— Да ты с ума сошел, Жора! — Изольда, дрожащая с головы до пят, заламывала руки, ужас исказил ее лицо. — Как тебе только в голову могло прийти такое? Я этот пистолет и в руки никогда не брала, даже не знаю, как с ним обращаться!
Она, как утопающая, хваталась за соломинку — подробно, теперь даже и показывая, восстанавливала перед хмурыми мужчинами картину «самострела» Бизона. Прибавила, что «сначала Жора пугал меня пистолетом, передергивал затвор, к виску приставлял…»
— Ну, а чего он хотел? — прямо спрашивал Дерикот.
— Он заставлял меня делать непотребное, а я отказывалась. Что я, шлюха подзаборная?! Он тогда снова наставил на меня пистолет, а я стала у него вырывать, хотела спрятать, а он махал им и как-то получился выстрел.
— Ладно, ладно, успокойся, — довольно миролюбиво проговорил Феликс. — Потребное, непотребное… кто вас теперь разберет? Главное, живой. Значит, вылечим. А там разберемся. Ты, Изольда Михайловна, язык за зубами держи, поняла? Что бы ни спросили — ничего тут не было, ты тут не была, ничего не знаешь. Про пистолет — никому ни слова, понятно?
— Да век бы мне этот пистолет не видеть! — вполне искренне заплакала Изольда, поняв, что первая гроза прошла. — Приехала в гости, все честь по чести, он же приглашал!.. А потом давай вытворять: то минет ему делай, то перед зеркалом раком становись! А потом и за пистолет схватился! Он же меня мог убить, Феликс Иванович! Дурак пьяный!.. Да чтобы я еще когда-нибудь с ним рюмку вина выпила!..
— Ну хватит, хватит, — сдерживал ее эмоции Дерикот. — Не зарекайся наперед, вместе работаем, неизвестно еще, как жизнь повернется. Поправится, все будет хорошо, погуляем вместе, под моим контролем. Тамадой у вас за столом буду. Скоро он поправится, Женя? Как думаешь? — повернулся Дерикот к врачу.
Тот, забинтовывая Бизону плечо, торопливо глянул на Дерикота.
— Ничего сейчас не могу сказать, Феликс Иванович. Будем надеяться на лучшее. Крови немного вышло, хрипов в легких я не слышу, может, пуля и не задела их. Но это все рентген покажет. Отлежится потом у Ады, недели через три-четыре — тьфу-тьфу! — будет на ногах, в строю.
— Женя, ты Аде Константиновне скажи, что она получит хорошие деньги, парня надо на ноги поднять как можно быстрее. Он у меня из коренных. И так ряды поредели… Я, правда, новых парней взял, но с ними еще работать да работать.
Бизон дернулся от неосторожного движения врача, и тот принялся его успокаивать:
— Потерпи, дорогой, заканчиваю. Вот тут еще… так, теперь все в порядке. А Константиновне ты доверяй, это наш человек. Поднимет тебя, не переживай, да и я буду почаще приезжать. Только бы легкие не были пробиты да от сепсиса Бог бы миловал, а остальное заживет. Мужик ты здоровый, выберешься.
Дерикот, до того расхаживающий по комнате, сел к Бизону на тахту, спросил:
— Терпимо?
— Терпимо. Налей-ка коньяку, Феликс Иванович.
Врач, перехватив вопросительный взгляд Дерикота, кивнул — можно немного, не повредит. Да и боль поутихнет.
Жорка выпил поданный Изольдой коньяк, откинулся на подушки. Дерикот заметил дыру от пули, потянул подушку к себе.
— Это… что?
— Он же через подушку стрелял, Феликс Иванович! — тут же нашлась Изольда, держащая, что называется, ушки на макушке. — Сначала мне на живот ее клал, говорил, что, вот, бабахну сейчас и никто не услышит. Пистолетом щелкал — и у себя возле виска, и возле моего. Он у него сначала незаряженным был. А потом патроны вот сюда, в рукоятку вставил, дернул вот эту штуку… как она называется?.. Да, затвор, и снова пистолет мне к животу… Я думала с ума сойду от страха.
— Но в себя-то он как попал, расскажи еще, — потребовал Дерикот, помогая вместе с врачом поднять Бизона.
— Ну… я же вам показывала!.. Вот сюда он мне приставил пистолет, я взяла его обеими руками, стала отнимать… А потом я даже и не помню, как получилось, куда он его направил… И подушка сверху, кажется, была, да… Вдруг — бабах! Я и обмерла. Жора сразу застонал и упал на кушетку, кровь пошла, пистолет у него вот так, в руке был… Я все оставила как есть, скорее оделась и — за «скорой»… Позвонила, прибегаю, а он сидит, ругается, весь в крови…
— Хорошо, что сообразили меня позвать, — одобрил Дерикот, осторожно надевая на Бизона кожаную куртку. — И «скорую» ты вовремя завернула, а то бы сейчас нам от легавых не отбиться. «Пушку» бы тут же изъяли, а она в розыске…
— Я бы им хрен ее отдал, — Бизон стоял уже на ногах, морщился, поправлял рукав куртки.
— Это хорошо, что ты в себя пришел, — спокойно заметил врач. — А так бы…
— Ладно, все, поехали! — распорядился Дерикот. — Вы ведите его к машине, а я квартиру закрою, гляну тут…
… — Ну, а дальше что было, Лиза? — спросила Татьяна, с напряженным вниманием слушающая рассказ Изольды.
— Ну, довели мы Бизона до машины, они уехали. А я домой… то есть, к вам, пошла.
— Ты поняла, где эта Ада Константиновна живет? Они называли адрес?
