Накануне вечером, после того как Аполлония ушла спать, дон Томмазино долго еще сидел с Майклом в саду. Он выглядел озабоченным и усталым, признался, что тревожится за безопасность Майкла.
– Из-за свадьбы ты оказался на виду, – говорил он. – Удивительно, как твой отец не подумал, что тебе необходимо найти другое укрытие. Тем более у меня из-за этой шантрапы палермской своих болячек хватает. Предложил людям договориться честь по чести, оросить им клюв сверх всяких заслуг с их стороны – так нет, им все, мерзавцам, подавай. Я что-то не пойму их толком. Пробуют пакостить по мелочам, но меня голыми руками не возьмешь. Я им не мальчик, чтобы так дешево меня ставить, – что же они, не знают? То-то вот и беда с нынешней молодежью, при всех ее хваленых способностях. Рассудить не умеют, разобраться и требуют всю воду из колодца одним только себе.
Дон Томмазино прибавил, что пастухи, Фабрицио и Кало, будут сопровождать Майкла на «Альфа-Ромео» в качестве телохранителей. А он с ним попрощается сейчас, так как дела опять призывают его в Палермо и он отправится туда на заре. Доктору Тазе говорить об отъезде не нужно – старый греховодник закатится сегодня развлекаться в Палермо и может что-нибудь сболтнуть невзначай.
Майкл и сам видел, что дела у дона Томмазино плохи. По ночам за оградой виллы несла караул вооруженная охрана, в доме постоянно находилось несколько верных дону пастухов с лупарами. Сам дон Томмазино последнее время не расставался с оружием, нигде не появлялся без личного телохранителя…
Утреннее солнце уже палило нещадно. Майкл погасил окурок, натянул рабочие штаны и рубашку, нахлобучил на голову кепку, в каких большей частью ходят на Сицилии мужчины. Босиком подошел к окну спальни и выглянул наружу: внизу, развалясь на плетеном стуле, сидел Фабрицио и причесывался, лениво проводя гребенкой по густой гриве черных волос; рядом, на плетеном столике, лежала небрежно брошенная лупара. Майкл свистнул, и Фабрицио поднял голову.
– Подавай машину! – крикнул ему Майкл. – Через пять минут выезжаем. Где Кало?
Фабрицио встал. Расстегнутая на груди рубаха обнажала красно-синие очертания татуировки.
– Кофе на кухне пьет, – отозвался он. – А супруга тоже поедет с нами?
Майкл прищурился. Что-то Фабрицио с недавних пор слишком усердно провожает глазами Аполлонию. Не то чтобы он когда-нибудь посмел заигрывать с женой друга своего дона – такое на Сицилии позволит себе лишь тот, кому жизнь недорога, – но все же… Майкл ответил холодно:
– Нет, она задержится на несколько дней, сначала погостит у родителей.
Он посмотрел, как Фабрицио торопливыми шагами направляется к каменной сторожке, которая служила гаражом для «Альфа-Ромео».
Потом пошел умываться. Аполлонии не было видно – должно быть, спустилась на кухню приготовить ему на прощание завтрак собственными руками и тем умерить чувство вины, что ей перед отъездом в такую даль, на другой конец Сицилии, захотелось еще раз побывать в родной семье. После чего дон Томмазино переправит ее в то место, где будет находиться Майкл.
Внизу, на кухне, старуха Филумена принесла ему кофе и, смущаясь, пожелала доброго пути.
– Я передам от вас привет отцу, – сказал ей Майкл, и она закивала.
Вошел Кало.
– Машина подана, я отнесу ваш чемодан?
– Нет, я сам, – сказал Майкл. – А где Аполла?
Бесстрастное лицо Кало расплылось в доброй улыбке.
– Сидит в машине за рулем и мечтает нажать на газ. В глаза Америки не видела, а уж заделалась американкой.
Для сицилийской крестьянки сесть за руль автомашины было делом неслыханным. Но Майкл изредка давал Аполлонии поводить «Альфа-Ромео», не выезжая за ограду имения, и непременно садился рядом, так как она иной раз, желая нажать на тормоза, вполне могла вместо этого прибавить газу.
Майкл сказал:
– Ступай найди Фабрицио, и ждите меня в машине.
Он вышел из кухни и взбежал по лестнице наверх. Чемодан, уложенный с вечера, стоял в спальне. Перед тем как его взять, Майкл снова глянул в окно: машину вывели, но поставили не у кухонного крыльца, а у портика, у парадного входа. Аполлония сидела, положив руки на баранку, словно девочка, которая забралась в автомобиль поиграть. Кало ставил на заднее сиденье корзинку с едой на дорогу. И тут Майкл заметил с раздражением, что Фабрицио, которому, видимо, что-то понадобилось сделать в последний момент, исчезает за воротами. О чем он раньше думал, черт бы его побрал? Фабрицио оглянулся через плечо – как-то воровато оглянулся. Приструнить надо будет пастушка. Майкл пошел вниз, решив, что выйдет наружу через кухню и там уже окончательно простится с Филуменой.
– А доктор Таза что, все спит? – спросил он ее.
У глаз Филумены собрались лукавые морщинки.
– Старый петух зарю не возвестит. Доктор вчера вечером отлучался в Палермо.
