— Нет. Знаю, что наши спонсоры, а где работают… Но можно у Анны Никитичны спросить, она знает.
— Вот и спросим. Найдем! — Татьяна потянула Марийку за собой, и та подчинилась. Татьяна Николаевна права: если действовать — то сегодня. Завтра-послезавтра спонсоры что-нибудь придумают, Анна Никитична им поможет, неизвестно еще, как поведут себя Яна с Катей, время многое может изменить. А сегодня они еще не пришли в себя, сегодня еще что-то, пожалуй, можно решить.
Марийка охотно шла рядом с Татьяной (это Бог ее послал, надо послушать), держа ее под руку, слушая распевную и неторопливую речь. На душе у девушки с каждым шагом становилось все спокойнее, росла уверенность в том, что она поступила правильно.
Анна Никитична была еще дома. Марийку с Татьяной встретила настороженно, но внешне приветливо, даже с улыбкой. Она успела уже прибраться в доме, во всяком случае, здесь, на первом этаже, ничто теперь не напоминало о ночной оргии — все выглядело в гостиной чинно и вполне пристойно.
— Марийка?! — Анна Никитична сделала несколько удивленные глаза. — Вот хорошо, что ты вернулась, мне нужно с тобой поговорить. А это кто с тобой? Прошу вас, проходите.
Татьяна спокойно вошла в дом, поставила в прихожей на полированный столик с телефоном свою сумку, скинула сапоги. На приглашение хозяйки ответила сдержанным кивком, в котором чувствовалось достоинство, прошла в гостиную, села в кресло.
— Я мать Марии, — сказала она веско. — Приехала вот погостить, дочку проведать, и у самого порога узнаю новость…
— Какую? — нейтрально спросила Анна Никитична, хотя сразу поняла, что эта женщина все уже знает. И еще она поняла, что с «матерью» Марийки ей предстоит тяжкий и жестокий бой.
— А новость тебе хорошо известна, — Татьяна решила не церемониться с хозяйкой притона. — Анна Никитична тебя зовут?.. Так вот, Нюра. Буду говорить тебе прямо. Ты ненамного старше меня, да даже и не в этом дело… Буду говорить тебе то, что решила.
— Конечно, говорите, — вежливо отвечала Анна Никитична, пропуская мимо ушей грубое «ты», «Нюра» и все остальные речевые нюансы и манеру поведения гостьи. — Я думаю, за тем вы и пришли.
— Да, я пришла за тем, чтобы защитить свою дочку от кобелей и насильников. А также спросить с тех, кто им помогает, то есть, с тебя, сводницы.
— Но простите… Татьяна Николаевна… э-э… Мария достаточно взрослый человек… самостоятельная девушка, чтобы решать такие вопросы — где ей провести время.
— Для матери дети всегда маленькие и неразумные! — перебила Татьяна, и в голосе ее зазвучала медь. — И мы с тобой, как взрослые люди, должны это помнить, и им, — она ткнула пальцем в сторону молчаливо сидящей Марийки, — внушать правильные вещи. А ты что тут вытворяешь? — Она выразительно, с нужной паузой оглядела гостиную, пышный ковер под ногами, и по ее взгляду Анна Никитична поняла, что Марийка рассказала «матери» все в подробностях. — Ты что вытворяешь? — грозно спросила Татьяна. — Старая баба, а с молодыми такое выделываешь! Тьфу! Как тебе только не стыдно?!
Анна Никитична не растерялась, взвилась.
— Послушайте, вы! Мать! Выбирайте выражения, не позорьте меня при девчонке! Нам с ней, может быть, еще придется работать. Врывается, понимаешь, в чужой дом, оскорбляет!.. Да я сейчас в милицию позвоню, я вам покажу, как вести себя с порядочной женщиной!
Татьяна усмехнулась.
— Это ты-то порядочная? Молчала бы уж! И в милицию ты, Нюра, звонить не будешь. Это я буду теперь во все колокола тут звонить, выведу тебя и этих кобелей, которые над моей дочкой надругались, на чистую воду! Пересажаю всех!.. Ишь, устроила тут кордебалет с распутством, неразумных девчонок с истинного пути совращает!
— Да кто их совращает, господи! — взмолилась и заметно струсила Анна Никитична. — Ну, пригласила коллег на вечеринку, выпили… Они сами уже взрослые люди, больше нас с вами понимают.
— Не темни, Нюра, я все знаю. Все, поняла?! И как мою крестную дочку тут насиловали все вместе, и как ты тут с ними кувыркалась, а потом деньги предлагала. Я нынче же сестре, Шуре, телеграмму отобью, она тут же примчится с мужем… Да они, когда узнают, всех вас тут перестреляют. Муж у нее знаешь кто? Они от твоего гадюшника камня на камне не оставят.
Пальцы Анны Никитичны (она сидела напротив Татьяны, в глубоком и мягком кресле) забегали по складкам халата, затеребили высокий, подпирающий шею ворот. Взволнованно откашлявшись, она спросила:
— Татьяна Николаевна, я все понимаю… Но что же теперь делать? Мужчины в отчаянии, девочки тоже, я себе места не нахожу. Никто же не думал, что так получится. Все веселились, выпивали… Знаете, мужчины у нас культурные, состоятельные, они готовы компенсировать моральные потери… мы говорили уже на эту тему с Марийкой. Правда ведь, Марийка? Что ты сидишь, как воды в рот набрала? Тебя это в первую очередь касается, речь же и о работе в театре идет.
Марийка, не поднимая головы, пожала плечами, промолчала.
Татьяна направилась к телефону, говоря на ходу:
— Хватит нас уговаривать. Где эти твои культурные да состоятельные работают? Давай мне номера телефонов, адреса, фамилии.
