел сказать «балахон», — иронично уточнил Шашапал.
— Видишь, Конус, какой ты серый, — заерничал Харч. — Так по какому блату-ордеру Шашапальчик балахон получил?
— Крылатку мне сшила бабушка, — глядя прямо в глаза Харчу, невозмутимо произнес Шашапал.
— «Крылатку», слыхали? «Крылатку»! — заверещал Щава. — Это такая, значит, мода теперь пойдет, да?
— Крылатки носили Пушкин, Крылов, Жуковский…
— И Шашапал! — захихикал Харч, хватая Шашапала за край крылатки. — Сколько же отрезов на эту хламиду твоя бабушка ухлопала?
— Крылатку бабушка из шторы сшила.
— Из шторы! — завизжал, ликуя, Харч. — Из шторы! Карандаш[5] наш Шашапальчик. Настоящий Карандаш!
— Слышь! Может, махнемся на мою кепочку? — предложил Шашапалу Щава.
— Да не станешь ты крылатку носить. Слабо, — небрежно отпарировал Шашапал.
— Слабо, — согласился Щава, — вот когда бабушка из порток своих тебе чего-нибудь загвоздит, тогда обязательно махнусь.
Харч и Конус зашлись, подвывая, запрыгали, квакая и хохоча.
— Пока у людей хорошее настроение, — начал Щава, — послушай и покумекай. Хромой и головастики твои нехорошо нас с денежками нагрели. На угольке… Не забыл? Теперь придется всем из вашей шоблы контрибуцию выплачивать. Цену мы сами назначать будем. Иногда можете и харчами приносить. А если заартачитесь, сначала проутюжим до косточек, а потом и на перышко насаживать начнем.
— Скумекал? — неожиданно шагнул к Шашапалу Конус и с такой силой щелкнул Шашапала по носу, что у того слезы так и брызнули из глаз.
— Теперь на колени! — потребовал Щава. — Доставай свой носовой платочек, почистишь нам ботиночки и поклянешься от имени своих дружков, что в субботу выложите первую тридцатку.
Шашапал вытащил из кармана платок, поспешно стер слезы, высморкался, спрятал платок обратно, закусил нижнюю губу, сплюнул, задрал голову, оглядел каждого из своих врагов и хладнокровно заявил:
— Этого не будет никогда.
— Чего-чего? — прищурился Конус.
— То, что слышал, — отчеканил Шашапал.
— Значит, по-хорошему он не понимает, — затянул Щава, кивая Конусу на Шашапала.
Харч, подкатившись сзади, свернулся клубком у ног Шашапала.
— Сейчас он все сообразит, — прошипел Конус.
От резкого толчка в грудь Шашапал перелетел через Харча, больно ударился затылком о каменистую землю. Вдребезги разлетелся пузырек с микстурой. Шашапал оторопело ойкнул, попытался было дотянуться до ушибленного места, но не успел. Подскочивший Конус вцепился ему в запястья, Харч схватил за ноги.
— Осушим лужу живым товаром! — завопил Щава, помогая дружкам волочить Шашапала к желтой глинистой луже.
Как ни извивался оглушенный Шашапал, его вжали в грязную жижу. Зверея и упиваясь безнаказанностью, топтали ногами по его рукам, коленкам, животу.
Ник мчался вприпрыжку, зажав премию отца — две пары новеньких галош для сыновей. Острый запах глянцевой резины щекотал ноздри, торопил Ника домой. Зная, как дорожит брат каждой обновкой, Ник, абсолютно равнодушный к вещам, заранее предвкушал радость момента, когда Иг начнет торжественный ритуал примерки. Губы распахнутся на все лицо, а физиономия станет такой забавной… Вот почему Ник тоже выбрал самый короткий путь к дому.
Сначала Ник увидел ноги, месившие нечто живое. Затем на долю секунды все перекрыла пена на губах клыкастого рта Харча.
Побелевшие от тошнотной услады зрачки Щавы…
Прыгающий затылок Конуса…
Крик Ника опередил его месть. Страх вздыбил, умчал врагов от кары. Ник успел лишь раз ошпарить Конуса галошей по шее. Первая, пущенная правой рукой галоша, просвистев над головой Щавы, хряснула в стену. Вторую галошу Ник долго не выпускал из рук, не понимая, что та мешает ему тащить на себе обессиленного Шашапала.
Медуница показывала Игу, как жарить дрочены без подсолнечного масла, лярда и смальца, когда Ник вволок в переднюю измочаленного Шашапала.
После короткого, но бурного обмена мнениями решено было раздеть Шашапала и, пользуясь отсутствием соседей, мыть тут же, на кухне, благо щели в полу позволяли не церемониться с водными процедурами.
Иг разжег плиту и поставил греть сразу два ведра с водой. Елена, осмотрев выгвозданную и разодранную в нескольких местах крылатку, попросила корыто, упрямо заявив, что вещь все равно надо отстирывать и зашивать, а Вера Георгиевна болеет. Ник приволок свинцовую примочку, разодрал на куски старую наволочку и приступил к обработке заплывшей физиономии Шашапала, предварительно стянув с него вигоневый джемпер и бумазейную рубашку. Пока Ник корпел над лицом друга, Шашапал беспрерывно полоскал рот, время от времени вышамкивая распухшими губами:
— Бабушку надо предупредить. Она думает, что я потерял рецепт или попал под машину.
