— Успокойтесь, — ответил он на немой вопрос, — она ничего не скажет.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В доме на улице Деревянной Шпаги Арманда де Сент-Круа, съежившись, сидела в кресле, погруженная в глубокие думы. С тех пор как она узнала, что герцогиня Бургундская скончалась вместо той, которая должна была погибнуть, тень не сходила с ее лица.
Наступила ночь. Темнота мало-помалу поглотила большую комнату, эту лабораторию смертельных снадобий, и только в слабом лунном свете, едва пробивавшемся сквозь тяжелые портьеры, блестели глаза дочери де Бренвилье.
Вошел Зоппи и поставил лампу на стол.
— Распорядится ли мадам принести ужин? — спросил он.
— Нет-нет, я совсем не хочу есть. У меня, должно быть, лихорадка… Принеси только мой обычный оранжад…
— Сию минуту, мадам.
Маленький человечек вышел. Арманда вскочила.
— Ну, — пробормотала, проведя дрожащей рукой по черным волосам, — ну, начинается…
Итальянец вернулся и поставил около лампы поднос с графином и стаканом. Женщина на три четверти наполнила стакан прохладным напитком, а Зоппи украдкой смотрел на нее и чувствовал, как холодеет его спина. Но Арманда его не замечала, ей было не до Зоппи. В тот момент, когда она поднесла напиток к губам, дверь распахнулась и в комнату вошел человек.
Арманда вскрикнула и поставила стакан на поднос. Пошатнувшись, дрожащими пальцами она ухватилась за стол. В неожиданном посетителе она узнала Элиона де Жюссака.
— Зачем вы пришли сюда, сударь? — спросила Арманда.
— Увы, мадам, — произнес дворянин печально, — должен объявить, что вы обречены. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Ваше положение безнадежно.
Мертвенно-бледная, со сведенными от ужаса губами, она не отрывала от него глаз. Так Макбет смотрел на призрак Банко, так осужденный ловит каждое движение палача…
— Король все знает, — продолжал крестник Арамиса. — Он знает, с кого нужно спросить за смерть любимой невестки. Приказ отдан. Люди де ла Рейни будут здесь с минуты на минуту, а завтра вы предстанете перед судьями, не ведающими жалости.
— О нет! Ошибаетесь, — сказала Арманда. — Друзья защитят меня…
Барон отрицательно покачал головой.
— Сильно сомневаюсь в этом… Друзья вас покинут из страха скомпрометировать себя… Уверяю, они способны бросить на произвол судьбы человека, в котором больше не нуждаются. И пусть на его голову падут гнев короля и суровость правосудия — те и пальцем не шевельнут.
Арманда молчала. Элион был прав. Она чувствовала, что брошена. Брошена теми, кто, в сущности, довольно туманно говорил о своей поддержке. Она хотела насмешливо улыбнуться, но не смогла. Она только смотрела на Элиона мрачным взглядом побежденного злодея.
Однако, овладев собой, дочь де Бренвилье зашипела, как змея:
— Ну что ж… Понятно… Думаете отомстить?
— Я? Думаю отомстить?!
— Конечно. По крайней мере за ту, которую я хотела, но не смогла погубить… Разве вы не орудие гнева Людовика, не один из членов его полиции, правая рука этого Рейни?.. Дьявольщина! Для меня большая честь: знатный дворянин, дворянин шпаги, и вдруг стал шпиком и явился меня арестовать. Ведь вы пришли меня арестовать, не правда ли?
— Мадам, — сказал барон просто. — Я пришел, чтобы попытаться вас спасти.
— Спасти?
— Выслушайте же! Минуты сочтены. Переоденьтесь мужчиной, как тогда в кабачке «Кувшин и Наковальня». Лошади уже оседланы, для вас и для слуги. Скачите до ближайшей границы!.. И постарайтесь жить честно, если можете…
— Вы не презираете меня? — воскликнула она радостно.
— Я вас жалею.
— И не питаете ко мне ненависти?
— Я слишком часто вспоминаю нашу первую встречу.
— Тогда бежим вместе! — Арманда бросилась ему на шею.
Крестник Арамиса, ошарашенный, резко освободился из ее объятий.
— Отправиться с вами! Силы небесные!.. Как можно мне это предлагать…
— Да-да, едемте вместе!.. Не теряя ни минуты!
— Следовать за вами! Бросить жену!.. Черт возьми! Да вы с ума сошли!
— Но я люблю вас! — воскликнула она в отчаянии.
— Знаю… Вы мне уже говорили… И, наверное, сами в это верите, — мягко ответил барон.
— А вы, вы не верите?
— Положим, верю… Но я полюбил другую… Люблю и буду любить ее всегда.
— Но она, — процедила Арманда сквозь зубы, — не любит, как я. Не любит настолько, чтобы ради вас совершить преступление.
Она снова приблизилась к нему и, умоляюще глядя в его добрые глаза, горячо заговорила:
— Да, признаюсь, я готова была убить… Голова моя полна зловещих планов, как эта комната — смертельных ядов… Но капля нежности может превратить демона в ангела… Элион, ты сотворен не из грязи и желчи, как мы, все остальные; ты великодушный, добрый, мужественный. Будь же и милосердным! Немного любви — прошу как милостыни!.. О, я стану достойна тебя, я откажусь от преступлений, я избегу правосудия, Господь пощадит меня!.. Хочешь, для тебя я преступлю клятву, откажусь от мести, забуду мать и ее палача. Примири меня с Небом, прошу тебя!
