— Эй! Чего вы завяли? — не унимался Шашапал.
Близнецы переминались с ноги на ногу. Подходить почему-то не спешили.
Но вот Иг, засунув руки в карманы брюк, буркнул что-то в затылок брату, двинулся через двор чужой, изможденной походкой. Отставая шагов на шесть, пошел за братом и Ник. Тоже через силу будто.
В замедленные движения близнецов словно вселились утрата и растерянность.
А может, все это лишь обман зрения? Фокусы солнца? Или… близнецы приготовили для друзей сюрприз-розыгрыш? Так и есть. Оба улыбаются. Но почему улыбки точно с других лиц стянуты?
— Карточки потеряли? — опередив всех, спросила из-за спины Сергея Медуница.
— Еще чего? — криво усмехнулся Иг. Что это вы пялитесь, будто мы из гробов повыскакивали?
Шашапал засмеялся было и смолк.
— Вот что, братики и сестрица Медуница, — беспечно начав жонглировать жосткой, ни на кого не глядя, заговорил Иг, — такие бублики-сухарики получаются, что придется нам с вами поручкаться «и в дальний путь, на долгие года».
— Как это «на долгие года»? Почему? — отступая перед Игом заволновался Шашапал. Не дождавшись ответа, подскочил к Нику, но тот отвернулся. Обескураженный Шашапал бросился тогда к Сергею.
— Чего это они? А?..
— Вы действительно куда-то? — начал исподволь Сергей.
— Уезжаем мы! — не дал доспросить Ник.
— С отцом? — как за последнюю надежду, ухватился Шашапал.
— Почему с отцом? — скорчил презрительную гримасу Иг. — Что нам, по три года? Мы и сами ездить умеем…
— А как же наш Союз?
— Вот мы и пришли предупредить, что выходим из Союза, — поставил точку над «и» Ник. — Так уж получается.
— Но почему? — Шашапал не хотел, не мог смириться с тем, чтобы все лучшее из того, что было у него сейчас в жизни, так стремительно обрушилось, полетело под откос. — Вы же маму свою дождаться должны.
— Должны, должны, должны, должны, — все быстрее подбивая ногой жостку, точно решив самого себя обогнать, задолдонил Иг, кружась на одном месте.
Ник выхватил из рук Шашапала обломок ножа с искореженной ручкой (что презентовала Вера Георгиевна внуку для игры в землемеры), быстро, без промахов и осечек, принялся всаживать нож в центр земляного круга, где был нарисован кот с косыми глазами.
И тут, будто из-под земли прогрызлись, подкатили к ним улыбчивыми пряниками Харч и Щава.
— Кореша! — ощерясь кривозубым ртом, забасил Харч. — Мы к вашей бранже с приветом от Чапельника! Просим угощаться семечками жареными-калеными!
Харч горсть за горстью принялся выволакивать из засаленного кармана кацавейки черные семечки.
— Покумекали мы тут, поприкидывали, — вторя Харчу, загундосил Щава, — и куда ни кинь получается — ни к чему нам с вами друг на друга зубы точить. Кругом столько добра дармового в руки просится, а мы вместо того, чтобы калым совместно брать, своих метелим.
— А что, фарт на примете имеется? — словив правой ладонью жостку, впился в Харча жадным взглядом Иг.
— Да только пожелай, — обнадежил Харч Ига. — Вот вчера нам со Щавой так подвалило.
— Ну-ну? — присев на корточки, нетерпеливо заторопил Иг.
— Таранимся мы с рынка, — азартно отплевываясь, завелся Харч, — видим в подворотне, как с Пятницкой к нам заруливать, капитан озирается. В какую-то бумажку заглядывает все. А сам тепленький-тепленький. Вроде на месте стоит, да больно ветром сносит. У ног чемодан солидный.
— Законный чемоданчик оказался, — умиляясь, засюсюкал Щава, — столько в нем «тепла и ласки» упихнулось.
— Мы рта раскрыть не успели, — не дав Щаве рассусоливать, замахал кулаками Харч, — как капитан сам к нам с вопросами полез. «Где здесь, пацаны, дом номер два расположен?.. Валентину Родионовну Попову знаете?» — «Как не знать, — говорим. — Просим следовать за нами». Капитан тут же отваливает нам по плитке шоколада «Миньон» с молочной начинкой.
— Врешь! — попытался окоротить распалившегося. Харча Сергей.
— Если не веришь, плюнь в лицо! Плюй! Плюй! — потребовал Харч.
— Погоди, Серега! — заторопился Иг. — Харч все от чистого сердца излагает! Жми дальше! Верим мы тебе. Все верим!
— Повели мы капитана с его солидным чемоданчиком, — снова засветился Харч, — немножечко кружными проходными. Как почуяли что он вот-вот с ног свалится. Но капитан нас опередил. Сам подставился. Понимаете, ребятки, говорит, я в Москве, как с поезда слез, так больше недели по фронтовым друзьям гощу. Выспаться, ну никакой возможности нет. Вот и до лучшей боевой подруги, можно сказать, доехал. Но в таком усталом виде представать мне перед ней неловко. Вот у вас вокруг дома какие. Небось черные ходы есть? Я человек бывалый, мне два часа хорошего сна вполне хватит. Ребятки, я вижу, вы с понятием, свои, а потому давайте-ка мы сейчас с вами на уютную площадочку какого-нибудь черного хода заберемся повыше. Где народ не особо шастает. Я отосплюсь, а вы меня поохраняйте на всякий случай и вовремя по этим моим часикам разбудите. За службу вам тридцатка авансом. А как до двери Валентины Родионовны меня доведете, то еще кое-что получите. За мной не заржавеет.