Анна Никитична подхватилась вихрем, набрала номер, приговаривая при этом: «Я сама… Чего вы так разволновались? Люди и не о таких делах договариваются. Сейчас я свяжу вас с Антоном Михайловичем…»
— Антон Михайлович? Это Анна Никитична. Да-да, по поводу нашей знакомой… Я понимаю, никаких имен… Дело в том, что у меня сейчас она и ее мать, как раз приехала в гости. В общем, извините за беспокойство, но они очень решительно настроены. Очень! Мама ее… Да, я говорила про деньги…
Татьяна вырвала у Анны Никитичны трубку.
— Алло! Как вас там, Антон Михайлович?.. Это мать Марийки. Неужели вы думаете, что каких-то два миллиона «деревянных» спасут вас и вашего дружка от тюрьмы? Вы совершили мерзкое преступление, надругались над моей дочерью, она мне крестная, неродная, но если я вызову сюда Александру с мужем… вас всех уничтожат, понятно? Ее отец разговаривать с вами будет по-другому…
— Татьяна Николаевна… простите… — Голос Городецкого заметно дрожал. — Получилось все так нелепо, мы все, в том числе и Мария, выпили лишнего, потеряли контроль над собой. И никто толком теперь не скажет, что же именно случилось, понимаете? А оговорить человека, тем более, женщине — раз плюнуть, я это прекрасно понимаю. Но надо же во всех ситуациях оставаться людьми, мы живем в цивилизованном обществе и давайте вопросы решать цивилизованно. Тем более, что мы с другом не снимаем с себя никакой вины и готовы компенсировать… В конце концов, пять миллионов рублей даже в наше время что-то значат, не так ли?
— Да за то преступление, которое вы совершили со своим другом, не имею чести его знать, и десять миллионов не деньги. — Анна Никитична при этих словах невольно ахнула, а у Марийки вытянулось от волнения лицо. — Свобода и жизнь дороже. Вы меня хорошо понимаете? Я сегодня же, сейчас, отправляюсь на почту, вызываю телеграммой Шуру с мужем, он приедет не один, это ясно, и вам с вашим другом несдобровать…
— Не торопитесь, прошу вас! — стал умолять Городецкий. — Все можно поправить. Вы подумайте и о вашей крестной дочери, Татьяна Николаевна, обо всем, что за этим может последовать. Мы все виноваты, в большей или меньшей мере. Но неужели деньги ничего не значат для юной особы? Она ведь нуждается, я знаю. И те десять миллионов, которые вы назвали… что ж, пусть сегодня это будет аванс, моральная, так сказать, компенсация. А?
— Подождите у телефона. — Татьяна прикрыла трубку рукой, глянула на Марийку. Ту от всего происходящего трясло.
— Десять миллионов, дочка. Аванс. Простишь?
— Крестная, ради Бога!.. Я… не знаю! — У Марийки не попадал от волнения зуб на зуб.
Татьяна хмыкнула, строго сказала в трубку:
— Часа два вам хватит, Антон?.. Хорошо, давайте после обеда, в половине третьего. Встретимся на главпочтамте. Аванс привезете полностью. Об остальных поговорим потом. Не вздумайте выкинуть какой-нибудь фокус. С нами будут мужчины, меры безопасности я приму, имейте это в виду.
— Какой «фокус», Татьяна Николаевна?! О чем вы говорите? Все будет, как договорились, не волнуйтесь, — голос Городецкого все еще дрожал. Ему совсем не нужен был этот конфликт — он мог спутать все его планы, создать «Мечте» ненужную репутацию (да и ему лично). И вообще, тут дело пахло судом, сроком. Феликс вроде бы со смешком отнесся ко всему этому, а напрасно. Напрасно!
— В половине третьего! — напомнила еще раз Татьяна и положила трубку. — Все, Марийка, пошли! Впрочем, погоди, я ребятам сразу позвоню, чтобы приехали к главпочтамту.
Она, мельком глянув на мертво стоящую Анну Никитичну, набрала свой домашний номер, сказала:
— Андрюша, это я. Ты вот что, сынок: собери всех наших ребят, и к половине третьего подъезжайте на главпочтамт. Понял?
— Каких ребят? О чем вы говорите? — недоумевал на том конце провода Петушок, но Татьяна, посильнее прижав трубку к уху, повторила:
— В половине третьего. Юра с Костей пусть на машине подъедут, Семена с Володей можно позвать, они ребята крепкие… А ты сиди дома, не отлучайся, я скоро приеду. Понял?
…Едва Татьяна с Марийкой вышли, Анна Никитична тут же набрала номер Городецкого.
— Антон Михайлович, это я, Никитична. Слушайте, вы сейчас с этой говорили, с крестной Марии… Очень опасная женщина, я вам скажу! Очень! Злющая баба, от нее всего можно ожидать. И лучше действительно от них откупиться. И родни у них тут, в городе, как я поняла, полно. Звонила она сейчас какому-то Андрею, целую банду велела собрать. Так что вы там, на главпочте-то, поосторожней.
— Понял, спасибо, — буркнул Городецкий и швырнул с досадой трубку. Действительно, погуляли они с Феликсом, нечего сказать! Он как услышит, что еще на десять «лимонов» их накололи, с ума сойдет. И вообще, чего доброго, взбеленится, парней с собой притащит на разборку. А там — жутко представить, что может получиться. Нет, лучше Дерикоту ничего этого не говорить, сказать, мол, актерка согласна на пару «лимонов»… М-да, значит, ему, Городецкому, придется выложить… девять! И придется выложить.