— Чайку поставлю сейчас, — встрепенулась Медуница.
— Нет-нет, — замотал головой Ник. — Не надо чая. Хочу сырой. Я быстро напьюсь. Иг, а ты немного назад давай. Уточни. А то я запутался как-то…
Иг сплел пальцы, показал, как пьет Ник, тут же развел ладони. Поцокал по зубам кончиком столовой ложки. Спохватившись, смущенно зыркнул на Медуницу и быстро заговорил:
— К госпиталю, кто хотел, подойти мог. Он на опушке леса стоял. За госпиталем роща сосновая. За рощей — зона. Незаметная почти. Столбы и проволока. Склады военные в глубине. В лесу. Ниоткуда не увидать. Ни с боков, ни сверху. Под высоченными елками. И маскировочной сеткой укрыты. В зоне, кроме складов и двух домиков для охраны, дом и амбар Степана Николаевича. Вход туда только по пропускам. Всех, кто в доме у Степана Николаевича жил, солдаты из охраны в лицо знали. А сам Степан Николаевич… как бы сказать получше… тетка Стеша его «богом хозяйственников» называла.
— Ты тоже, как и я, перескочил, — прервал Ига неслышно, вернувшийся Ник.
— Да я хотел про Степана Николаевича побольше разобъяснить, — сразу двумя руками заскреб затылок озадаченный Иг. — Все-таки он всем крутил…
— Давай я еще раз попробую. Поселил, значит, Степан Николаевич к себе в дом деда, его дочь и двух внучек. Евгения Ильинична все время в госпитале. Только поспать прибегала. Да и то не каждую ночь. Потому что к хирургу ее со всех ближайших госпиталей безнадежных привозить стали. А Илья Ильич, как приехали они сюда, в школу работать пошел. А через полтора месяца ноги так скрутило, что он еле до туалета дойти мог. Работы Илье Ильичу больше никакой не нашлось. Откуда здесь пианино да рояли. Сиди дома с иждивенческой карточкой да за внучками присматривай. Анюте хоть за год всего перевалило, но отличалась она шустростью большой. Везде лезла, куда не надо, нос совала. Маринка впереди, а младшая за ней все норовила. Но и сама по себе деду скучать не давала… Вокруг дома лес нехоженый.
— Да и в зоне Анюте заблудиться ничего не стоило, — вмешался Иг. — Ромашки в метр. Про травы я и не говорю. Прямо за домом малинник такой гущины. Только медведям лазить. Ягод всяких, цветов. А грибы какие!
— Грибы Анюта и повадилась надкусывать. У некоторых по полшляпки отъедала. Скажи, Иг? А?
— Илья Ильич и Маринка чего только изо рта у Анюты не вырывали.
— Но самое плохое для старика началось, когда хозяева дома из-за прытких внучек на него коситься стали, — торопясь поведать о главных событиях, продолжал Ник. — Про Зинаиду Ивановну забыли небось?
— Продавщица. Та, что на танке не увезти. Жена Степана Николаевича, — хладнокровно отозвалась Медуница.
— Она самая, — закивал Ник. — Именно Зинаида Ивановна и услышала, как Маринка сообщила Илье Ильичу: «Знаешь, деда, а в амбаре дикие звери живут. Громче слонов рычат».
— А на самом деле кто в амбаре жил? — спросил Шашапал.
— На самом деле Степан Николаевич выкармливал у себя в амбаре свиней, — чуть выждав, негромко сказал Ник.
— Ну и что? — выпалил Шашапал.
— Ты знаешь, сколько на рынке во время войны килограмм сала стоил? — мгновенно отреагировал Иг. — А грудинка? Парная свинина почем? Ты ее на Пятницком рынке часто видел?
— Ничего я этого не знаю. И не видел, — заспешил с оправданиями Шашапал. — На рынке вообще… Только два раза молоко бабушке покупал, когда она болела. И семечки. А свинины я и не видел никогда. Мне много денег не доверяют. Сам знаешь. Чего ты?..
— То-то и оно, — хмыкнул Иг. — В Ташкенте на базаре в сорок втором килограмм сала тысячу сто — тысячу двести стоил. А свинина свежая — полторы тысячи! Тысячу шестьсот! А у нас в городе я свинины на рынке не видел никогда. Теперь доходит? Или еще разжевывать?
— Ладно, ты сбавь пары немного, — повернулся к брату Ник. — Степан Николаевич и Зинаида Ивановна свиней у себя в амбаре не зря выращивали. Все-таки госпиталь для высшего офицерского состава был. Я же говорю, генералы там лежали. Жены, что к раненым приезжали, все отдавали, только бы на ноги мужей своих поднять… Конечно, в том госпитале хорошо кормили. Но сырую свежую печенку откуда достать? Или свинину парную? А у Степана Николаевича все было. Это они с Зинаидой Ивановной только «для самых своих, рискуя жизнью добывали». Якобы на каких-то хуторах, за болотом…
— Знаешь, что ты не объяснил толком? — забеспокоился Иг, перебивая брата.
— Что?
— Почему они свиней скрывали, — напомнил Иг. — Елена-то скумекает, а вот Сергею и Шашапалу растолковать надо.
— Это верно. Скажи, скажи.