Она плакала, и на этот раз слезы ее были искренними. Элион отвернулся, чтобы не видеть их, и молчал, как Эней, неумолимый перед стонами Дидоны.
— Ты согласен, скажи, ты согласен? — твердила она.
— Это невозможно, — ответил барон.
Наконец Арманда совладала с собой.
— Подумайте! — холодно произнесла она. Столько угрозы послышалось в этом слове, что крестник Арамиса, приняв вызов, почувствовал необходимость дать отпор.
— Подумайте тоже, — сказал он сурово, — люди господина де ла Рейни вот-вот будут здесь, и вас выведут из этого дома, чтобы препроводить в Шатле и отдать под трибунал, а затем…
— Затем на Гревской площади, без сомнения, вы с женой посмотрите, как я буду держаться перед эшафотом… — И бросила яростно: — О, если бы эта Вивиана могла меня ненавидеть так, как я ее!
— Вивиана ничего не имеет против вас, мадам, — произнес господин де Жюссак твердо и в то же время нежно. — Это она послала меня сюда, чтобы вырвать заблудшее создание из когтей рока… Мне ведь все известно про букет…
Элион вызывал восхищение своим спокойствием, силой и красотой.
— Вивиана вас простила, — отчетливо произнес он.
Женщина бросилась вперед, пригнув голову, как будто ее хлестнули по лицу.
— Жалость!.. Я вызываю у нее жалость, у этой женщины!.. Черт меня возьми! Дальше уже некуда!
Арманда металась по комнате, как хищник в клетке, она скрежетала зубами и царапала себе ладони. Она задыхалась от ненависти и гнева. Подойдя к столу, Арманда жадно схватила недопитый стакан оранжада и осушила его одним глотком.
Вдруг снаружи послышался шум. Барон подбежал к окну, боясь, что это стрелки де ла Рейни.
Когда барон обернулся, он увидел, что женщина держится за стол, чтобы не упасть. Тревожный взгляд ее замер. Она прислушивалась, но отнюдь не к происходящему за стенами дома, а к тому, что вершилось в ней самой. Вдруг резкая боль пронзила ей сердце. Арманда зашаталась, на висках и щеках ее выступил холодный пот, волосы стали дыбом…
Стакан выскользнул из непослушных пальцев и разбился.
— Ко мне, Зоппи! — позвала она.
Маленький человечек просунул в дверь свою лисью морду. Сморщенный, жалкий, дрожа всем телом, он остановился на пороге комнаты, и Арманде не составило труда разгадать причину его нерешительности и страха.
— Сюда!.. Быстро!.. Ко мне, — подзывала она его, как собаку.
Итальянец приблизился согнувшись.
Хозяйка схватила его за запястье и крепко сжала.
— Зоппи, сколько господин дю Мэн заплатил тебе за то, чтобы избавиться от меня?
Гомункулус опрокинулся навзничь:
— Мадам, мадам, клянусь…
Она посмотрела в его глаза.
— Предательство написано у тебя на лице, — сказала она, тяжело дыша и, указала на графин: — Ты положил туда яд.
— Мадам, уверяю вас…
— Не клянись, не лги. Признайся. У меня мало времени. Признайся, или я заставлю тебя выпить то, что осталось.
Злой негодяй согнулся в три погибели.
— Мадам, о мадам, признаюсь…
Элион схватил его за горло.
— Несчастный, я уничтожу тебя! — закричал он.
Молодая женщина протянула руку:
— Нет!.. Оставьте его, оставьте, прошу вас!
Кожа Арманды покрылась красными пятнами так же, как было с герцогиней Бургундской. Глубокие борозды исказили прекрасные черты ее лица, шея раздулась. Несчастная испытывала страшные муки: Господь мстил за принцессу.
— Оставьте этого человека, — повторила Арманда де Сент-Круа сдавленным голосом. — Когда он подчинялся, мне, он ничего не знал… Живая, я никогда не отказалась бы от возмездия. Смерть освобождает меня от него… — И, собравшись с силами, сквозь приступы боли она проговорила: — Я наказана за поражение и наслаждаюсь им, как наслаждалась бы победой… Пускай не удалось отомстить королю, но утешусь тем, что своей смертью выражу ему презрение…
Зрачки несчастной остекленели, лицо осунулось, щеки ввалились внутрь, на губах выступила пена, волосы поседели. Она скорчилась в муках.
— О, ад уже начинается на земле!.. — прохрипела она и с усилием повернулась к забившемуся в угол Зоппи: — Эй, слабоумный, ты что же, не мог меня убить поласковее?..
Элион стоял, прижавшись к стене, с ужасом наблюдая за этой страшной сценой казни. Вдруг заскрипели ступени лестницы.
— Стрелки! — вскричал крестник Арамиса.
— Поздно… — едва слышно пробормотала дочь де Бренвилье.
Господин де ла Рейни вместе с жандармами ворвался в комнату. В этот момент Арманда де Сент-Круа издала последний вздох.
На следующий день господин д’Аламеда, Элион и Вивиана отправились в Мадрид.
…Вернемся в первые дни сентября 1715 года в особняк господина д’Аламеды на улице Сан-Херонимо, где читатель уже побывал в начале рассказа.
Старинные часы в деревянном корпусе искусной работы, с тяжелым скрипучим маятником, пробили восемь. Уже стемнело, спальня Арамиса освещалась по испанскому обычаю горящими углями, тлевшими в большом медном тазу.