Она услышала, как он вздохнул.
– Неважно, убивал я или нет. Придется тебе это усвоить.
Кей несколько опешила от его холодного тона.
– Так ты скажи мне все же – убивал или не убивал?
Майкл сел, прислонясь к подушке; в темноте чиркнул спичкой, закурил.
– А что, если я скажу – выходи за меня замуж. Или для этого я должен сначала ответить на твой вопрос?
Кей сказала:
– Мне все равно, я люблю тебя – мне это все равно. И ты, если б любил, не боялся бы сказать мне правду. Не боялся, что я донесу в полицию. Значит, вот в чем дело, да? Ты действительно гангстер, так ведь? Только для меня это, в общем, не главное. Главное – что ты меня, очевидно, не любишь. Даже не позвонил мне, когда вернулся домой.
Майкл затянулся, горячий пепел от его сигареты упал на голую спину Кей. Она невольно вздрогнула.
– Не пытайте меня, я все равно ничего не скажу. Шутка.
Майкл не засмеялся.
– Ты понимаешь, – теперь голос его звучал рассеянно, – когда я вернулся, то не почувствовал особой радости, что снова вижу своих. Отца с матерью, Конни, Тома. Приятно было, конечно, но, в сущности, меня это не трогало. А вот сегодня увидел тебя у нас на кухне и по-настоящему обрадовался. Это, ты как считаешь, любовь?
– Во всяком случае, где-то близко.
Их снова бросило друг к другу. На этот раз Майкл был с нею нежней. Потом он пошел принести им выпить. Вернулся и сел в кресло лицом к кровати.
– Давай серьезно, – сказал он. – Как ты насчет того, чтобы пожениться? – Кей с улыбкой пригласила его жестом в постель. На этот раз Майкл тоже ответил ей улыбкой. – Да нет – серьезно. О том, что было, я тебе ничего рассказать не могу. Сейчас я работаю на отца. Меня готовят в преемники семейного дела по импорту оливкового масла. Но у семьи, у моего отца, есть, как ты знаешь, враги. Может так получиться, что ты в молодые годы станешь вдовой – не обязательно, но есть такая вероятность. И еще. Я с тобой не стану делиться по вечерам тем, что происходит у меня на работе. Не стану посвящать тебя в свои дела. Ты будешь мне женой, но не товарищем, как принято выражаться. Товарищем – равной – ты быть не можешь.
Кей приподнялась на локтях и включила массивную лампу, стоящую на ночном столике; зажгла сигарету. Откинулась на подушки.
– Ты говоришь мне, иными словами, что ты гангстер, так? – сказала она спокойно. – Что ты причастен к убийствам, к разным иным преступлениям, связанным с убийством людей. И мне об этой стороне твоей жизни возбраняется не только задавать вопросы, но даже и думать. Вроде как в фильмах ужасов, когда чудовище предлагает красавице стать его женой. – Майкл, который сидел, повернувшись к ней изувеченной стороной лица, усмехнулся. Кей покаянно спохватилась: – Ой, Майкл, я вообще не замечаю эту ерунду, честное слово!
Майкл рассмеялся:
– Я знаю. А мне даже нравится так, если бы еще только из носу не лило.
– Ты сам сказал – давай серьезно, – продолжала Кей. – Ну, поженимся, – что же это будет за жизнь для меня? Как у твоей матери, как у добропорядочной итальянской домохозяйки – дети, дом, и все? А если что-то случится? Это ведь может кончиться тюрьмой.
– Не может, – сказал Майкл. – Могилой – да, тюрьмой – нет.
Уверенность, с какою это было сказано, вызвала у Кей короткий смешок, в котором к веселости странным образом примешивалась гордость.
– Ну как можно такое утверждать? Ты вдумайся!
Майкл вздохнул:
– Все это вещи, которые я не могу с тобой обсуждать, которых я не хочу касаться, говоря с тобою.
Кей надолго замолчала.
– И все-таки. Почему ты хочешь на мне жениться, если за столько месяцев не собрался позвонить? Что, я так хороша в постели?
