— Я поговорю с ребятами Саламбека, Аркадий. Думаю, все будет нормально. Они знают, что и как делать. И лишних вопросов задавать не станут. Не в пример Татьяне Николаевне.
— А нельзя ли его… — Татьяна судорожно сглотнула. — Просто от должности отстранить? Ему уже шестьдесят, скоро на пенсию… И вообще он хороший человек, я с ним работала, знаю.
— Хороший человек так не поступает! — Аркадий был непреклонен. — А снять с работы, как вы говорите, теперь его может только коллектив, акционеры. Обкома, увы, давно нету. Раньше его в один час — по одному месту и вымели бы.
Зависла пауза, все молчали.
— Я поговорю с Саламбеком, — снова сказал Феликс.
Все трое встали, говорить больше было не о чем — судьба Григория Моисеевича Глухова была решена.
Жара мучила Москву, как и всю Россию, с середины апреля. Раскалившийся где-то в Атлантике циклон бесформенным и незримым облаком чудовищных размеров разлегся на русских просторах от Балтики до Украины, застыл в неподвижности, иссушал почву и водоемы, жег молодую листву, издевался над посевами. И все же там, в полях, наверное, человеку было легче дышать, чем здесь, в мегаполисе, в этом громадном каменном городе с миллионами людей, с железобетонными коробками зданий, застойной духотой улиц, горячим асфальтом, вонью выхлопных газов и стадами задыхающихся автомобилей. Слишком раннее тепло, а за ним и жара пришли в Россию совсем некстати, нарушив ее размеренный, веками отработанный ритм жизни, в котором весна аккуратно и не торопясь меняла зиму, вступала в свои права, потом плавно переходя в лето. К теплу и яркому свету солнца люди и растения привыкали постепенно, радовались им, соразмеряя свою жизнь с законами природы, приспосабливаясь к ее мудрому ходу; ничто доныне не нарушало этих законов, ничто не раздражало жителей российских сел и городов, в том числе и Москвы. Заокеанская эта, изнурительная жара всегда была где-то далеко, там, где ей и положено быть; своим безжизненным дыханием она почти никогда не опаляла русских берез и трав, не разогревала коробки домов, как радиаторы машин, позволяла россиянам существовать в привычном для них климате, дышать прохладным воздухом, не искать убежища от обжигающих солнечных лучей. Но в последние годы многое на земле переменилось, изменился и климат. Увы, американская нездоровая жара пришла и в Россию, в Москву, диктовала здесь свои условия, заставляла россиян приспосабливаться, каким-то образом сопротивляться ненужным высоким температурам — в том числе и политическим…
Размышляя об этом, то и дело вытирая платочком мокрый лоб, стараясь держаться в тени зданий, Татьяна шла по Москве, по незнакомой ей улице Варварке. Кто-то из встречных горожан посоветовал ей выйти на станции метро «Китай-город», идти к гостинице «Россия». Там, за гостиницей, и будет нужный ей Никольский переулок, там и находится Комитет по управлению государственным имуществом, которым руководил в свое время Чубайс, он, кажется, и основал его в нынешнем п р и в а т и з а ц и о н н о м виде. Впрочем, про рыжего этого Чубайса она подумала просто так, человек этот ей симпатичен не был, хотя, как это ни странно, именно он в чем-то предопределил ее судьбу и нынешнюю должность: не будь в России приватизации государственного, народного имущества, не было бы соответствующего комитета в Москве и у них в области и не нужен был бы начальник отдела по приватизации… Так что, в принципе, Чубайсу она все же должна при случае сказать «спасибо».
Наконец Татьяна отыскала здание под номером девять, вошла, спрашивая обитателей этого респектабельного помещения, где кабинет такого-то, как вдруг нос к носу столкнулась с… Городецким! С Антоном Михайловичем!..
Встреча эта была так неожиданна для нее, что Татьяна в первое мгновение просто открыла рот, не зная, во-первых, верить ли своим глазам, и, во-вторых, соображая, как ей вести себя с этим человеком.
Городецкий между тем спокойно и с интересом смотрел на нее, и на его сытом, ухоженном лице блуждала неясная, снисходительная улыбка.
— Как говорится, гора с горой не сходятся… — сказал он просто и протянул ей руку. — Ну, здравствуйте, что ли, Татьяна Николаевна!.. А я думаю: что это она не появляется? По всем моим подсчетам, вы должны были уже добраться… Как доехали?
— Вы что, ждали меня? — наконец догадалась она спросить.
— Да.
— Но… я не понимаю: зачем? Откуда вам было известно, что я должна приехать в Москву, сюда?
Она оглядела Городецкого с головы до ног. Одет он был безукоризненно: серый, в тонкую полоску костюм-тройка, яркий модный галстук на белоснежной рубашке, новенькие туфли… Не мужчина — картинка из журнала мод!
Он будто ждал, пока она осмотрит его, не торопился с ответом.
— А вам разве не сказали, что мы должны встретиться?
— Нет. А кто должен был сказать?.. И вообще вы же уехали, смылись из России… Хм! И где теперь обитаете, если не секрет?
— Не секрет. В Мюнхене. — Он следил за выражением ее лица. — Насчет… «смылся»… Ладно, не будем об этом. Сказать вам о нашей встрече должен был Аркадий Каменцев…
— А зачем? — Она искренне недоумевала и все никак не могла избавиться от того первоначального шока, который испытала, увидев перед собою этого человека. Сколько воспоминаний сразу пронеслось в ее голове: Марийка Полозова, покончившая с собой; пачки денег, которые привез Городецкий на главпочтамт, чтобы замять «амурное» дело; акционерное общество «Мечта», куда они с Алексеем вложили свои трудовые сбережения, а он, холеный господин, стоящий сейчас перед нею, украл эти сбережения, да и у тысяч других жителей Придонска и смылся… по-другому и не назовешь… ну, пусть будет слинял, если ему так приятнее было бы слышать.
