— Привет, Джилл.
В стоявшем перед ними коренастом мужчине Ребус узнал человека, с которым перекинулся парой слов у стола с напитками.
— Давненько не видались.
Мужчина попытался чмокнуть Джилл Темплер в щечку, но промахнулся и наткнулся на стену.
— Хватил лишнего, Джим? — невозмутимо спросила Джилл.
Мужчина пожал плечами. Он смотрел на Ребуса.
— С каждым может случиться, правда?
Ребус увидел перед собой протянутую руку.
— Джим Стивенс, — представился мужчина.
— А, репортер?
Ребус позволил теплой, влажной руке на мгновение задержаться в своей.
— Это сержант сыскной полиции Джон Ребус, — сказала Джилл.
Ребус заметил, как вспыхнуло вдруг лицо Стивенса, заметил испуганный заячий взгляд. Однако Стивенс быстро взял себя в руки.
— Рад с вами познакомиться. — Он слегка улыбнулся и добавил: — С Джилл у меня давние отношения, правда, Джилл?
— Не такие близкие, как ты себе, кажется, вообразил, Джим.
Он рассмеялся, бросив взгляд в сторону Ребуса.
— Она просто стесняется, — сказал он. — Я слышал, убита еще одна девочка.
— У Джима всюду шпионы.
Стивенс постучал пальцем по своему кроваво-красному носу и ухмыльнулся, глядя на Ребуса.
— Всюду, — подтвердил он. — Да и сам я всюду поспеваю.
— Ох, любит наш Джим прихвастнуть, — заметила Джилл, и в голосе ее послышались резкие нотки сарказма.
— Завтра еще одна пресс-конференция, Джилл? — спросил Стивенс, шаря по карманам в поисках давно забытых где-то сигарет.
— Да.
Рука репортера легла на Ребусово плечо.
— Давние у нас с Джилл отношения, давние.
Стивенс помахал на прощание, вовсе не рассчитывая на то, что его жест будет замечен, и удалился, хорошенько запомнив лицо Джона Ребуса.
Джилл Темплер вздохнула, прислонившись к стене там, где Стивенс запечатлел свой неудавшийся поцелуй.
— Один из лучших репортеров в Шотландии, — сухо сказала она.
— Ясно. А ваша работа — иметь дело с такими, как он?
— Он не так уж плох.
В гостиной, судя по всему, назревала ссора.
— Ну что, — спросил Ребус, расплывшись в улыбке, — позвоним в полицию, или вы предпочтете приглашение в один известный мне маленький ресторанчик?
— Пытаетесь меня соблазнить?
— Возможно. Вам судить. Вы все-таки сыщик.
— Ладно, будем считать, что вам повезло, сержант сыскной полиции Ребус. Я помираю с голоду. Сейчас, только найду пальто.
Ребус, весьма довольный собой, вспомнил, что и его пальто кто-то отобрал при входе. Оно обнаружилось в одной из двух спален, вместе с перчатками и — приятный сюрприз — неоткупоренной бутылкой вина. Ребус сунул бутылку в карман, расценив находку как ниспосланный свыше знак того, что она ему еще пригодится.
В другой спальне Джилл рылась в куче брошенных на кровать вещей. Под покрывалами, по-видимому, происходило соитие, и все беспорядочное скопление верхней одежды, одеял и постельного белья колыхалось и корчилось, точно некая гигантская амеба. Джилл, тихонько хихикая, нашла наконец свое пальто и направилась к Ребусу, который заговорщически улыбался в дверях.
— До свидания, Кэти! — крикнула она, выходя из комнаты. — Спасибо за вечеринку!
Из-под одеял раздался приглушенный крик — возможно, ответная любезность. Ребус, стоявший с вытаращенными глазами, почувствовал, как его твердые нравственные принципы крошатся, точно сухое печенье с сыром.
В такси они сидели на некотором расстоянии друг от друга.
— А с этим Стивенсом у вас действительно давние отношения?
— Только в его воспоминаниях. — Джилл смотрела мимо водителя вперед, на поблескивавшую мокрую дорогу. — А память у Джима уже не та. Если серьезно, однажды мы с ним действительно провели вместе вечер. Один-единственный раз. — Она подняла один палец. — По-моему, как-то в пятницу вечером. Безусловно, это была большая ошибка.
Ребус успокоился. Ему вновь захотелось есть.
Однако, когда они добрались до ресторана, он был уже закрыт — даже для Ребуса, поэтому они остались в такси, и Ребус дал водителю свой домашний адрес.
— Я большой дока по части бутербродов с беконом, — сказал он.
— Какая жалость! — отозвалась она. — Я вегетарианка.
— Вот те раз! Значит, вы не едите никакой растительной пищи?
— И почему только, — в ее голосе послышались ехидные нотки, — вы, плотоядные обязательно начинаете подшучивать над нами? Точно так же мужчины относятся к движению за освобождение женщин. Почему?
— Потому что мы вас боимся, — ответил Ребус, уже окончательно протрезвевший.
Джилл взглянула на него, но он следил из своего окошка за тем, как припозднившиеся городские пьяницы ковыляют взад и вперед по изобилующей препятствиями и опасностями Лотиан-роуд в поисках выпивки, женщин, счастья. Вечная круговерть, вечные поиски — люди то и дело, шатаясь, заходили в ночные клубы, пабы, забегаловки; и будто обретя наконец искомое, с жадностью глодали брошенные им жизнью кости. Лотиан-роуд была помойкой Эдинбурга. Но именно здесь находились и фешенебельный отель «Шератон», и «Ашер-холл». В «Ашер-холле» Ребус был один раз — сидел там с Роной и прочими снобами, слушавшими «Реквием» Моцарта. Островок культуры среди дешевых закусочных — как это типично для Эдинбурга! Реквием и пакетик чипсов.