— Нет. Слышала, что они, Дерикот, кажется, сказал шоферу — на Левый берег, мол, поехали. И все.
— Ну, Левый берег большой, это полгорода. Так мы его не найдем. А надо бы…
Изольда с Петушком переглянулись. Они поняли, что их квартирная хозяйка вовсе не собирается отказываться от задуманного — довести начатое до конца.
— Тань… — мягко сказала Изольда. — Я, честно говоря, сомневаюсь, что Бизон и Дерикот мне поверили. Я, видно, путалась, когда рассказывала… меня же всю трясло! От этих людей всего можно ожидать! Они т а к на меня смотрели!
— Да, от этих можно, — не стала спорить Татьяна. — Поэтому я и спросила про адрес медсестры. Но как теперь эту сволочь достанешь? А Бизон придет в себя, снова начнут тебя спрашивать. Еще неизвестно, правда что, поверили они тебе или нет. Нужно быть готовой ко всему.
— Что же мне теперь делать? — Изольда, кажется, стала только теперь понимать серьезность своего положения. Да и Петушок заметно скис: неопределенность, тяготившая его, теперь усугублялась новой реальной опасностью — Дерикот со своими боевиками и медиками вполне мог выбить нужные признания как из Изольды, так и из Игоря. Права Татьяна Николаевна: от таких людей всего можно ожидать.
Татьяна раздвинула занавески — серое вялое утро стояло за окном кухни, где они сидели. Вздохнула:
— Надо, наверное, к Тягунову идти, признаваться во всем, помощи просить. Иначе нас всех, как котят, передушат.
— И что… ты ему все расскажешь? — ужаснулась Изольда. — Да нас же всех четверых… Ты разве не понимаешь, Таня?!
— Я буду говорить только про себя, Лиза. Не беспокойся. Я была одна, там, у Бизона.
— Но у Жорки была я! Меня он видел, а не тебя!.. И потом: пистолет. Где ты его взяла? Откуда ты знала, где он лежит? Как ты к нему в квартиру попала? Что ты на это скажешь следователям? И Жорка — он хоть и дурак, но поймет, кто дверь открыл!
— Я поговорю с Тягуновым, скажу только то, что касается меня одной. Ни слова лишнего он от меня не услышит. Я все понимаю, Лиза. Но теперь рисковать нельзя. Тебе, думаю, вообще бы спрятаться надо.
Изольда и Петушок напряженно слушали Татьяну. Да, ситуация зашла в тупик и стала опасной для всех. Срочно надо предпринимать что-то из ряда вон, нельзя пускать события на самотек. Раз Дерикот и Бизон сомневаются в искренности слов Изольды, значит, они будут возвращаться к ситуации снова и снова, пока не получат ответа… Да, кажется, Татьяна права: нужно срочно обращаться к Тягунову. Без помощи милиции теперь не обойтись.
Рабочий телефон Тягунова долго не отвечал. Потом в трубке клацнуло, щелкнуло, и занятый мужской голос нетерпеливо сказал:
— Косов слушает. Говорите побыстрей!
— Это Морозова. Здравствуйте! — Татьяна старалась попасть в заданный темп разговора. — Можно Вячеслава Егоровича?
— Он дома, болен, — лаконично отвечал начальник отделения.
— А… что с ним?
— Ну… простыл, температурит. У вас что-то срочное? Он, кстати, предупреждал, что если вы позвоните…
— Да как вам сказать… Я бы хотела повидать его, но если он болен… А домой можно ему позвонить?
Косов помялся.
— Вообще-то, домашние телефоны своих сотрудников мы не даем… Хорошо, позвоните вот по этому номеру, — он назвал цифры, — только, пожалуйста, не огорчайте человека, пусть он хоть несколько дней отдохнет от забот.
— Я понимаю, понимаю, — торопливо заверила Татьяна. — Просто позвоню, пожелаю здоровья… Вы не волнуйтесь, я ничего лишнего не скажу.
— Да я особенно не волнуюсь, — чувствовалось, что Косов улыбается в трубку. По интонации его голоса, по тому, что он дал домашний телефон Тягунова, Татьяна вполне справедливо предположила, что Вячеслав Егорович… Слава… что-то такое приоткрыл своему начальнику, иначе Косов вел бы себя по-другому. Впрочем, о чем это она? Что мог приоткрыть Тягунов, о чем рассказать? Несколько коротких встреч в управлении по служебному поводу — трагическому, конечно! — служебные же разговоры, вопросы-ответы. И все же она понимала, что лукавит, что все-таки у них с Тягуновым что-то зародилось — большее, чем простое расположение друг к другу, чем обычная симпатия мужчины и женщины. Она вспомнила и его взгляд — тот, у лифта, когда им помешал какой-то чин. Ведь Слава хотел сказать что-то неслужебное, важное, она это хорошо почувствовала! А его поведение в кабинете, когда, в общем-то два взрослых человека, разговаривающие вполне в рамках приличия и служебного соответствия, что-то такое могут сказать друг другу и между казенными словами. И они — сказали!
Но, может быть, это все выдумки? Может, ей просто показалось — взгляды, улыбки, многозначительные намеки?! Тягунов — воспитанный, вежливый человек, он хорошо понимает ее состояние, сочувствует, стремится хотя бы душевным участием смягчить ее боль, помочь, подбодрить? С чего она взяла, что он и смотрел на нее как-то по-особенному и более внимателен, чем к другим женщинам? Вполне, ведь, возможно, что будь на ее месте другая, Тягунов так же участливо говорил бы с ней, пошел бы провожать к лифту, ласково бы смотрел в глаза…