— Внимательно наблюдайте за тем, что происходит у капонира и на стоянке самолета, — инструктировал он. — Не упускайте ни одной мелочи. Вам кажется, что это мелочь, а мне все важно знать: сколько человек может быть у каждой машины, какой бортовой номер самолета, в каком порядке они взлетают и возвращаются. Самое главное — мне важно знать позывной пилота и его личный номер…
Группа рассыпалась в сосняке. Встретятся они, когда едва начнет светать.
Махмуд и Вахид заняли свой НП. Да, Саламбек оказался прав: это самое удобное место для нападения — до самолета рукой подать, нужно будет пробежать метров двести по открытому полю, которое у капонира хорошо освещено прожектором. Горят лампы и на столбах вдоль забора, свет их слабый, тусклый. Но фигуры бегущих по полю людей будут видны издалека. Значит, часть пути лучше преодолеть ползком, незаметно, а вскакивать и бежать к самолету надо в самый последний момент. Да, именно так, секунды могут решить как успех операции, так и ее провал. Махмуд и Вахид были опытными офицерами, хорошо знали жизнь военного аэродрома и понимали, что к чему. Захват самолета для летчика и «технарей» должен быть совершенно неожиданным и именно в тот, последний момент, когда пилоту останется лишь подняться по лесенке в кабину и выруливать на рулежные дорожки. И это еще не все: вырулить и получить разрешение на взлет можно, лишь зная код переговоров с РП, руководителем полетов. И тут все будет опять-таки зависеть от того, скажет или не скажет захваченный летчик позывной и личный номер, испугается ли приставленного к виску пистолета. Если испугается, если решит, что жизнь его дороже этого самого позывного, — успех задуманного наполовину обеспечен. Во всяком случае, можно будет спокойно взлететь. Если нет — Махмуду придется на свой страх и риск выруливать на ВПП, рваться в небо напролом. И тут все будут решать секунды и реакция руководителя полетов: как он оценит ситуацию, отдаст ли приказ заблокировать полосу грузовиком или прикажет кому-либо из выруливших на нее летчиков задержаться, подставить борт, помешать тем, кто захватил боевую машину. И на самый худой случай, когда он уже будет в небе, за ним могут ринуться два истребителя-перехватчика, которые дежурят на аэродроме круглосуточно…
Махмуд видел в бинокль, как развивались события у капонира, которому они дали номер 1. Там развивался до боли знакомый сюжет: группа офицеров стояла возле Су-25. Летчик был в центре, уже экипированный для полета. Он, конечно, ждал своей очереди на взлет, разрешения с командного пункта. Скоро, совсем скоро он поднимется в кабину, сядет в кресло, пристегнется, подключит шлемофон к рации, скажет: «Я — Быстрый-69. К полету готов. Разрешите рулежку». — «Разрешаю», — ответит ему руководитель полетов. И «Быстрый-69» положит руку на маленькие черные рукоятки — РУД, ручки управления двигателями, подаст их чуть вперед, сняв ноги с педалей тормозов, и «сухой» покатит по серой узкой бетонке вперед, к гладкой и прямой, как стрела, ВПП…
Махмуд уже видел, физически ощущал себя в пилотском кресле, на месте «Быстрого». В ту, будущую ночь захвата он поднимется по лесенке в кабину штурмовика, сядет в кресло, подключит шлемофон к рации… поднимется в это черное беззвездное небо. Поднимется, конечно, в последний раз, чтобы уже не вернуться в эту жизнь. Но он добровольно, сознательно уходит из нее — лишь бы жила его любимая и многострадальная Ичкерия, лишь бы она была свободна и независима. А значит — счастлива!
За это можно умереть.
На следующее утро, а оно было безоблачным, солнечным, на аэродром явилась Люся Вобликова.
На КПП ее остановил строгий сержант с красной повязкой на рукаве, попросил предъявить документы, спросил, куда и зачем она идет.
— Мне нужно к командиру части, — отвечала Люся. — Или его заместителю. Мне нужно взять у него интервью.
Сержант взялся за телефон, велев Люсе подождать.
— Товарищ полковник! Докладывает старший сержант Костомаров, дежурный по КПП. Здесь к вам пришла журналистка. Да, хочет вас видеть… Хорошо, передаю. — И сержант подал в окошко телефонную трубку.
— Слушаю вас, — сказала Люся.
— Это я вас слушаю. — Голос в трубке несколько насмешливый, но вежливый. — Командир части полковник Некрасин Вадим Геннадьевич у аппарата.
— Вадим Геннадьевич, я бы хотела с вами повидаться, можно? Моя фамилия Вобликова, газета «Русь непобедимая».
— По какому вопросу?
— У меня задание от редакции — написать о лучших ваших летчиках. Можно об одном, как вы разрешите. Мне желательно побывать на ночных полетах…
— Вы опоздали: как раз сегодня ночью эти полеты мы и провели.
— Ничего страшного, вы же не в последний раз летали.
— Да, разумеется. Хорошо, ждите там, на КПП, за вами придет офицер, проводит вас.
— Я поняла! — радостно сказала Люся. — Спасибо. До встречи, Вадим Геннадьевич.
