Бабушка задумалась, а потом сказала:
– А вот не знаю точно… Может, и попал… Есть несколько тёмных страниц в биографии моей бабушки. Но кто теперь что узнает? Столько десятилетий прошло, всё уже забыто и плесенью съедено.
И бабушка стала хлопотать над кастрюлей с кашей. А Степан подумал: «Ведь и она меня любит, она тоже всё время заботится обо мне…»
Вскоре квартира ожила, на кухне стали собираться все остальные члены семьи. Сначала пришла мама. Она выглядела так, будто не спала эту ночь, а разгружала вагоны с цементом. Серое, сильно похудевшее лицо её от усталости было лишено мимики и казалось маской, надетой на какого-то другого, незнакомого человека.
– Стёпушка! Здравствуй, дорогой. Ты уж встал?
Мама пыталась улыбнуться, но у неё это не получилось, только беспомощно вздрогнули уголки губ и тут же опустились.
– Так, понятно! Опять карапуз наш бузил! Он тебя замучает до смерти, попомни мои слова! – бабушка ткнула в мамину сторону ложкой, покрытой комочками манной каши.
– Спасибо, ты уже и кашку сварила… пойду, разбужу детей… Стёпушка, а ты-то покушал?
– Ага! – не вдаваясь в подробности, кивнул Степан.
Мальчик наблюдал, как мама заглянула в его комнату и окликнула брата, потом зашла в комнату бабушки, где жили сёстры. Степан смотрел, будто видел всё это впервые, будто со стороны, и пытался понять, почему каждый шаг, каждый жест матери отдаётся в его сердце такой сильной болью. Это обида? Или сочувствие?
Из комнаты родителей послышался пронзительный визг младшего брата.
– Ну понятно! Собрать детей она не успела… – философски заключила бабушка, разливая кашу по тарелкам.
– Почему? Я-то свободен, значит, пойду нянчиться… – усмехнулся Степан.
– Молодец! – подмигнула бабушка. – За это хвалю!
– Спасибо, родной! – столкнувшись с сыном в дверях, сказала мама. – Ты покачай его не множко, может, ещё поспит…
Она торопливо, будто скрывая навернувшиеся слёзы, на мгновение положила голову на плечо Стёпы и прошептала ещё раз:
– Спасибо! Я тебя очень люблю… Просто я так устала…
Маленький Гоша дрыгал руками и ногами, будто борясь с невидимой паутиной, и время от времени издавал громкий, резкий вопль. Степан подошёл к нему, осторожно и неловко взял его на руки. А потом стал ходить по комнате, укачивая брата, и хрустящим шёпотом напевать себе под нос: «Баюшки-баюшки, Гошка засыпаюшки…»
Комната родителей была похожа на музей семьи. Здесь было собрано много разных вещей, которые когда-то принадлежали ему, Наташе, Оле и Паше, а теперь перешли к младшему.
Было интересно увидеть их все в одном месте, как альбом со старыми воспоминаниями – у каждой вещи был свой, запомнившийся с раннего детства запах, свой звук, своя история.
Гоша, прижавшись к груди брата, охотно уснул, пустив длинную, блестящую слюну, и не мешал прислушиваться к воспоминаниям.
Почему-то ярче других перед глазами возникла сцена, как он, обняв новорожденную, сладко пахнущую лысую Наташку, громко смеялся, потому что у неё открывался только один глаз, который глядел невесть куда и тут же снова закрывался.
– Давай мне Гошу, я положу его в кроватку. Стёпушка, а тебе уже пора… Спасибо, что помог…
Мама осторожно, как противопехотную мину, взяла малыша и понесла его снова укладывать, а Степан выскользнул из комнаты.
– Стёпа, Стёпа! Привет! Это правда, что мы сегодня вместе в школу пойдём?! – запрыгала младшая сестра, радостно заглядывая ему в глаза.
– Конечно, это правда, – усмехнулся Степан, а про себя подумал: «Прямо какой-то необыкновенный сегодня день… Как праздник. А, собственно, что произошло такого необыкновенного? Ничего… Так должно быть всегда…»
«Вот-вот, – подтвердил Петруша, снова заглянув в его голову. – “Не любят, не любят…” А ради какого-такого дела, ты их сам всех бросил? Не помогаешь, не заботишься, не жалеешь? Может, это ты их не любишь?! А?»
«Люблю!» – ответил ему Степан и улыбнулся.
– Да, сегодня мы идём в школу все вместе! – проговорил он вслух.
Двор был серым. По нему метался ветер, как будто его заперли здесь на всю ночь, а он соскучился и пытался отсюда выбраться.
По дороге в школу Паша взял Степана за руку и тихо, будто с трудом, проговорил:
– Стёпа… меня мальчики обещали убить, если я им не буду пирожки отдавать…
– Ты чего нам не сказал? – возмущённо воскликнула Наташа. – Да мы бы этим «мальчикам» устроили весёлую жизнь! Да, Олька?
– Конечно! – азартно подтвердила та.
– Ага, устроили бы… А меня бы потом ещё и дразнить все стали… что я за юбками прячусь, что меня девчонки спасают… – грустно сказал Паша.
В отличие от своих боевых сестёр он был молчаливым, тихим и замкнутым. И складом характера он больше походил на старшего брата.
– И тебя обижают?! – потрясённо воскликнул Степан. – Я не знал… Тебя-то почему?! Ты красивый, у тебя хорошие оценки…
– Ой, как будто ты в школе не учился! – копируя бабушкин жест, махнула рукой Наташка. – Дразнят всех, кто отпора не даёт! Меня, например, никто не дразнит! А я не красавица и учусь на тройки! У меня только по физре твёрдая пятёрка. Зато я хожу на тхэквондо и могу кому угодно зубы пересчитать… ногой. – Девочка заливисто рассмеялась.
– Прости, Пашка, я, правда, не знал… Но ты ничего не бойся, в столовку я сегодня с тобой пойду…
В школе
До звонка было ещё далеко. Степан давно не приходил так рано в школу. Найдя нужный класс, он сел на корточки, привалившись к стене коридора, и задумался. Сегодня всё было каким-то странным, и, конечно, не потому, что впервые за долгое время он поговорил с родственниками, и даже не потому, что то и дело в его мысли вклинивался Петруша. Стёпе казалось, что всё сегодня он видит со стороны, глазами своего нового друга – и это было очень непривычно и странно, и неудобно. Обида, которая заполнила всё его существо, заглушалась сочувствием, а вместо раздражения начала проклёвываться на душе жалость и к маме, и к папе. И к Пашке. «Я обижаюсь на папу, что он меня не защитил. Но я ведь тоже не заступился за младшего брата. И даже не знал, что ему нужна моя помощь. А чем я-то был так занят? Только своей обидой…»
Все эти мысли бушевали в его голове с шумом и напором морского прибоя. Вопросов было больше, чем ответов. В таком смятённом состоянии Степан не заметил, как к нему подошёл Красавчик. Его лицо было перекошено ненавистью, взгляд сверкал и колол.
– Ты думаешь, что самый умный? Да? – проскрежетал он. – Я тебя так разукрашу, что родная мамочка не узнает! Ты зря начал пищать против меня, крыса!
От этих слов Стёпа машинально сжался, но вдруг, будто какая-то пружина против его воли распрямилась в нём, с силой подбросив с места. Степан резко встал и выпрямился. Прямо, не мигая и не отводя глаз, он посмотрел на своего главного врага.
«Ай-я-яй, да ведь он совсем горемычный, – услышал Стёпа голос Петруши. – Ему совсем плохо на этом свете живётся. Без любви даже цветочки вянут… А деткам совсем тошно… Только колючки выживают…»
И в этот момент, как воспоминание, как сцена из давно забытого фильма, в голове начали пролистываться кадры из жизни Красавчика, которые были спрятаны ото всех четырьмя стенами его богатой, но запущенной из-за безразличия квартиры. Стёпа увидел, с какой злобой бил Красавчика его пьяный отец, кулаком в перстнях. Как швыряла его за малейшую провинность по всем комнатам шикарная, но бездушная женщина, которая была ему матерью. А потом, чтобы замаскировать свою ненависть и агрессию, родители дарили ему дорогие подарки, откупаясь товарами со скидкой и от сына, и от своей совести.
– Ты чего пялишь на меня свои поросячьи глазки?! Как ты смеешь?! – выходя из себя, закричал Красавчик.
– Ударь меня, – ответил Степан. Руки его дрожали, перед глазами маячили чёрные пятна, но голос звучал спокойно и уверенно. – Ты ведь не умеешь жить иначе. Ударь-ударь, я правду говорю. Ударь так, как тебя бьёт отец, когда напьётся, или мать, когда возвращается домой из своих путешествий и ненавидит тебя и свою жизнь. Я не буду сопротивляться. И не дам сдачи. Но не потому, что я тебя боюсь. Я теперь точно знаю, что жизнь должна быть другой. Я хочу, чтобы и ты это тоже понял. Главное – не сила. Главное богатство – не деньги.
– Откуда ты знаешь про меня?! – выдавил из себя Красавчик, вцепился в чуб и, пряча глаза от собравшихся одноклассников, побежал по коридору к лестнице.
А Стёпа стоял и смотрел ему вслед без ненависти и без торжества, а с сочувствием: «Какой это ужас, когда тебя по-настоящему никто не любит! – И вдруг его осенила ещё одна мысль: – Если бы не он, такой злой и надменный, я бы никогда не понял, что такое любовь. Ужас, я бы и с Петрушей не познакомился!»
«Вот-вот, и не познакомились бы! – радостно подтвердил старичок. – А мне, дураку, запомнилось, как ты говорил, что никогда-никогда не поблагодаришь своих учителей… А на деле вон как всё повернулось!»
Начался урок математики. Скрипел по доске мел, учительница монотонно объясняла новую тему, возвышая голос, только задавая какие-то вопросы.
Стёпа украдкой вглядывался в своих одноклассников. Теперь он понимал, что никого из них до этого момента по-настоящему не знал. В голове его, как в комментаторской будке, засел Петруша и комментировал всё, что попадалось мальчику на глаза.
Оказалось, что Таня, серая мышка – сирота, её с самого раннего детства воспитывает бабушка. И Таня помнит своих родителей только по одной фотографии, чудом сохранившейся после пожара, в котором сгорели и они оба, и её два младших брата.
Переводя взгляд на других одноклассников, Стёпа то и дело слышал голос Петруши: «Вот бедненький-то!»
«Ничего себе бедненький!» – возмущался Стёпа, припоминая пережитое от него.
«А этот вообще бедолаженька!», «Горемычный», «Заброшенный», – причитал Петруша.
И получалось, что каждый, кто приложил к его отчаянию руку, был сам гораздо несчастнее, чем он.
«А я не один! У меня есть семья, которую я люблю… У меня Петруша есть…» – думал Степан, высвобождая закопанное в глубинах души сокровище. И когда оно, извлечённое из-под спуда обид, засияло во всей своей ценности, Стёпа ощутил необыкновенную лёгкость и радость.