Специально натасканная собака оперативно обнюхала «дипломат» и сделала профессиональную стойку: «Нашла!»
Пока приехали сотрудники ФСК, окружающих не раз прошиб холодный пот. Они периодически поглядывали на свои наручные часы и молились, чтобы механизм был заведен на более поздний срок.
Каков же был конфуз для ответственного за умную собаку милиционера, когда выяснилось, что часы тикали… над чемоданчиком! Они были укреплены на стене!
В «дипломате» же оказались рабочие видеокассеты, оставленные в этом месте рассеянным сотрудником телецентра.
Из газет
В Москву Татьяна ехала с тяжелым сердцем. Командировка, в принципе, была несложной: нужно побывать в Комитете по управлению имуществом (Госкомимущество), передать отчет о ходе приватизации в области, получить некоторые консультации. Суходольский, посылая ее в столицу, сказал прямо: «Пообщайся там с умными людьми, Татьяна Николаевна, поварись в московском бульоне, это тебе на пользу». При этом он улыбался своей очаровательной, ободряющей улыбкой, которой многое говорил: «Мол, понимаю, голубушка, твое состояние, не нужно ничего объяснять. Но на этой работе так: или закрываешь на все глаза и молотишь копну вместе со всеми, со всей нашей командой, либо уходишь, как Полеванов».
Полеванов совсем недавно был председателем Комитета по Госкомимуществу, большим начальником. Но в должности удержался всего два месяца. Человек с периферии, причем с далекой, аж из Амурской области, он был приглашен в Москву на хорошую, денежную работу, которая при желании могла бы сделать его весьма состоятельным и влиятельным чиновником, каких в столице пруд пруди, ведь через Комитет по приватизации шли серьезные документы. Но прежде всего через него шла политика, с которой честный провинциал не мог согласиться. Политика же была такая: продать как можно скорее и дешевле национальную собственность в частные руки. Неважно, в чьи. Хозяином на Руси может стать любой «гражданин мира», лишь бы у этого «гражданина» были деньги.
Потенциальные хозяева не заставили себя долго ждать. Татьяна убедилась в этом и на примере Придонска. Визит Джеймса Ховарда оставил у нее совершенно четкое ощущение — международный капитал ни перед чем не остановится. У него по отношению к России есть только корыстные интересы: предприятия, земли, недра, сырье…
Бывший теперь глава Госкомимущества Полеванов, разобравшись в сути предложенного ему дела — помогать делить национальный пирог, — ужаснулся, написал Черномырдину служебное письмо (его потом изучали в Придонске, в департаменте Суходольского), в котором прямо говорил, что Россия с ее богатством распродается за бесценок. И приводил много конкретных фактов и цифр, из которых Татьяна хорошо помнит две: за 7,2 миллиарда долларов США вместо 200 было продано около полутысячи российских предприятий, то есть почти в тридцать раз дешевле! Россия просто подарила кому-то свое национальное состояние, отдала за бесценок то, что десятилетиями создавали миллионы людей.
Конечно, Полеванова выгнали. Сам президент Ельцин сказал о нем: «Полеванов не понял, что должен работать в одной команде…» Теперь вот и Суходольский, отправляя ее в Москву, намекнул примерно на то же самое — или работай, или уходи. Трудиться в Департаменте по учету и распределению государственного имущества с т а к и м настроением не годится.
И как он смог уловить ее настроение?
Наблюдательный, конечно, человек, умный. Знает, каким был ее трудовой путь, понимает, что сложно бывшему рядовому инженеру-конструктору, всю жизнь получавшему лишь необходимый для жизни мизер, зарплату, перестроиться, начать мыслить по-новому. Слишком резкий психологический переход. Начальство, которое плавно поднимается по ступеням карьеры, постепенно привыкает ко всему — к деньгам, комфорту, всевозрастающим потребностям, лизоблюдству и подхалимажу… А ее сначала сделали безработной, потом посадили в высокое ответственное кресло. И она из него тоже ведь кое-что увидела и тоже, как Полеванов, ужаснулась…
После отъезда Джеймса Ховарда ее вызвал Суходольский, сказал:
— Татьяна Николаевна, по возвращении из Москвы займитесь своим заводом. Надо будет помочь господину Ховарду приобрести нужный пакет акций. Пусть пока не контрольный, но процентов пятнадцать-шестнадцать…
— Каким образом?
— Нужно развернуть и на предприятии, и вокруг него организационную работу. Мы дадим вам автобус с громкоговорителями и нескольких помощников. Автобус будет стоять у проходной завода и агитировать рабочих продавать акции. Сразу же, за наличные. Вам самой сидеть там не надо, найдем, кому сидеть, ваша обязанность — контролировать, быть в курсе. Так просил Аркадий Вадимович.
— Понятно.
— Некоторые сложности будут у вас с пенсионерами, с теми, кто уже не работает на предприятии, а акции имеет. Этих людей надо найти, побывать у них дома, поговорить. Здесь вам придется подключиться, но, повторяю, опять же с контрольными функциями. Все остальное сделают наши люди, скупщики.
Татьяна не стала откладывать дело в долгий ящик — уже на следующее утро возле центральной проходной завода появился небольшой автобус, украшенный транспарантами-призывами:
ПОКУПАЕМ АКЦИИ!
50 тысяч рублей за штуку!
ТЕБЕ ЭТО ВЫГОДНО!
НЕ РАЗДУМЫВАЙ!
Однако заводской народ отчего-то все же раздумывал, не спешил продавать акции в десять раз дороже номинала, и Суходольский поручил Татьяне разобраться, в чем там дело.
