— Надолго к нам, Владимир Зарипович?
Он ответил неопределенно, мол, на недельку-другую, а на вопрос «Анкеты гостя» о цели приезда в Степянку написал кратко: «Коммерческая».
Администраторша, видно, скучала за стеклянным своим барьером, рада была каждому новому человеку и возможности поболтать и потому стала расспрашивать его, какой именно коммерцией хочет он заняться у них в городке. Дело в том, что коммерсантов здесь, в райцентре, и своих хватает и… (она хотела сказать «черных», но вовремя спохватилась) много приезжих с юга, в основном с фруктами, а вы с чем, Владимир Зарипович? Я вижу, у вас, кроме сумки, ничего. Или машину где-то оставили, а сами сюда?
Залимхан свою легенду заучил еще в Чечне, в Секрет-Юрте, где с ним вел долгие беседы Султан Гелисханов, начальник Департамента безопасности, — учил, как вести себя, что говорить, как реагировать на неожиданные вопросы и тому подобное. Потом толковал с ним и Шамиль Басаев. Оба они, умудренные жизненным и боевым опытом люди, прошедшие отличную военную подготовку, хорошо понимали, что посылают в разведку юного и малоопытного в таких делах парня, что задание у него очень серьезное и провалить его нельзя, но понимали и другое: там, в глубине России, человек с характерной кавказской внешностью будет заметен, за ним могут установить слежку, устроить проверку, взять на заметку, подозревать. А Залимхан подходил на роль разведчика как нельзя лучше: и говорит по-русски без акцента (не то что, например, сам Басаев), и внешность у него полуславянская, и умен, контактен, с быстрой реакцией… Словом, в Секрет-Юрте, их горной, хорошо оборудованной базе, в штабной землянке с ним хорошо поработали, многое ему дали за то короткое время, что у них было для подготовки. Больше образование продолжать не пришлось — пора отправляться на задание. «Потом, Залимхан, когда вернемся в Грозный, когда у нас снова будет стационарное, а не походное Министерство безопасности, поучишься еще. Может, и в Пакистан тебя отправим, может, в Америку… А сейчас твоим университетом будет сама жизнь. Езжай к неверным в логово, найди семьи летчиков…» — так говорил на прощание Гелисханов, обнимая парня.
Один из сбитых пилотов Су-25 только что был здесь, в землянке, с ним долго говорили; вопросы задавал сам Гелисханов, а Залимхан сидел молча, с платком на лице, думал и запоминал. Летчик — старший лейтенант ВВС России — вел себя хорошо, не впадал в крайности, держался, можно сказать, мужественно. Поначалу, когда его сбили «стингером» и летчик катапультировался в нескольких километрах от Секрет-Юрта, он сильно испугался; покорно шел со связанными руками по горным тропам в окружении охраны, просил оставить его в живых, говорил, что ничего против чеченского народа не имеет, сам против этой дурацкой и ненужной войны. Летал над Чечней и стрелял ракетами потому, что находится на военной службе и выполняет приказы командования, любой на его месте поступил бы так же.
Уже на базе, несколько успокоившись, летчик повел себя по-другому: замкнулся, на вопросы больше не отвечал. Пришлось напоить его особыми таблетками[7], которые удивительным образом развязывают язык даже природным молчунам. Теперь признания пилота полились рекой: старлей, как выяснилось, был из отдельного штурмового полка, который стоит в Степянке Придонской области, номер части — такой-то, командир, «батя», — полковник, фамилия — такая-то… начальник штаба — подполковник… командиры эскадрилий… Полк имеет столько-то единиц боевой техники, самолеты вы видели в воздухе, это современные маневренные и скоростные машины… Да, он, старлей, летал и в небе Грозного, стрелял из ракет по аэродрому Северный, где стояли, да так и остались стоять чеченские самолеты… Да, летчик-снайпер, который расстреливал президентский дворец, в их полку, капитан, ас, фамилия у него украинская… Техника стоит в основном в Моздоке, оттуда они и летали на Грозный и сюда, в южные районы Чечни.
Одурманенный лекарством, пленный летчик говорил и говорил, назвал много имен своих коллег и адресов, по которым живут их семьи, — успевай только записывать. И выглядел он при этом внешне нормально и спокойно, даже улыбался. А потом, когда дурман улетучивался и он приходил в себя, сидя под надежной охраной, плакал, скрипел зубами, матерился: «Лучше б я разбился!.. Лучше б я гробанулся вместе с «сухим»!..»
Старлея этого берегли, не били. Беседовал с ним и сам Джохар, когда приезжал в Секрет-Юрт. Разговор этот был в высшей степени интересен чеченской стороне и любопытен чисто по-человечески: бывший командир авиадивизии бомбардировщиков генерал Дудаев говорил с российским летчиком, громившим его родную землю… Вопросы Джохар задавал точные, чеченцы многое узнали из этого разговора профессионалов. И вел себя Дудаев со старлеем вполне по-человечески, журил: ты только подумай, старший лейтенант, за кого и за что ты воюешь, какой режим поддерживаешь!..