Майкл хохотнул. Он вынес чемодан на кухонное крыльцо, и жаркое утро, даже сквозь вечно забитый нос, обдало его запахом цветущих лимонов. Аполлония помахала ему, он понял, что она хочет сама подогнать машину к крыльцу – до него было шагов десять, не больше, – и просит его оставаться на месте. Кало, широко ухмыляясь, стоял там же рядом, с лупарой в руке. Фабрицио все еще отсутствовал. В этот миг из незначащих мелочей в подсознании Майкла сложилась четкая картина – все разом сошлось.
– Нет! – крикнул он Аполлонии. – Не надо!
Но его крик потонул в грохоте мощного взрыва: Аполлония уже включила зажигание. Кухонную дверь разнесло в щепки, Майкла с силой отшвырнуло на добрых десять футов в сторону вдоль стены. С крыши дома на плечи ему градом посыпались камни, один задел его по голове. Теряя сознание, он успел увидеть, что от «Альфа-Ромео» остались четыре колеса да стальные оси, соединяющие их, – больше ничего.
В комнате, где он очнулся, было совсем темно, слышались чьи-то приглушенные голоса, но слов он разобрать не мог. Повинуясь неясному инстинкту, он старался не показать, что пришел в себя, но голоса умолкли; кто-то, сев на стул у его кровати, наклонился к нему и произнес, уже внятно:
– Ну, ожил наконец-то.
Зажегся свет, полоснув его по глазам; Майкл отвернулся. Голова была чугунная, тупая. Белесое пятно нависло над ним, медленно приобретая сходство с лицом доктора Тазы.
– Дай-ка я посмотрю на тебя минутку, потом погасим свет, – мягко сказал доктор. Он посветил Майклу в глаза фонариком. – Так. Ничего, все обойдется. – Выпрямился и прибавил, обращаясь к кому-то: – Можешь с ним поговорить.
На стуле у кровати сидел дон Томмазино, теперь Майкл видел его отчетливо.
– Майкл, Майкл, ты меня слышишь? Можно сказать тебе два слова?
В ответ легче всего было приподнять руку, Майкл так и сделал. Дон Томмазино спросил его:
– Кто выводил машину из гаража, Фабрицио?
Майкл, сам того не ведая, отозвался на вопрос улыбкой. Странной улыбкой, утвердительной, но леденящей. Дон Томмазино продолжал:
– Фабрицио исчез. Послушай меня, Майкл. Ты пролежал без сознания почти неделю. Понимаешь? Все думают, что ты погиб, опасность миновала – тебя больше не выслеживают. Я сообщил твоему отцу, и он прислал мне указания. Ты возвратишься в Америку, ждать осталось недолго. А пока будешь тихо отсиживаться здесь. У меня есть домик в горах, там тебя никто не достанет. Мои враги в Палермо, как только прошел слух, что ты погиб, предложили мне пойти на мировую – значит, с самого начала ты был им нужен, а не я. Под меня копали для вида, отвлекали внимание, а тем временем готовили убийство. Ты это запомни. А в остальном положись на меня и ни о чем не думай. Выздоравливай помаленьку, набирайся сил.
Теперь Майкл вспомнил все. Он знал, что его жены нет в живых – что Кало нет в живых. Да, была еще женщина на кухне. Вышла она вслед за ним на крыльцо или нет? Он прошептал:
– Филумена?..
Дон Томмазино сказал негромко:
– Цела, только носом кровь пошла от взрыва. О ней не беспокойся.
Майкл выговорил, с трудом шевеля губами:
– Фабрицио. Дайте знать пастухам. Кто мне выдаст Фабрицио, будет владеть лучшими пастбищами на Сицилии.
Племянник и дядя с облегчением переглянулись. Дон Томмазино взял со стола стакан, хватил из него янтарной влаги и запрокинул голову, отдуваясь. Доктор Таза, сев на край кровати, уронил почти рассеянно:
– Ты, знаешь ли, теперь вдовец. На Сицилии это редкость, – словно желая утешить его таким отличием.
Майкл поманил дона Томмазино ближе. Дон тоже пересел на кровать и пригнулся к нему.
– Передайте отцу, чтобы вернул меня домой, – проговорил Майкл. – Передайте, что я хочу быть ему сыном.
Однако прошел еще месяц, покуда Майкл окончательно поправился, а потом – еще два месяца, пока ему выправили нужные документы, состыковали все отрезки его пути. После этого его переправили на самолете из Палермо в Рим, а из Рима – в Нью-Йорк. За все это время след Фабрицио так и не отыскался.
Книга VII
Глава 25
Окончив университет, Кей Адамс поступила учительницей в начальную школу родного нью-гэмпширского городка. Первые полгода после того, как Майкл исчез, она каждую неделю звонила его матери справиться о нем. Миссис Корлеоне неизменно отвечала приветливо и неизменно завершала разговор словами:
– Ты хорошая девушка, очень. Забудь про Майки и найди себе хорошего мужа.
Кей не обижалась на такую прямолинейность, понимала, что это говорится из заботы о будущем молодой девушки в безнадежной ситуации.
Когда наступили школьные каникулы, она решила съездить в Нью-Йорк, купить что-нибудь приличное из платья, повидать старых подруг по университету. А также, может быть, поискать себе в Нью-Йорке работу поинтересней. Почти два года она вела образ жизни заправской старой девы: читала, учила детей, ни с кем не встречалась, вообще никуда не ходила, хоть, правда, и перестала названивать в Лонг-Бич. Она знала, что так продолжаться не может, чувствовала, что становится дерганой, ожесточенной. Просто она все время верила, что Майкл ей обязательно напишет, как-то да