После того как Шашапал повторил то же самое в пятый раз, Елена, успевшая замочить крылатку и большую часть одежды Шашапала, пообещала забежать к Сергею и уговорить его отправиться с дипломатической миссией к Вере Георгиевне. Заодно взялась раздобыть мыло, иголку и нитки.
Иг и Ник, в свою очередь, обязались к моменту возвращения Елены хорошенько отмыть Шашапала и накормить его.
Едва дверь за Медуницей захлопнулась, как с Шашапала были сорваны остатки одежды и дело закипело.
Сергей не успел крутануть звонок в шестой раз, как парадное распахнулось.
— Что с Сашей? — только и смогла вымолвить Вера Георгиевна.
— Все прекрасно!
Вцепившись в рукав Сергея, бабушка Шашапала с поразительной резвостью потащила его через коридор к себе в комнату.
— Лучше сразу всю правду, — потребовала Вера Георгиевна.
— Клянусь, без колец и без шансов, что с ним уже все замечательно! — В подтверждение Сергей схватился правой рукой за левый верхний клык, вычертил в воздухе незримый росчерк, похожий на латинскую букву «зет», и неотразимо улыбнулся.
Несколько раз моргнув глазами, Вера Георгиевна спросила наконец:
— Ты сказал — «уже все замечательно»… Значит, было совсем худо?
— Просто из-за угла на него вылетела машина с психованным шофером, и он отскочил в лужу… Немного запачкался…
— Его сбила машина?! Грузовая?! — привскочила Вера Георгиевна.
— Да нет же! — разозлился Сергей. — Он успел отпрыгнуть! Но потом поскользнулся, перепачкался, разбил вашу микстуру. Ну и промок малость…
Через полчаса успокоенная Вера Георгиевна и повеселевший Сергей пили чай и обсуждали проблемы, весьма далекие от происшедших событий.
— Вера Георгиевна, — доверительно попросил Сергей, — объясните мне, пожалуйста, поточнее, что такое гений?
— Гений? — переспросила бабушка Шашапала, нервно вглядываясь в Сергея. — Видишь ли… Боюсь, что в своих объяснениях я буду субъективна, но попробую. Гений — это тот, кто прокладывает дорогу в неизведанное. Обязательно прекрасную и добрую, но очень трудную и необычную. Каждая открытая гением дорога делает людей намного сильнее и мудрее. Ведь гений, по-моему, обязательно — созидатель. Таланты, что идут вслед за гением, проложенный путь расширяют, совершенствуют. Стремятся сделать его доступным для всех остальных… Способные и работящие ту дорогу всячески укрепляют и охраняют. Если угодно, обсаживают ее деревьями, украшают цветами… А все остальные по той дороге ездят и ходят. Многие дорогой пользуются с почтением и благодарностью. Радуются, что она есть. Но немало и таких, что воспринимают эту дорогу как нечто само собой разумеющееся. А подчас и негодуют, для них, дескать, могли бы придумать что-нибудь и получше. Поудобнее. И в скудоумии, невежестве и лени своей доходят черт знает до чего. Начинают разрушать и губить великое и прекрасное… Поэтому вся наша жизнь есть непрерывная борьба между созидателями и разрушителями. Гений заглядывает в неведомое. Старается его осмыслить, а не отвергнуть. Для этого, помимо ума огромного, необходимо иметь колоссальную силу воли и мужества. Ведь все, что гений открывает, поначалу понять другим, уже чуть менее одаренным, безумно сложно. А что уж про остальных говорить! Вот почему все гениальные открытия слишком часто встречаются в штыки. Так что быть гением неимоверно трудно. Хотя бы потому, что истинную цену великого открытия часто способен оценить лишь его свершивший…
Отрывистые тарабарские вопли и злобный лай, доносившиеся из-за расхлестанной парадной двери обители Горчицыных, поначалу насторожили, озадачили Сергея. Но стоило Нику распахнуть перед ним дверь, как все прояснилось.
Друзья вновь затеяли бесконечную игру-импровизацию в болвана Ганса из «гитлерюгенда». Изначальем для залихватской забавы с непременными шутками и катавасиями послужили карикатуры Кукрыниксов и стихи Маршака из озорной книжки о юном наглеце Фрице, что лез вон из кожи, дабы во всем походить на своего кумира — бесноватого фюрера. Сначала ребята пытались разыгрывать книжные сюжеты. Но скоро фантазия друзей вырвалась далеко за рамки первоисточника. Фриц был переименован в Ганса, потому что Фрицем был наречен его дядюшка — фельдфебель. Безголовый железный идиот с собственным черепом под мышкой. Главными действующими лицами стали друзья и ровесники Ганса с откровенно людоедскими наклонностями. А также его родители и многочисленные родственники, олицетворявшие наиболее оголтелых представителей «третьего рейха»… Роль неумехи Ганса досталась Шашапалу. Иг в каждой новой игре исполнял самых неожиданных персонажей. Битого-перебитого кретина Фрица выбрал Сергей. У Ника была своя команда любезных его воображению недоумков. Медуница предпочитала оставаться зрителем и скорой помощью.