Залимхан многое почерпнул из допросов летчика, теперь он хорошо представлял, чего Чечня лишилась еще в ноябре девяносто четвертого года, когда их аэродромы и самолеты — 226 машин! — расстреляли с воздуха, разбомбили. Практически все самолеты, что достались Чечне при дележке союзного военного имущества. И старлей приложил к этому руку, именно он целился в их самолеты и нажимал кнопки пуска ракет!.. Как можно оставлять его в живых? Российские летчики — все это знали — для генерала Дудаева были теперь врагами номер один. Именно они наносили чеченским военным формированиям наибольший урон в технике и живой силе, именно они способствовали форсированному продвижению федеральных войск в глубь Чечни, именно они сорвали все планы Джохара, связанные с их национальной авиацией. Ведь были уже готовы экипажи из преданнейших летчиков-камикадзе, оборудованы для бомбометания многие самолеты, намечены для бомбардировок города: Владикавказ, Ставрополь, Краснодар, Ростов-на-Дону… Москва, наконец! Это ничего, что у Чечни были «слабенькие», по мнению некоторых ехидных спецов, машины — мол, с ограниченным радиусом действия и невысокими летными характеристиками далеко бы они, дескать, не улетели. Еще как улетели бы! Хотя бы потому, что в кабинах сидели летчики, готовые на все. «Каждый чеченец должен стать смертником во имя спасения Родины!» Так говорил Джохар, и с ним соглашались. Умереть за Родину и свободу — почетно, это великое счастье. Жизнь одного, отдельно взятого чеченца — ничто в сравнении с жизнью и независимостью всей нации, гордой Ичкерии, свободолюбивой страны, которая никогда не стояла и не встанет на колени перед другими народами. Это нужно помнить всегда!
И Залимхан помнил. С этими мыслями уезжал он на задание в глубину России. Родина его обижена, залита кровью, разрушены города и села, тысячи людей убиты. Как все это можно простить? Прощать нельзя. Россию нужно наказать. И если для этого понадобится умереть — что ж, он готов! Его никто не принуждал ехать сюда, в незнакомую Степянку, откуда он может, конечно, и не вернуться. Но он согласился, он был горд тем, что ему поручили такое важное и ответственное дело — разведать, где живут семьи летчиков штурмового авиаполка, с тем чтобы потом с помощью боевиков уничтожить их…
…Залимхан со спокойной улыбкой на обветренных губах рассказывал женщине-администраторше, что груз у него в Придонске, там стоит большая машина КамАЗ, гнать ее сюда, за двести почти километров, они с приятелями-коммерсантами не стали, лучше съездить одному из них на разведку, узнать, что к чему и почем. У них есть и фрукты, кое-что из обуви и женской одежды, трикотаж. Можно потом привезти сюда и сахар, и муку, и макароны. У их фирмы давние, сложившиеся отношения с местными бизнесменами, они обмениваются товарами, помогают друг другу в сбыте продукции, налаживают, а точнее, восстанавливают порушенные политиками торговые, выгодные для обеих сторон связи…
Язык у Залимхана подвешен хорошо, он фантазировал на торговые темы легко.
— И все-таки так далеко вы заехали, из самого Ташкента!.. А скажите, Володя… — Администратор обращалась к нему совсем уже по-русски. — Вы, случайно, не через Чечню ехали?
— Нет, зачем?! Это крюк, и немалый. Да и война там.
— Да… война! — вздохнула женщина, и глаза ее сделались влажными. — А у меня муж там… воюет. Летчик.
Залимхана как током ударило: вот это везение! Рыба сама шла к нему в руки.
— На каком-нибудь транспортнике летает? — как можно нейтральнее спросил он. — Или начальство возит?
— Что вы, Юра — боевой летчик, у него штурмовик, «сухой». Они же всем полком отсюда, из Степянки, улетели. Грозный обстреливали из ракет… ой, что это я разболталась?! — Администраторша спохватилась, ее молодое лицо пошло пятнами, а круглые доверчивые глаза испуганно смотрели на гостя. Неуверенной рукой она зачем-то поправила кудряшки на голове, зябко повела плечами: и чего, в самом деле, разговорилась с незнакомым человеком?
Залимхан понял ее состояние, сказал просто:
— Да не волнуйтесь вы, простите, не знаю вашего имени-отчества? Тамара…
— Тамара Витальевна, — сказала женщина. — А фамилия моя — вот она, на табличке. Это для жалоб. — И она облегченно улыбнулась — ну, кажется, ничего страшного нет в том, что она проговорилась о муже: приезжий парень — из коммерсантов, наполовину русский, сам рассказывал, мама у него откуда-то из-под Тюмени.
На самодельной картонной табличке значилось: «Т. В. КРАСИЛЬНИКОВА, администратор».
«Красильников… капитан… командир эскадрильи…» — тут же пронеслось в голове Залимхана.
Да, это была удача!
— Вот я и говорю, Тамара Витальевна, мне нет никакого дела до Чечни, зачем мне туда заезжать? Мое дело — торговля. Знаете что, раз уж вы так приветливо меня встретили… — Он выхватил из сумки коробку шоколадных конфет. — Возьмите, пожалуйста, угощаю. И устройте мне хороший номер. Желательно камеру-одиночку. С видом куда-нибудь в поле. Люблю поспать по утрам, а здесь, с этой стороны, шумно — то и дело грузовики, разговаривают громко.