— Ну и как, налаживается в наши дни связь с прессой?
Они сидели в его наскоро прибранной гостиной. Предмет гордости и восхищения Ребуса — музыкальный центр «Накамичи» — ублажал их одной из джазовых записей, входивших в его коллекцию для ночного прослушивания. Композицией Стэна Гетца или Коулмана Хокинса.
Поскольку Джилл призналась, что изредка ест рыбу, Ребус поскреб по сусекам и сделал несколько бутербродов с тунцом и помидором. Бутылка вина была откупорена, и Ребус сварил кофейник свежемолотого кофе (угощение, обычно приберегавшееся для воскресных завтраков). Потом он сел напротив своей гостьи и стал смотреть, как она ест. Он едва заметно вздрогнул при мысли, что впервые после того, как ушла Рона, принимает у себя женщину, но потом припомнил — очень смутно — парочку других романов на одну ночь.
— Связь с прессой налаживается успешно. Уверяю вас, это не совсем напрасная трата времени. В наши дни она служит полезной цели.
— Я и не думал ее недооценивать.
Она посмотрела на него, пытаясь разглядеть, не улыбается ли он.
— Знаете, — продолжала она, — многие наши коллеги считают мою работу совершенно напрасной тратой времени и сил. Уверяю вас, при расследовании такого дела, как это, крайне важно, чтобы пресса была на нашей стороне и чтобы мы имели возможность предоставлять ей информацию, которую хотим предать гласности тогда, когда это необходимо. Это избавляет нас от многих хлопот.
— Правильно, правильно!
— Не мешало бы вам быть серьезней.
Ребус рассмеялся:
— Я всегда серьезен. Стопроцентный полицейский — вот кто я такой.
Джилл Темплер вновь пристально посмотрела на него. У нее был взгляд настоящего сыщика: он проникал прямо в совесть, доискиваясь чувства вины и вероломных мыслей, отмечая малейшие колебания настроения.
— А отвечать за связь с прессой, — поинтересовался Ребус, — это значит поддерживать довольно тесную связь с журналистами, правильно?
— Я знаю, к чему вы клоните, сержант Ребус, и как старшая по званию приказываю вам прекратить.
— Мэм! — Ребус поспешно отдал честь.
Он вернулся из кухни с очередным полным кофейником.
— Правда, вечеринка была ужасная? — спросила Джилл.
— Это была лучшая вечеринка, на которой я когда-либо присутствовал, — ответил Ребус. — В конце концов, не будь ее, я, возможно, так и не познакомился бы с вами.
На сей раз она звонко расхохоталась, хотя и не успела еще прожевать очередную порцию тунца.
— Да уж, — воскликнула она, — я гляжу, палец вам в рот не клади!
Улыбнувшись, Ребус поднял брови. Удивительно, но он до сих пор не разучился обращаться с женщинами.
Потом ей понадобилось в туалет. Ребус в это время копался в своей музыкальной коллекции, сознавая, как сильно он отстал от времени. Что за группы она то и дело упоминает?
— В коридоре, — сказал он. — Слева.
Когда она вернулась, вновь звучал джаз, совсем тихо, необременительным фоном, а Ребус снова сидел на стуле.
— Что там за комната напротив ванной, Джон?
— Вообще-то, — нехотя проговорил он, наливая кофе, — раньше это была комната дочери, а теперь там полно всякого хлама. Я ею не пользуюсь.
— Когда вы расстались с женой?
— Не так давно, как следовало бы. Я не шучу.
— А сколько лет дочери? — Ее голос зазвучал ласково, по-матерински, — сейчас она не была ни инспектором полиции, ни самостоятельной женщиной, охраняющей свою независимость.
— Скоро двенадцать, — сказал он. — Уже двенадцать!
— Трудный возраст.
— Легкого возраста не бывает.
Когда было допито вино, а кофе оставалось всего на полчашки, как-то само собой зашла речь о постели. Они обменялись застенчивыми улыбками и ритуальными обещаниями ничего друг другу не обещать, после чего, заключив и мысленно подписав это соглашение, направились в спальню.
Началось все неплохо. Оба были уже зрелыми людьми и слишком много раз играли в эту игру, чтобы тратить время на неуклюжие ласки и негромкие извинения. Ребус был поражен ее ловкостью и изобретательностью и надеялся, что и сам от нее не отстает. Выгнув спину, она прижималась к нему все теснее, открываясь ему и стремясь почувствовать его каждой клеточкой своего тела.
— Джон! — прошептала она вдруг, чуть-чуть отталкивая его от себя.
— Что случилось?
— Ничего. Позволь мне перевернуться, ладно?
Он привстал на коленях, а она повернулась спиной, придвинулась ближе к нему и, уперевшись кончиками пальцев в гладкую стену, стала ждать. Ребус в легком замешательстве окинул взглядом комнату, увидев в бледно-голубом свете свои книги и края матраса.
— О, какая игровая площадка! — сказала она, когда поспешно срывала с себя одежду. Ребус улыбнулся в наступившей тогда тишине.