Старичок, который никогда не называл себя иначе, чем дураком, проговорил:
– Три века прошло после крестной смерти и Воскресения Иисуса Христа, в начале IV века император Максимиан писал: «Если земля не отказывает нам в жатве, если не открывается вдруг губительной войны, если вредоносный воздух не заражает наших тел, если море не бушует от силы ветра, если земля, мать и питательница всех тварей, не колеблется в своих основаниях – это дело благоволения богов. Если же случаются подобные несчастия, то причиной их служит вредное заблуждение некоторых людей, то есть христиан».
Ты понимаешь? Значит, что бы ни произошло-ни случилось, во всём обвиняли христиан, хватали их, пытали, устраивая нелепые, совсем глупые допросы, и предавали их истязаниям и смерти. И чем удачливее и знаменитее был император, тем более страшные и более длительные наступали гонения. Стёпушка, тебе это ничего не напоминает?
– Сталинские репрессии… – прошептал, поёжившись, Степан, спиной чувствуя близость «Крестов».
– Да… И ленинские… И сталинские… Вот и мне – ой, как напоминает, – подтвердил Петруша, легонько похлопав мальчика по спине.
А потом он рассказал, что во время допросов первых мучеников тоже составлялись Акты, для этого всегда присутствовали нотарии – писцы, которые записывали и вопросы следователей, и ответы христиан. Некоторые Акты сохранились, они и рассказали нам о стойкости и мужестве древних христиан.
На допросе у проконсула Сатурнина были Сперат, Нартзал, Киттин, Доната, Секунда и Вестия.
Проконсул сказал им: Вы можете удостоиться прощения у господина нашего императора, если вернётесь к надлежащему образу мыслей.
Сперат: Никогда мы не поступали дурно и не совершали несправедливых поступков, никогда никого не проклинали. Встречая плохое к себе отношение, благодарили, поскольку мы чтим нашего Повелителя.
Ни кражи, ни обмана я не совершил; а если что покупаю, то плачу подать, ибо знаю Господа моего, Царя царей и Владыку всех народов.
Проконсул сказал всем: Оставьте эти свои убеждения. Перестаньте участвовать в этом безумстве!
Киттин сказал: Нет иного, кого боялись бы мы, кроме Господа Бога нашего, пребывающего на Небесах.
Доната сказала: Почтение Цезарю как Цезарю, но страх и благоговение – нашему Богу.
Вестия сказала: Я – христианка.
Секунда сказала: Хочу быть той, кто я есть.
Проконсул спросил Сперата: Ты настаиваешь, что ты христианин?
Сперат сказал: Да. Я – христианин.
Проконсул спросил: Вы не хотите взять время на размышление?
Сперат ответил: Столь праведное дело не требует никакого размышления.
Через тридцать дней состоялся второй допрос.
Сперат снова сказал: Я – христианин.
И все согласились с ним.
Тогда проконсул Сатурнин зачитал с таблички приговор: Сперата, Нартзала, Киттина, Донату, Вестию, Секунду и других надлежит казнить мечом.
Сперат сказал: Благодарим Бога.
Нартзал сказал: Сегодня мы станем свидетелями на небесах. Благодарим Бога.
Остальные тоже сказали: Благодарение Богу!
И тут же были обезглавлены за имя Христово.
– Палачи секли мечами своими и мужчин, и женщин, не разбирая. Только за то, что они были христианами и соблюдали Заповеди Христовы… – вздохнул Петруша. – Кто бы мог подумать, что и мы доживём до такого времени, когда христиан снова станут хватать и умучивать. Это я, конечно, дожил, а для тебя, слава Богу, – это давняя история. И, знаешь, как я буду усердно Богу молиться, лоб расшибать, чтобы она не ожила ни для тебя, моего радного внучка, ни для твоих детей и внуков!
Шумели машины на мостовой, не сбавляя скорости, город жил своей жизнью. Петруша прикрыл глаза и некоторое время сидел в молчании, потом заговорил вновь:
– Со всей строгостью закона судили на Литейном, в Большом доме страшно опасную преступную группу, в которую входили: пожилая матушка-игумения, игумен монастыря и несколько священников. Я уж, посчитай, сколько на белый свет гляжу, всякого перевидал, но всё понять не могу, вот чем они так советской власти угрожали? Неужели Сталин да все его помощники такими верующими людьми были и так сильно Бога боялись? Вот объясни мне, старику, какая здесь логика?
Если в Бога не верили совсем, ни чуточки, и Православие объявили поповской выдумкой, и храмы закрыли и повзрывали, чтобы не отсвечивали, то что такого угрожающего новой власти могли сделать монахини? монахи? духовенство? Ни оружия, ни власти, ни могущества у них отродясь не бывало. Только крестное знамение да молитва скромная.
Неужто богоборцы эти беспощадные так в силу молитвы верили и Бога боялись?! Или слепо в угоду тьме своих граждан не щадили, отдавали без счёта и сожаления?
Господь наш говорил: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: “перейди отсюда туда”, она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас».
А у новомучеников вера была гораздо больше, чем эта крошечная песчинка – горчичное-то зёрнышко!
Ты представляешь, радость моя, какая силища – наша вера! Не то что прогнать из святой Руси богоотступников, коммунистов-партийцев, а и землю сотрясти, и море раздвинуть может. Если верил в это Сталин, тогда понятно, почему по его приказу батюшек и матушек отлавливали, мучали и смерти предавали. Да при том тайно это делали, будто не законный суд вершили, а подлое злодеяние. Видишь, какой, может быть, верующий был человек! Недаром его в святые сейчас все кому не лень записывают… – горько вздохнул Петруша. – Ещё и святых-то сколько после себя Церкви оставил, не счесть… Только в одну «контрреволюционную», «преступную» группу включили шесть человек. А начни о них рассказывать, так вроде и не случайно в одну-то группу все попали. Но не потому, что преступники и единое злодейство совершили по сговору, а потому, что святые всё были люди. Им до Боженьки последний шажок оставался. Все, как один… Посвятили себя без остатка, без единой оговорочки Богу. Вслед за Ним были и к злодеям причтены, и кресты свои донесли, на полпути не побросали даже перед ощеренной пастью смерти. До конца дошли, до своей Голгофы. И унижения, и боль перенесли, перетерпели. И казнили их, родимых. А по воскресении своём – к Богу вознеслись и воссияли в славе Божией среди других праведников.
А чтобы засиять вот так ярко, нужно всю жизнь пройти и лампадку в душе неугасимой пронести. Даже тогда, когда пытали несправедливо, обвиняли без вины и на расстрел, будто в самый ад спускали – в подвал тот чудовищный, смрадный… И с последним вздохом не за себя, а за убийц взмолиться: «Прости им Господи, не ведают, что творят!» А это уже не просто мужественность – это стойкость Веры, это всепрощение Любви!
– Деда, неужели и монахиню не пожалели?
– У тьмы нет сочувствия и жалости: не только к старикам, к женщинам, к детям, но даже и к своим, к тем, кто ей послужил, кто жертвы ей без счёта подносил. Многие палачи и судьи ненадолго-то и пережили тех, кого убили. Их в тех же подвалах расстреляли, в тех же могильниках закопали.
– Так им и надо! Они же понимали, что делают! Они виноваты! Пусть и в аду кровь мучеников на их руках горит! И не угасает. До костей жжёт! – Степан аж задохнулся, придумывая кару, достойную их злодеяний. И никак не мог придумать, всего казалось мало.
– Ой-ё-ёй! – испугался Петруша и зажал ладонью себе рот. – Как же хорошо, Господи, что людей грешных и слабых не Стёпушка наш судит, а Ты, милосердный и добрый! Слава Тебе, Господи, слава Тебе!
– А разве я не прав?! – изумился Степан.
– Конечно, радость моя, прав. Но только сами-то мы не хотим, чтобы нас Господь по справедливости судил. Мы ведь тоже от Него милости ждём…
Стёпа понимал, что Петруша прав. Но согласиться с ним всё равно не мог. Неужели если вдруг Сталин успел покаяться, то Господь и его в рай пустит?! Какой же тогда это будет рай?! Мучители и жертвы должны будут рядом друг с другом, бок о бок жить вечно?! Это же ужас! А не рай…
– А как же тогда благоразумный разбойник? – спросил у него Петруша. – Он висел, приколоченный, на соседнем кресте с Иисусом Христом, он медленно и мучительно умирал от боли и при этом прославлял Сына Божия. Не злился, не бранился, а каялся за свои преступления, смирившись с наказанием, потому что по делам его оно было. Этот разбойник вообще первым вошёл в рай вместе с Иисусом Христом. Не праведники, не пророки, которые до Воскресения Христова мучились в аду, потому что Бог закрыл для всех людей райские двери. Душа омывается истинным покаянием. Давай расскажу я тебе про апостола Павла, первоверховного апостола, что означает – самого главного, наивысшего среди апостолов. Только два апостола, Пётр и Павел, удостоились в истории Церкви такого высокого звания.
– Пётр же трижды отрёкся от Христа, когда Его схватили фарисеи! – вдруг вспомнил Стёпа.
– Да, и петух не успел закукарекать… А потом рыдал, рвал в отчаянии на себе волосы и каялся. И всю жизнь посвятил проповеди о Воскресшем Христе-Спасителе. А когда его, как христианина, схватили в Риме, то он не отрёкся от Бога. Не сказал: «Что вы говорите? Я не знаю Этого Человека!» А только попросил, чтобы распяли его вниз головой, потому что до конца своих дней не простил себе своего предательства и считал, что не достоин принять смерть так, как принял её возлюбленный Его Учитель.
– Да уж… – прикусил язык Степан. Осуждать ему расхотелось.
– Апостол Павел вообще был сначала гонителем христиан, забрасывал их камнями, участвовал в казнях и пытках… – продолжал Петруша. – Он верил, что так надо, что он избавляет мир от врагов. И поступал по совести. А потом в душе его вспыхнула огнём и его лампадка. И засияла так ярко, что ослепила, ошеломила его. И он услышал голос: «Савл! Зачем ты гонишь Меня?» И вот из принципиального и жестокого гонителя Павел стал апостолом, проповедующим Любовь, апостолом, посвятившим всего себя Богу. Он учил и проповедовал даже в заключении. Не дрогнул и перед смертью – ему отрубили голову. Она упала и покатилась, трижды ударившись о землю. И там забили три источника. Видишь, радость моя, каким чудом прославил его Бог.