— Все закупки овощей и молока для госпиталя через Степана Николаевича шли. Доходит? Само собой, он к картошке и свекле отрубей запросто оформлять мог. Опять же в деревнях поросят держать не разрешали. Да и кормить их нечем было. А в зоне поди проверь. Кому в голову придет? Да еще в таком амбаре огромном. Там, знаете, ступеньки такой крутизны. Каждая с полметра высотой, и вниз метра два спускаться надо. К тому же второй потайной выход был. Про тот второй ход ни Илья Ильич, ни внучки его ничего не ведали. В самую гущу малинника он выходил. Степан Николаевич все рассчитал, оборудовал. И колол свиней на месте, и разделывал, и коптил. Да там и заготовки хранил. Все по отсекам. Никто из солдат охраны не догадывался, что в амбаре делается. Просто не подходил туда никто. Чего интересного… Амбар далеко от солдатского жилья и складов стоял. Для того, чтобы на территории госпиталя никакой «заразы и нечистот» не оставалось, Степан Николаевич в зоне, за малинником, недалеко от дома своего, предложил начальству громадную выгребную яму вырыть. Его, конечно, похвалили за это. И вырыли солдаты охраны. А на самом деле они с Зинаидой Ивановной через ночь, не ленясь, в ту яму навоз свиней и всякие отходы от «производства» закапывали. А помойку свиньям скармливали. Степан Николаевич в амбар и электричество провел. Даже мыть хрюшек приспособился. Было у него там с сорок второго года, по словам Ильи Ильича, три матки и один хряк. Ну и разномесячные поросятки.
— В общем, никто про свиней в амбаре не знал, — подытожил Ник, — пока не поселилось в дом к Степану Николаевичу семейство Ильи Ильича. Как услышала Зинаида Ивановна высказывания Маринки насчет зверей в подвале, заволновалась… В тот же вечер Илью Ильича хозяева на ужин зазвали. За угощением признались про то, что свинок в амбаре держат… Ферапонта Головатого, который сто тысяч на истребитель отдал, помните?
— Конечно, помним! — подтвердил Шашапал.
— Так вот, гад этот, Степан Николаевич, сказал Илье Ильичу, что свиней своих тайно растит… Чтобы деньги все, от их продажи скопленные, тоже, как Ферапонт Головатый, для самолета военного пожертвовать. Само собой хозяева заметили, что Илья Ильич на выпивку горазд, — продолжал Ник. — Короче говоря, оплели Илью Ильича со всех сторон. С того вечера стали ему регулярно «подносить». Девчонок подкармливать начали. Словом, Илья Ильич размяк и жизнью внучек поклялся никому о свиньях ни звука. Так и пошло. Как только Евгении Ильиничны нет… А ее почти всегда не было… Хозяин Илье Ильичу самогонку тащит. Или к себе зазовет. Старику понравилось. Стал он у Степана Николаевича в долгосрочный кредит просить. В долг, значит. Тот охотно давал, да записывал. Долг все рос. Несколько раз у старика с Евгенией Ильиничной скандалы сильные получались. Так хозяева, гады хитрющие, при этом старика еще и «ругали». «Сочувствовали» Евгении Ильиничне вроде. Это они заранее так со стариком сговаривались. А потом, — закусил губу Ник, — у Евгении Ильиничны разорвалось сердце, и она умерла. Старик с Маринкой и Анютой остался. При огромном долге. Стал Илья Ильич работу искать, чтобы рабочую карточку получить, а ноги больные не пускают. Не мог он уже ничего тяжелого, трудного делать. И тогда Степан Николаевич «спас» старика. Предложил Илье Ильичу вместе с внучками на полное иждивение к нему перейти. В госпитале Степана Николаевича за «благородное дело» чуть ли не на руках носили. И хирург тот знаменитый, и начальник госпиталя всем в пример его ставил. Один раз, когда старик себе сильно «позволил», пропала Анюта.
— Как пропала? — привстала со стула Медуница.
— Она уже бегала везде, — стал объяснять Ник, — по всей зоне. Могла и под проволоку спокойно подлезть. В лес уйти. Как подумали… А за зоной лес серьезный. Там не то что малявка, взрослый запросто заблудится. И пропасть может. Три дня и в зоне, и в лесу солдаты да люди из госпиталя, кто мог, Анюту искали. Никаких следов. Когда Маринка за цветами отправилась, Анюта еще на крыльце играла с куклой своей тряпичной. А дедушка после «принятия» находился. Поискали-поискали Анюту, и зафиксировал участковый — несчастный случай. Пропажу без вести… А недели через две, как Илья Ильич вспоминал… Зинаида Ивановна в амбар по своим делам спустилась да дверь не прикрыла. Маринка вниз за ней шастнула… А вечером рассказывает деду. Я, говорит, пока тетя Зина к большим хрюшкам ходила, там в одном уголочке нашла лоскуток от платья Анюты. Грязный. Показала тете Зине, а она на меня заругалась, что я всякую гадость подбираю. И вырвала лоскут. Доложилась Маринка деду да игрушками своими занялась. А Илье Ильичу плохо сделалось. Несколько дней в постели провалялся. Потом решился все-таки. Стал выспрашивать исподволь у Зинаиды Ивановны. Да та не дура. Что ж вы, говорит, всяким выдумкам детским верите. Все Маринка ваша нафантазировала! Да как такое быть может?.. Перед иконой божится. Плачет. Мы, говорит, к вам, как к отцу родному. Степан Николаевич на помощь подоспел. Тоже старика умасливать припустился. Маринку позвали. Зинаида Ивановна ее стыдить стала, мол, что ты деду наплела. Маринка надулась и молчит. Тут все трое за нее взялись. А она молчит… Помолчала, помолчала и высказалась. Я, говорит, не помню, а может, это сон мне такой приснился. На том и помирились все. Только через три дня Маринка опять деду сказала, лоскутик Анютин ей не приснился, а Зинаида Ивановна лоскут у нее вырвала…
Когда Маринка второй раз про лоскутик от платья деду повторила, Илья Ильич сознание потерял. Отвезли его в город, в больницу. Полтора месяца он там отлежал.