— И выложил вам три червонца одной красной бумажкой, — опережая Харча, высказался Иг.
— Как пить дать! — возликовал Харч.
— Мы его на черный ход седьмого домика спровадили, — всунулся Щава, — в закуток, где сундук кованый в трещинах, помните?
— Помним, помним, — заметно бледнея, подтвердил Иг.
— Выспался там капитан, может, на пол жизни! — загоготал Харч, отбивая дробь ладошками по груди, коленкам и пяткам. — Плюхнулся на сундук и захрапел враз. Мы люди не гордые, потерпеть можем. Минут десять по хронометру капитанскому подождали. А как капитан в рулады вошел, подхватили чемодан, с часиками заодно, махнули ручкой на прощанье и вниз по лесенке… И только потом вспомнили, что в кителе у капитана бумажник пухлый греется. Наладились было рискнуть, но…
— Ну и падаль ты, Харч! — выкрикнул Иг.
— Чего-чего? — перекосился Харч.
— Сволочь и гад! — выдохнул Иг.
И так звонко хлестнул Харча по физиономии, что на секунду тот застыл. Не успел Харч пикнуть, как новый удар отшвырнул его в сторону. Как и куда исчез Щава, никто не заметил. Не прошло и секунды, а Иг уже гнал воющего Харча по дальнему концу «Постройки».
Настигал! Обезумев от ярости, бил нещадно! По шее! по спине!
Ник догнал, свалил и прижал Ига к земле, когда тот, не помня себя, с бешеным надсадом выламывал железный прут из покосившейся решетки. Иг неистово орал и клялся, что изрубит подлого Харча в куски. И вдруг, надломившись, сел на землю, бессильно уронив голову на грудь. Жизнь словно выплеснулась, ушла из его тела.
Первой пришла в себя Медуница. Порывисто принялась тереть Игу виски, что-то шепча над взмокшим затылком мальчишки. Иг тихо застонал, мелко затрясся, свернувшись комочком на земле.
В комнате Вероники Галактионовны у Ига вновь случилась истерика. Но очень короткая. Взрыднув несколько раз, Иг провалился в глухой сон. На три часа кряду.
Медуница каждые пять-десять минут осторожно промокала широким полотенцем испарину со лба Ига. Шашапал и Сергей по очереди уходили обедать, принося друзьям утаенные куски. Погруженный в сумрачные раздумья, Ник, автоматически, не глядя, сжевывал всю еду, что совали ему в руки. Медуница ни к чему не притрагивалась.
Проснувшись, Иг сразу попросил есть. И очень быстро покончил с тем, что оставила для него Медуница. Стряхнув в рот последние крошки, он стыдливо осведомился, удалось ли ему догнать Харча и хоть раз врезать тому по шее? Получив осторожно-положительный ответ от Шашапала, Иг заметно воспрянул духом и попросил у Елены чая с мятой.
Пока кипел чайник и девчонка возилась с заваркой, Иг умывался в ванной, несколько раз подряд подставляя затылок под холодную струю. Выйдя из ванной, Иг небрежно спросил Ника:
— Ну? Рассказал ребятам?
— Ничего я не рассказывал, — осадив брата угрюмым взглядом, сквозь зубы прошипел Ник.
— Конечно. Ты у нас — могила, — озлясь, бросил Иг. — Это я — трепло. Но раз трепло, значит, мне по литеру положено последние известия народу излагать, — и, не дожидаясь реакции брата, заговорил, поворачиваясь к нему спиной: — Оказывается, мать наша еще прошлой весной во время наступления была убита. В последний вечер, когда мы после кино пришли, отец нам похоронку показал.
Ник закашлялся, заскрипел стулом. В ответ Иг оттарабанил с нарочитой четкостью, выговаривая каждую букву в слове:
— Отец нас жалел, и поэтому мы целый год матери на тот свет письма слали. Вернее, отец так исхитрился, что из военкомата письма наши для мамы ему на адрес училища обратно пересылали. А он почерком материнским нам ответы за нее писал. Почерк мамин отец хорошо в глаза вбил. Дальше как было, не помню. Но, в общем, я повыл, подергался, а этот, — Иг неприязненно кивнул на брата, — в себя задвинулся и все ему нипочем.
— Дурак, — не сразу откликнулся Ник.
«Дурака» Иг пропустил мимо ушей. Попросив у Медуницы еще один чайник поставить, Иг продолжал:
— Тогда вечером отец сказал, что выпросил в училище два дня свободных и «виллис». Увез нас рано поутру в заповедное место, на Московском канале. Когда бродили там в зарослях, отец про детство свое рассказывал. Как три раза тонул, пока плавать научился. Потом костер развели, картошку в угли печь забросили. Отец сказал, что в военкомате ему адрес госпитального начальника мамы нашей обещали добыть. И будто начальник тот знает, где могила ее. Как отец с начальником спишется, мы втроем на могилу к матери поедем.
— Может, хватит сопли разводить, — по-прежнему не оборачиваясь к брату, пробурчал Ник.
— Я же людям говорю, не кому-нибудь, — прищурился Иг. — Анды мы? Или как Щава с Харчем — кто больше ухватит?
Ник сжался, упрямо сомкнув губы.
— Мята кончилась, — подвигая Игу полную чашку, посетовала Медуница.
— Лето впереди. Наберем, — успокоил Медуницу Иг.
Поднявшись и обойдя стол, Иг присел на корточки перед братом, уступчиво попросил: