— Ты и вправду все продумал, — заметила я, когда Эл убрал руку.
— Я привык готовиться к худшему.
Он потер глаза, и этот машинальный жест напомнил мне, в каком невероятном напряжении Эл прожил долгие годы. Невозможно быть сильным всю жизнь. Рано или поздно не выдержишь и сломаешься.
— Эл, ты удивительный. Клаудии повезло найти тебя.
— Думаешь? С кем-нибудь другим она могла бы забеременеть в два счета. — В подтверждение своих слов он щелкнул пальцами. — И уж конечно, с другим мужем ей разрешили бы усыновить ребенка.
— Не думай об этом. Только ты всегда был, есть и будешь.
— Всем известно, что так не бывает. Люди теряют мужей и жен, находят новых и опять радуются жизни, иногда сильнее прежнего. Даже несчастная любовь — не помеха для поисков новой. Однолюбов просто не существует. Клаудиа найдет кого-нибудь другого.
Он меня пугал.
— Эл, в чем дело — в тебе или в ней?
— В ней. Она сейчас наверху одна, одурманенная снотворными, потому и не чувствует боли, которую я ей причиняю.
— Ты не виноват, и Клаудиа не виновата в том, что страдаете вы оба. Просто вам обоим здорово не повезло. Клаудиа мечтает о детях, но только если рядом будешь ты. Иначе цена слишком высока.
— Мы и так дорого заплатили за свои желания. Не могу больше смотреть, как она мучается.
— Вот увидишь, от новых попыток она откажется. Может, решитесь на усыновление?
— Нам не разрешат. Из-за меня.
— Не здесь — за границей, где правила не такие строгие. В Китае, Африке, Эстонии, России. Сироты есть повсюду, Эл. Миллионам детей нужен дом и семья.
— Пожалуй, пора всерьез подумать об этом, — отозвался Эл.
Честно говоря, я удивилась: мне казалось, они перебрали все варианты.
— Все будет просто отлично, — пообещала я как можно убедительнее.
— Надеюсь. Но Клаудиа должна признать, что ЭКО — не выход и что ей никогда не родить самой.
— А ты?
— Если Клаудиа будет счастлива, я обойдусь и без детей. Все эти годы ее поддерживала только надежда. Она должна была верить, что ЭКО поможет — если не в этот раз, то в следующий. Иначе ей было бы просто незачем просыпаться по утрам. Как переломить эту непоколебимую веру? Как и веру в Бога, ее так просто не разрушишь.
— Значит, вы все-таки подумаете?
— Мы планировали усыновление еще до того, как решились на ЭКО: нас сразу предупредили, что шансы родить невелики. Но органы опеки отказали. Из-за меня. Я подвел нас.
— Прекрати! Давай больше не будем об этом. Наркота завалилась за подкладку, это могло случиться с любым из нас. У всех было рыльце в пушку.
— Но я-то знал, что она пропала. Мог бы поискать как следует. Неужели такое возможно — одна-единственная секунда почти двадцатилетней давности, а у меня из-за нее до сих пор сжимается сердце и перехватывает дыхание?
«Пойдем домой».
— Не знаю… — отозвалась я, хотя симптомы были до боли знакомы. Одна секунда решает все.
Я присела на край кровати Клаудии. Той самой, которую сама накануне застелила свежим бельем. Украдкой взглянула на ковер: следы от одного пятнышка крови еще виднелись. Неужели я всегда буду помнить о нем? Прочь, прочь, чертово пятно. Эл прав: этот дом хранит слишком много печальных воспоминаний. Ребятам нужно сменить обстановку, для начала подойдет и Сингапур. Голова Клаудии на подушке шевельнулась. Приоткрыв один глаз, подруга посмотрела на меня, слабо улыбнулась и опустила веко. Затем снова приподняла, зевнула и попыталась открыть другой глаз. Заморгала, чтобы глаза не закрылись опять. Я словно вновь видела, как она приходит в себя после наркоза. Или как пробуждаются близнецы после крестин.
— Ау! — тихонько позвала я.
— Ау… — сипло откликнулась Клаудиа.
— Я принесла тебе свежий сок и зеленый чай.
Она улыбнулась и начала приподниматься, но не удержалась на руках и повалилась на подушку.
— Где Эл?
— Внизу. Позвать?
— Как он?
Я отвела от ее щеки прядь волос.
— Волнуется за тебя. Как ты себя чувствуешь?
— Будто окоченела. Нет, не так. Пусто.
Я взяла ее за руку.
— Тебе рассказали, что случилось? — спросила она.
Я кивнула. Слушать объяснения врача было тяжко.
— От стенки матки отслоилась плацента…
— …и моя малышка умерла от голода.
— Нет, Клаудиа, не надо так! — Я обошла вокруг кровати и прилегла с ней рядом. — Как только прекратился приток кислорода, все кончилось очень быстро. Она ничего не почувствовала.
— Пока мы красили, мне казалось, она шевелится. Почему я не поняла, что ей плохо? Как это могло произойти? Что я за мать?
— Перестань. Этим ты себе не поможешь и ничего не изменишь. В работе организма возник сбой, такое случается часто. Врач сказал: нет причин думать, что ЭКО — бесполезная процедура. В следующий раз они пропишут тебе постельный режим и тщательное обследование. Завтра он все тебе объяснит.
Клаудиа протяжно вздохнула. Некоторое время мы лежали молча. Я гладила ее по голове и ждала, когда придут слова утешения. Слов не находилось. Немного погодя к нам заглянул Эл. Чай для Клаудии уже остыл. Она рывком поднялась с подушек и прижалась к мужу. Он обнял ее, точно хрупкую драгоценность, и тихо закачался из стороны в сторону. Я слышала, как плачет Клаудиа, и видела, как по щекам Эла текут слезы.
Пора было уходить: есть моменты, когда без подруг никак не обойтись, а в остальном их могут заменить мужья.
На полпути вниз по лестнице меня догнал Эл, на секунду сжал в объятиях и быстро поцеловал в губы.
— От нас обоих, — объяснил он. — Мы любим тебя! — И, разжав руки, поспешил к жене.
Я осталась на ступеньке. Благодарить меня было вовсе незачем, но я радовалась не только этому: я убедилась, что нелепо называть платоническим поцелуй, который случился у нас с Беном на этой же ступеньке, при тех же обстоятельствах. Вот с Элом мы целовались платонически. Точнее, поцелуй был родственным и братским. А с Беном — совсем другое дело, и я понятия не имела, как мне теперь быть. Тихо прикрыв за собой дверь, я доплелась до машины, будто отяжелев от грусти и раскаяния. В восемнадцать лет поцелуй с Беном мог иметь любые последствия, но сейчас…
В кармане ожил телефон, на экране появился домашний номер Бена. Я уставилась на него. Не ответить на звонок — все равно что признать свою вину. Я ни разу в жизни не пропускала звонков от Бена. А если я отвечу, вдруг будет еще хуже? Удастся ли мне болтать как ни в чем не бывало? Я тупо смотрела на телефон. Кого я пытаюсь обмануть? Все эти годы я притворялась.
— Алло, — негромко произнесла я в трубку.
— Привет, Тесса, я думала, может, тебя надо подвезти.
Звонил не Бен. Конечно, не Бен — он всегда звонил мне с мобильного. Не с домашнего.
— Что?
— Бен рассказал мне все.
Нет. Нет. Нет.
— Что?!
— С тобой точно все в порядке? Бен говорил, ты осталась там на ночь. Эл вернулся?
— Да.
— Ты все еще у них?
— Как раз уезжаю.
— Ясно. В общем, не вздумай отказываться. Встречаемся возле нашего органического кафе в Баттерси. Я уже еду.
— Саша, спасибо, но я…
— Никаких «но», Тесса. Я приглашаю тебя на обед, обещаю угостить экологически чистой чечевицей и таким же экологически чистым вином, а потом доставлю домой. Тебе нужен кто-нибудь рядом. Через двадцать минут я буду на месте.
— Честное слово, Саша, я…
— Тесса, нельзя всю жизнь выгребать чужое дерьмо. Просто невозможно. Удели себе хоть немного времени. Я уже в машине.
И она отключилась, не оставив мне выбора. На черта мне сдалась ее забота? Ничего удивительного, Саша всегда одинакова. Так она устроена. Я с удовольствием помчалась бы жевать проростки люцерны и пить вино вместе с Сашей, а потом завалилась бы на диван, попукивая и болтая, и считала бы, что классно провела субботу. Если бы накануне не поцеловалась с ее мужем.
Кафе было крошечным, но мы приехали рано, и нам достался столик у окна на площадь, со всех сторон окруженную магазинами. Саша — эффектная дама со стрижкой и фигурой Энни Леннокс. Она носит узкие прямоугольные очки, в которых выглядит и стильно, и интеллигентно. На самом деле она скорее интеллектуалка, чем стильная штучка. На мой взгляд, свободное платье она выбрала удачно: в облегающей одежде Саша выглядит даже жутковато, а когда на ней костюм, так и кажется, что к нему не хватает плетки.
Я бы назвала Сашу «обтекаемой», подразумевая не двуличность, а отсутствие острых углов. Как и все мы, она упряма, но не давит аргументами и не наседает, как некоторые. Саша неторопливо, но непреклонно втягивает собеседника в спор, четко видит цель, заранее выявляет все ловушки, не уступая ни пяди своей территории и решительно защищая свой флаг. Думаю, все дело в самоуверенности, которой она пропитана до мозга костей. Друзей Саши я почти не знаю, но однажды встречалась с ее родителями и двумя младшими братьями и заметила, как уверенно держатся все они. Всячески поощряемый индивидуализм и прочные семейные узы — эффективное сочетание. Саша обладает всеми качествами, в которых нуждается Бен. Именно поэтому я искренне одобрила его выбор.
Саша крепко обняла меня и дала выпить чего-то кислого и зеленого. Я жадно осушила стакан. Оказалось, как раз кислого и зеленого мне сейчас недостает. Саша хорошо знала меня, и я опять могла быть самой собой. Не превращаясь в дерганую, рассеянную, изнемогающую под бременем вины женщину.
— Рассказывай, — распорядилась Саша.
Поскольку она пригласила меня пообедать, видимо, хотела услышать, как Клаудиа потеряла ребенка, а не как я поцеловала ее мужа. Я погрузилась в воспоминания, на время отгородившись от прочих мыслей.
— Это был кошмар, — наконец произнесла я. — Мы красили детскую и потешались над моей неудачной личной жизнью. Клаудиа еще советовала мне переквалифицироваться в лесбиянки. Намекала, что я уже лесбиянка, только пока не знаю об этом, а потом отложила кисть и вышла, смеясь своим шуткам. Ничего необычного или тревожного мы не заметили. Я красила стену, пока не спохватилась, что Клаудиа долго не возвращается. Она не звала меня, не просила помочь. Просто сидела в туалете, где я ее и нашла.