И вот он перед нею. Не сон ли это? К тому же он знал, что она будет именно сегодня в Москве, здесь, на Никольском, 9, в комитете, ждал ее… Странно все это. Она-то думала, что человек, укравший у других миллиарды рублей, должен где-то тихо и тайно проводить время, прятаться, не попадаться знакомым на глаза, а Городецкий свободно ходит по Москве, у него тут какие-то дела, да еще и она ему понадобилась!..
Городецкий словно читал ее мысли.
— Я вам все расскажу, Татьяна Николаевна. Давайте так договоримся: вы сейчас побывайте у Анатолия Сергеевича, у Марины Владимировны, а потом мы с вами обо всем поговорим. Я вас буду терпеливо ждать после обеда, с трех часов, раньше вы тут не управитесь. Ждать буду вон там, в кресле. — И он показал на тяжелое черное кресло, возле которого стоял его желтый объемистый портфель.
«Странно, — снова подумала она. — Он все про меня знает: с кем буду встречаться, сколько мне понадобится времени…»
— Ну, раз вы все знаете и все у вас запланировано, ждите в этом кресле в три часа, — сказала она бесстрастно и пошла по своим делам.
Коллеги-чиновники принимали ее хорошо, они быстро находили общий язык: на одном столе она оставляла большую коробку конфет, на другом — нечто, завернутое в хрустящую бумагу, на третьем — дорогие книги «про любовь» (если столоначальница была женского пола) или «про бандитов» (если столоначальник имел склонность к ношению бороды или усов). Шустроглазая эта провинциалка им, столичным чиновникам, явно нравилась — бумаги ей подписывали, почти не глядя, печати ставили с улыбками, на вопросы отвечали тоже с вежливыми, почти радостными улыбками, а прощаясь, чуть ли не в один голос говорили: «Приезжайте еще, Таня…»
Хорошие в Москве, в Госкомимуществе чиновники! С понятием!
Городецкий поднялся ей навстречу, подхватил тяжелый портфель, открыл перед нею дверь, несколько потеснив в сторону благообразного, но явно ленивого швейцара.
Они неторопливо шли по направлению к Красной площади. Жара сатанела в этот час, дышать было тяжело. Городецкий приспустил галстук, а Татьяна время от времени лишь потряхивала блузку на груди. Она ничего не спрашивала у своего спутника, не знала, что можно у него спросить, да и надо ли вообще спрашивать. Раз он нашел ее, ждал, пусть и говорит первым. Но спросить подмывало. Причем с ехидцей, с долей вполне законного гнева: как, мол, поживаете, Антон Михайлович, в с в о е м Мюнхене на наши денежки? Там-то вроде не очень жарко? Не потеете?..
Глупо, конечно. Хотя спросить бы надо, только не здесь. Он обманул тысячи людей, как доверчивых ребятишек. Просто собрал деньги и был таков! Привет!.. По логике, ей бы, конечно, надо сейчас обратиться к первому же милиционеру, сказать ему: так, мол, и так, товарищ постовой, задержите этого человека — он мошенник. У нас, у акционеров «Мечты», украл очень большие деньги, его надо сейчас же посадить в тюрьму…
Она, разумеется, не сделала этого, хотя по дороге им встретились по крайней мере три милиционера… Но зачем он ждал ее? Что хочет от нее?
— Не мучьте себя вопросами, Татьяна Николаевна, — сказал Городецкий. — Все гораздо проще, чем вы думаете. Наша встреча должна была состояться. Я вам все объясню. Найдем сейчас приличное какое-нибудь заведение, небольшой ресторанчик, посидим, поговорим. Не возражаете?
Она ничего не ответила, только пожала плечами: пошла — значит, ведите, куда считаете нужным. У нее время есть.
Остановившись у храма Василия Блаженного, смотрела на Кремль, на нарядную Спасскую башню, из ее высокой арки выскочила большая черная машина с высокопоставленным каким-то начальником, промчалась мимо. Татьяна вспомнила декабрь прошлого, девяносто четвертого года, когда она хоронила сына, Ванечку, когда в отчаянии и оглушившей ее ненависти хотела приехать сюда, в Кремль, требовать у министра обороны наказания тех, кто послал ее сына в Чечню, на войну… Нет теперь ни Ванечки, ни мужа Алексея, а новый ее муж, пусть они с ним еще и не расписались (если честно сказать, они и сами не спешили — еще и года не прошло со дня гибели Алексея!), тоже в Чечне… Как он там, Слава? Поехать бы к нему, повидать…
Она смотрела на высокие зубчатые стены Кремля, на трехцветный, поникший от жары флаг на государственной крыше, думала. Здесь, за этими стенами, решались судьбы миллионов людей. Здесь приняли решение начать войну в Чечне, отсюда пошло указание направить на эту ненужную бойню ее сына, здесь начинались те реформы в стране, которые сначала выбросили ее за борт, а потом вдруг подняли и помогли… Что теперь: обижаться, вспоминая прошлое, или все же отдать должное и тому положению, которое она занимает, и своему относительному, конечно, материальному благополучию? Разумеется, у нее теперь есть возможность со временем стать состоятельным человеком, если подсуетиться, похлопотать о своем будущем, захотеть этого, ведь она теперь в кругу богатых людей. И они хотят ей помочь… А разве она сама не хочет?.. Вот вернется из Чечни Тягунов, ее мужчина, ее защитник и советник, они станут законными мужем и женой, у них родится ребенок, жизнь для нее снова обретет смысл и счастье… Счастье? После всего того, что она пережила, потеряла?!