— А мы тебе подскажем, Люся. — Саламбек глянул на Залимхана, который слушал их разговор, не поднимая глаз. — Залимхан по своим коммерческим делам ездил в Степянку, там расквартирован авиаполк, который сейчас у нас в Чечне. Воюют. А семьи ждут, волнуются. Почему об этом не написать?
— Я там с одной женщиной познакомился, — вступил в разговор и Залимхан. — Тамара Витальевна ее зовут, она администратор в гостинице. Муж у нее летчик, командир эскадрильи, что ли. Я тоже в этом не разбираюсь, мне это неинтересно. Я так, вполуха слушал. Ну вот. Она мне кое-что рассказала. Переживают женщины, очень переживают! Все против войны в Чечне. Сбивают же летчиков, не только солдаты на земле погибают.
— Да, я читала об этом, — сказала со вздохом Люся. — Маленькая какая-то заметка на глаза попалась…
— А ты не заметку, ты большую статью напиши, Людмила! — горячился Саламбек. — Поезжай в Степянку, поговори с женами летчиков и напиши. На вот тебе деньги на командировку, — он, не считая, выхватил из кармана пухлую пачку пятитысячных купюр, положил перед Люсей. — Напиши! Что они думают о войне, что говорят. Это для всех нас нужно.
Люся с некоторым сомнением глянула на деньги.
— Но… вам-то это зачем, ребята? И денег… много очень, тут на несколько командировок.
— Мы хотим, чтобы война у нас дома закончилась, Людмила! Как ты этого не поймешь! Тут никаких денег не жалко! — Саламбек говорил по-прежнему горячо и вполне искренне, а Залимхан молча кивал. — Ты ведь тоже этого хочешь, Люся, правда? Чтобы русские перестали убивать чеченцев и наоборот, так? Вот и напиши об этом. Если все будем молчать, военные без конца будут воевать. Оружия в России много, у генералов руки чешутся — почему не воевать? У них профессия такая. Но умирают не они — солдаты и мы, мирные жители. Такие вот парни, как Залимхан. Как ты этого не поймешь? — снова требовательно и даже строго спросил он.
— Нет, почему, я понимаю, — неуверенно отвечала Люся. Что-то ей в этом разговоре мешало, не нравилось, даже настораживало. Но что, она не могла понять.
— Ты езжай в Степянку, поговори там с женами летчиков, записывай, что они говорят. Спрашивай: хотят ли они, чтобы их мужья воевали? Они тебе скажут: нет, Людмила, не хотим! Не хотим, чтобы наших мужей сбивали и уничтожали, и не хотим также, чтобы умирали там, в Чечне, ни в чем не повинные люди. Они тебе все это скажут, все! И надо, я думаю, Обращение к президенту России написать, а? Ты помоги им написать, Людмила. Ты же умеешь! Я не умею, Залимхан не умеет — мы торговать умеем, угощать девушек умеем, а писать не умеем. Жаль! Я бы сам написал.
— Ну… наверно, это можно, — сказала Люся.
— Конечно, можно. Даже нужно, Людмила! Мы тебя, чеченский народ, просим. Я и Залимхан! И Рустам с Асланом. И еще тысячи наших людей… Напишешь это Обращение, пусть женщины, жены летчиков, подпишут, адреса там свои поставят, поняла? А мы в Москву этот документ пошлем, в наш пресс-центр, Хамаду Курбанову. У нас есть в Москве Чечен-пресс, слышала об этом?
Люся кивнула — слышала.
— Ну вот. Залимхан опять к дяде поедет, отвезет. Но надо, чтобы документ был по всем правилам оформлен — фамилии и адреса. А то не поверят, скажут, что это вы сами, чеченцы, придумали. Русские женщины этого не писали… Ты очень хорошее дело сделаешь, Людмила! Очень! На это никаких денег не жалко, не надо об этом говорить. Мы все отдадим, лишь бы война кончилась, лишь бы русские и чеченцы перестали убивать друг друга. Мы столько лет жили в мире и согласии! Зачем теперь воевать? Бери деньги, Людмила, не надо их считать — много, мало… Езжай, говори с женщинами. Ты тоже женщина, тебе поверят, с тобой будут разговаривать. Ты только записывай…
— Ну что ж. — Люся открыла сумочку, положила в нее деньги. Прикинула: такой суммы хватит не только на поездку в Степянку, но и на новые сапоги. Еще, пожалуй, и на шляпку останется.
Они посидели еще, поговорили о том о сем, а потом Саламбек с Залимханом отвезли Люсю домой на такси, взяли с нее слово: как только она вернется из Степянки, тут же позвонит и покажет им Обращение и подписи женщин, жен летчиков.
— Хорошо. Я поняла, мальчики. Все сделаю, не волнуйтесь. Может быть, это, и правда, поможет… Хоть какая-то капля, а все же документ. Вы правы. Ну ладно, до свидания. Я позвоню.
— До свидания, красавица! — Саламбек слегка приобнял Люсю. — И до скорого, а? И снова у нас, а?
Люся дернула пухлыми голыми плечами (жарко было по-прежнему, и она ходила в открытом платье), засмеялась, но ничего не сказала. Смущал ее этот парень, Залимхан: говорил с нею только по делу, никак не дал понять, что она интересует его как женщина, что нравится ему. Жаль! Красивый парень!
В Степянке Люся попала на похороны того самого летчика, которого сбили под Сержень-Юртом.