Она пошла на завод и уже через час все поняла: с внутренней стороны проходных (а их на заводе было три) висели яркие плакаты:
РАБОЧИЙ! ИНЖЕНЕР!
ЗА ВОРОТАМИ НАШЕЙ ПРОХОДНОЙ ТЕБЯ ПОДЖИДАЮТ ЖУЛИКИ. ОНИ ХОТЯТ СКУПИТЬ ТВОИ АКЦИИ ПО ДОРОГОЙ ЦЕНЕ. НЕ СОБЛАЗНЯЙСЯ! ТРУДНОЕ ВРЕМЯ НАДО ПЕРЕЖИТЬ. ТЫ ЕЩЕ ПОЛУЧИШЬ СВОИ ДИВИДЕНДЫ И ОСТАНЕШЬСЯ ХОЗЯИНОМ НА ЗАВОДЕ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ ПРЕВРАТИШЬСЯ В ВОЛЬНОНАЕМНОГО, У КОТОРОГО НЕ БУДЕТ НИКАКИХ ПРАВ. ПОДУМАЙ!
Администрация
Татьяна аккуратно переписала это обращение в блокнот, отправилась в заводское бюро приватизации, где была у нее давняя знакомая, инспектор, попросила список пенсионеров.
— А для какой цели, Тань? — запросто спросила та.
— Ну… мы хотим проверить законность… вообще иметь представление о работе вашего бюро в этом направлении. Ты же знаешь, Маша, с меня тоже отчетность требуют.
Туманное и сбивчивое это объяснение Машу не убедило, наоборот, как показалось Татьяне, насторожило. Маша — грузная, с больными ногами женщина, переваливаясь с боку на бок, точно утка, — вышла из кабинета, а спустя минут десять вернулась, сказала:
— Тань, тебя директор просит зайти.
— Григорий Моисеевич? С чего вдруг? Ты с кем говорила, Маша? И что ты сказала? — Татьяна сыпала вопросами, стараясь понять, что же произошло.
— Да ничего я особенного не говорила… Я со своим начальником поговорила, с Геннадием Николаевичем, ты его не знаешь, он у нас недавно… Так вот, он выслушал меня и тут же позвонил Глухову. А тот и сказал, пусть, мол, Морозова ко мне придет. Он хочет с тобой о чем-то поговорить.
Маша сочла разговор оконченным, села за стол, стала перебирать бумаги, а Татьяна вышла из комнаты. Все это ей не нравилось. «Делают проблему из каждой мелочи!» — подумала она, поднимаясь по крутым и до боли знакомым ступеням широкой лестницы заводоуправления — столько лет она по ним ходила!..
Глухов встретил ее довольно настороженно. Вышел из-за стола — без пиджака, с усталой улыбкой на резко постаревшем лице, подал руку. Велел секретарше принести чаю, увел Татьяну в комнату отдыха, из раскрытой двери которой хорошо были видны рабочий кабинет и тумбочка с многочисленными телефонами.
— Ну что же это вы, Татьяна Николаевна! — с заметной обидой говорил Глухов. — Столько времени не виделись, хоть бы заглянули. А то ходите по заводу, большой областной начальник, занимаетесь какими-то делами, а директор ни сном, ни духом… Нехорошо забывать своих старых сослуживцев. Или по-прежнему обижаетесь, что уволили тогда? Я ведь изложил вам свою позицию…
— Да ну, какие теперь обиды, Григорий Моисеевич? — Татьяна говорила вполне искренне. — Много воды утекло, я работаю, так что…
— Все равно надо было зайти, надо! Хотя бы в курс своих забот ввели, может, я бы помог… А то пребываю в неведении.
Глухов, конечно, хитрил — все он знал, обо всем ему доложили: плакаты с призывом заводской администрации не продавать свои акции «жуликам» не могли родиться сами по себе, без ведома руководства завода.
— Виновата, да, — признала Татьяна, — надо было зайти, представиться. Но вы извините, Григорий Моисеевич. Подумала: вы — человек занятой, вам не до праздных визитов.
— Нет, визит ваш не праздный. Далеко не праздный! — Глухов пил чай мелкими осторожными глотками. — Автобус с громкоговорителями ваш?
— Ну… как сказать…
— Мы столько лет знаем друг друга, Татьяна Николаевна! И самая характерная черта, которая вас всегда отличала, — это честность! — Глухов откинулся в кресле, позволил себе расслабиться. — Я эту вашу черту ценил больше всего.
«Да, но теперь у нас разные интересы, — сказала себе Татьяна. — Вы завод, судя по всему, не хотите отдавать в чьи-то другие руки, а моя задача — как раз противоположная. Какая тут может быть честность, Григорий Моисеевич? Смешно даже!..»
Сказала же она другое, несколько затянула паузу — обдумывала ответ и пила чай.
— Григорий Моисеевич, мы с вами не в силах что-либо изменить. Приватизация в стране — дело решенное, сами знаете. Работает мощная государственная машина, противостоять ей сложно. Мнет всех, кто ей сопротивляется. Вы же знаете, например, о Полеванове — он всего несколько недель был в Москве нашим начальником.
Глухов внимательно и с каким-то страданием в глазах смотрел на нее.
— И вас эта машина уже подмяла, Татьяна Николаевна, чувствую это. И вы — уже чиновник от большого и безжалостного бизнеса. М-да. Метаморфозы происходят на глазах, увы. Я понимаю, деньги могут сильно изменить человека.