— До встречи! — Вежливый голос командира прозвучал чуточку насмешливо…
… — Понимаете, Вадим Геннадьевич! — возбужденно говорила Люся минут десять спустя. — Я всегда мечтала написать о летчиках. Мне всегда нравились офицеры в фуражках с голубым околышем. Это же героическая профессия! А я такая трусиха!.. Да, это к делу не относится. Так вот, я вам скажу прямо: к нашей российской армии я никаких претензий не имею, точку зрения тех коллег, которые поливают вас грязью, не разделяю и даже осуждаю. И хочу написать о простых, мирных буднях пилота. Понять хотя бы немного эту профессию — защитник неба. Сесть в самолет, улететь в ночное небо, в неизвестность… Там же темно, Вадим Геннадьевич! Как летчик знает, куда лететь, в какую сторону? Как он потом на землю возвращается, находит аэродром?
— Ну, это вам, уважаемая Людмила Владимировна, надо целый курс по навигации прочитать, — улыбнулся командир части — сухощавый подтянутый офицер. — Я думаю, вы в такие подробности не влезайте, ни к чему. Напишите с моих слов, что небо над городом надежно охраняется днем и ночью, наши пилоты — современные воздушные асы — в самом деле высококвалифицированные образованные инженеры, прекрасно знающие свое дело. Но прежде всего — это настоящие патриоты своей Родины, всемерно и целеустремленно повышающие свой профессиональный уровень. Каждый наш летчик стремится повысить классность, овладеть новым, более современным самолетом, а они к нам, безусловно, поступают.
— Да, все это хорошо, Вадим Геннадьевич, — говорила Люся, записывая то, что говорил полковник, и не забывая при этом поигрывать глазками. — Но это пока что общие слова, известные, прописные истины. Я бы хотела написать очерк о воздушном асе, побывать рядом с этим человеком у самолета, на ночных полетах… А вот чэпэ у вас какие-нибудь бывают в воздухе? Я помню, когда-то читала о летчике-испытателе, как он машину спасал… Или двигатель отказал при заходе на посадку…
Командир части белозубо засмеялся.
— Ну, специально для вас мы, конечно, никаких нештатных ситуаций создавать не будем, Людмила Владимировна. А вот поговорить вам будет с кем, у нас такие люди есть. Это майор Белянкин, например. В марте, кажется… да, в марте с его машиной в воздухе случилось нечто непредвиденное: заклинило шасси… Об этом, в принципе, наша военная газета писала, но так — информационно. Дескать, летчик Белянкин в нештатной ситуации не растерялся и показал себя грамотным специалистом… строк пять, не больше.
— Ну-у… — сейчас же подхватила Люся. — Да я все в деталях распишу: как он летел, как у него шасси заклинило, что он при этом думал и как действовал, кто у него на земле, дома, оставался… Я умею переживания писать, Вадим Геннадьевич! Я вот только что была в Степянке, вы же знаете, там отдельный штурмовой полк стоит, который сейчас в Чечне…
— A-а… — протянул полковник, и его васильковые, под цвет петлиц на кителе глаза вспыхнули неподдельным интересом. — Значит, вы там были? А я служил там, Людмила Владимировна. Я же в Придонске второй год всего.
— Ну вот, видите, Вадим Геннадьевич! — обрадовалась Люся. — Гора с горой не сходятся, а люди обязательно встретятся. Вот и мы с вами…
— А вы зачем в Степянку ездили? — поинтересовался полковник.
— Ну… женщины, жены офицеров попросили… написали в нашу газету… я поехала. Переживают за своих мужей, против войны выступили с Обращением к президенту Ельцину. Сбивают же ваших летчиков, Вадим Геннадьевич! Я же как раз на похороны Студеникина попала. Такое горе, я вам скажу, для семьи…
— Да, Игоря я знал, — вздохнул Некрасин. — Хороший был парень! И летчик — от Бога! Мало таких. Вот о ком надо было писать, Людмила Владимировна. Поэт неба. С ним поговорить было — одно удовольствие… Да, но мы отвлеклись. Белянкин сейчас отдыхает после ночных полетов, уже ушел с аэродрома.
— А следующие когда, Вадим Геннадьевич? — Люся затаила дыхание. — Я бы хотела на них поприсутствовать. Ну, пожалуйста, Вадим Геннадьевич! — Она, как маленькая девочка, капризно надула крашеные красивые губы. — Это же романтика для нас, поймите! Для гражданских людей, тем более для женщины.
— Я понимаю, понимаю, — по-отечески улыбался полковник.
Некрасин повел пальцем по толстому стеклу, под которым лежали у него деловые бумаги, в том числе и график полетов, сказал:
— Я вам позвоню, оставьте свой телефон. И, кстати, полистаю вашу газету.
— Я же вам сказала, Вадим Геннадьевич! — Люся поднялась. — Мы стоим на патриотической позиции. Вы же наши защитники, как можно армию охаивать!
Такое заявление Некрасина вполне устраивало. К тому же ему нравилась эта симпатичная женщина-журналист. В их авиационном деле она, конечно, ничего не понимала, но это не беда — ей растолкуют все, что нужно.
Полковник вышел из-за стола, подал Люсе руку, и она на долю секунды задержала его пальцы, сказав:
— Ну, так я буду ждать от вас звонка, Вадим Геннадьевич!
— Конечно, конечно, Людмила Владимировна! — отвечал боевой офицер. Он, разумеется, заметил это чуть-чуть затянувшееся рукопожатие, ощутил тонкий аромат, исходивший от ее мягких и таких доверчивых пальцев… Умеет женщина подать себя! Как такой отказать!