Привезли его в городок накануне в цинковом запаянном гробу, ибо чеченская тепловая ракета «стингер» сделала свое разрушительное дело безжалостно и до конца: от штурмовика Су-25 и его пилота, старшего лейтенанта ВВС России Игоря Студеникина, мало что осталось. Останки и положили в железный этот ящик, и прибыл в Степянку страшный «груз-200» — на горе и страдания его жене, Марине, и двум маленьким дочерям, старшая только этой осенью собиралась идти в школу, младшая — в детский сад.
Все это Вобликовой рассказывала в гостинице заплаканная Тамара Витальевна Красильникова, администратор. И Игоря, и Марину Студеникиных она, разумеется, знала хорошо, Игорь был в эскадрилье ее мужа, Юрия, они дружили семьями, отмечали иногда праздники вместе, а мужчины увлекались рыбалкой — недалеко здесь есть отличные рыбные озера, хорошая была прибавка к столу…
Люся слушала, записывала, что ей рассказывала Тамара Витальевна, и сама плакала. Жалко было и незнакомого ей летчика Игоря Студеникина, и его жену, и маленьких девочек — как им, в самом деле, теперь без отца?.. Она сразу же согласилась пойти на похороны, назначенные на сегодня. Сказала, что обязательно напишет в своей газете о мужестве погибшего летчика, о том, что он выполнил свой воинский долг перед Родиной. Но главное, о чем бы ей хотелось написать, так это о бессмысленности, ненужности этой войны, где погибают молодые здоровые мужчины, мирные жители… Ведь послушайте, Тамара Витальевна, дорогая! Сегодня сбили Игоря Студеникина, завтра могут сбить вашего мужа, не так ли? А зачем это? Ради чего война в Чечне? Это же не защита Отечества, верно?
— Но… они же военные, летчики, — слабо возражала Тамара Витальевна, хлюпая носом. — Им приказали. Весь полк поднялся и улетел. Как не полететь? Служба. Мы это понимаем. Остались тут несколько офицеров да мы, жены… детишки наши… О-о-ох, горе-то какое у Марины-ы, Господи-и-и!..
— Вот и не нужно, чтобы это горе пришло в каждый наш дом, — говорила Люся. — У меня предложение… Это, можно сказать, задание от газеты: давайте напишем Обращение к президенту России и опубликуем его на наших страницах. Прямо к Ельцину Обращение, Тамара Витальевна! Пусть его ваши женщины подпишут.
— Да я и не знаю, Люсенька, что вам сказать… — Тамара Витальевна вытерла глаза, спрятала платочек в карман служебного халата. — Что это даст? Будет ли Ельцин его читать?
— Даст, Тамара Витальевна! Нельзя молчать. Народ должен высказывать свое мнение о политике и о том, что у нас в стране происходит. Зачем молчать? Сегодня Игоря привезли, завтра еще кого-нибудь. Надо всем нам протестовать против этой войны. Это же второй Афганистан, как вы этого не понимаете?! У вас дети есть, Тамара Витальевна?
— Есть, конечно, — вздохнула вконец расстроенная женщина. — Сыночек у нас с Юрием, Ромочка. В третий класс ходит. Отличник, папа на него не нарадуется.
— Вот и пусть радуется всю жизнь! — тут же подхватила Люся. — И другие отцы тоже. А мы, женщины, должны восстать против войны. Я, собственно, не оригинальна в этой идее, Тамара Витальевна. Активисток у нас в стране много уже, вы о них знаете. «Солдатские матери», в Госдуме фракция «Женщины России» — все они против войны выступают… Женщины-матери не сидят сложа руки. И мы с вами не должны сидеть. Мы тоже можем сами себе большую пользу принести. Главное — не молчать, действовать. Как Лисистрата хотя бы.
— Это… кто, простите? — несмело спросила Тамара Витальевна. Они сидели в холле гостиницы друг против друга в глубоких потертых креслах, говорили уже минут сорок. Было раннее солнечное утро, день снова обещал быть жарким, безветренным — душно стало с самого утра. Хорошо, что над головой вращал лопастями и давал прохладу большой вентилятор, охлаждал их разгоряченные лица.
— Лисистрата?! — удивилась Люся и хотела было деликатно упрекнуть жену офицера: ну как же вы не знаете эту замечательную женщину?! Но вовремя спохватилась, кратко рассказала Красильниковой забавную, но полную антивоенного смысла историю бунта женщин в Древней Греции.
— Ну, это когда было! — улыбнулась Тамара Витальевна и глянула на часы. — И таким способом, как Лисистрата, наверное, наших мужчин не заставишь бросить оружие… Жизнь другая.
— Жизнь другая, да, но суть одна: хватит воевать! — горячилась Люся. — Вот я и предлагаю вам: давайте напишем Обращение. Текст его я заготовила. Я же сюда не просто так ехала… — Она протянула Красильниковой листок. Та внимательно прочитала, снова вздохнула:
— Ой, не знаю, Люсенька. Будет ли с этого какой прок? Но давайте попробуем, конечно. Сколько можно молчать… А что от меня-то требуется?
— Вы назовите мне фамилии женщин, мужья которых воюют в Чечне, я или мы с вами вдвоем соберем их подписи… Вы первая, так? Подпишетесь?
— Конечно.
— Ну так давайте с вас и начнем.
Красильникова старательно, как школьница, вывела свою фамилию под текстом Обращения, приписала еще: «Жена командира эскадрильи, капитана ВВС России».
— А сколько всего у вас летчиков? — спросила Люся.
— Ну… улетели все три эскадрильи, значит, тридцать шесть. Да штабные, экипажи транспортных самолетов… техники… Там много людей, Люсенька, я точно и не знаю, сколько.