Майкл кивнул с серьезным видом:
– Безусловно. Только я это ведь и так имею, зачем бы мне ради этого жениться? Послушай, я не требую ответа немедленно. Будем с тобой продолжать встречаться. С родителями посоветуйся. Отец у тебя, я слышал, очень крутого, по-своему, замеса человек. Посмотри, что он скажет.
– Ты все-таки не ответил, почему, почему хочешь на мне жениться, – сказала Кей.
Майкл выдвинул ящик ночного столика, достал белый носовой платок и поднес его к лицу. Высморкался, вытер нос.
– Вот тебе отличный повод не выходить за меня. Каково это, представляешь, иметь рядом субъекта, который без конца сморкается?
Кей отозвалась нетерпеливо:
– Брось, не отшучивайся. Я задала тебе вопрос.
Майкл опустил руку, держащую платок.
– Ладно, – сказал он. – Один раз я тебе отвечу. Ты – единственная, к кому я привязан, кто мне дорог. Я не звонил, так как не мог, повторяю, предположить, что ты ко мне не потеряешь интерес после той истории. Можно было, конечно, домогаться тебя, запудpить тебе мозги, но не хотелось. Я кое-что открою тебе сейчас – но с тем условием, чтобы никто другой не узнал, даже твой отец. Лет через пять, если все будет нормально, семья Корлеоне перейдет на совершенно легальное положение. Это потребует известных усилий и известного риска – тут-то у тебя и появится шанс остаться состоятельной вдовой. Почему я зову тебя замуж? Потому что ты мне нужна. И потому, что хочу иметь семью и детей – пора. Но я не хочу, чтоб моим детям пришлось испытать на себе мое влияние, как мне пришлось испытать влияние моего отца. Я не говорю, что отец сознательно оказывал на меня давление. Нет. Никогда. Никогда не заводил речи даже о моем участии в семейном бизнесе. Мечтал увидеть меня учителем, врачом – кем-нибудь из этой области. Но события приняли скверный оборот, и мне пришлось ввязаться в борьбу на стороне моей семьи. Потому пришлось, что я люблю своего отца, восхищаюсь им. Я не встречал человека, столь достойного уважения. Он всегда был хорошим мужем и отцом, хорошим другом тем, кому в жизни меньше повезло. Есть и иная сторона его личности, но для меня, как его сына, это несущественно. Как бы то ни было, я не хочу, чтобы то же произошло с моими детьми. Пусть испытывают на себе твое влияние. Пусть растут стопроцентными американцами, настоящими, без обмана. Может, им придет в голову заняться политикой – а не им, так их внукам. – Майкл широко улыбнулся. – Может, кто-то из них станет президентом Соединенных Штатов. А что, черт возьми? Мы, когда в Дартмуте учили историю, покопались в прошлом всех президентов – так у них по отцам и дедам просто виселица плакала! Хорошо, я не гордый, пусть мои дети станут врачами, учителями, музыкантами. К семейному бизнесу я их на пушечный выстрел не подпущу. В любом случае к тому времени, как они подрастут, я оставлю дела. Поселимся с тобой где-нибудь на природе, вступим в местный клуб – простой, здоровый образ жизни для американской четы с достатком. Как тебе такая перспектива?
– Замечательно. Только вот насчет вдовы – что-то слишком бегло.
– Это маловероятно. Упомянул лишь для полной достоверности. – Майкл промокнул нос платком.
– Не верю я, не могу поверить, что ты такого сорта человек, ну нету этого в тебе, воля твоя! – На лице Кей было мучительное недоумение. – Как может такое быть, это же просто недоступно разумению!
– Смотри, – мягко сказал Майкл. – Я больше ничего не буду объяснять. Тебе, знаешь, нет надобности задумываться о подобных вещах, они, по сути, к тебе не имеют отношения – ни к нашей жизни, если мы поженимся.
Кей покачала головой.
– Да, непонятно только, зачем жениться, зачем намекать, будто ты меня любишь, – ты ведь избегаешь этого слова, хоть только что говорил, что любишь отца. Про меня ты этого не сказал ни разу, и неудивительно, если ты опасаешься рассказать мне о самом главном в твоей жизни. Как можно жениться на женщине, которой не доверяешь? Твой отец доверяет твоей матери. Я знаю.
– Правильно, – сказал Майкл. – Но это не значит, что он ей все рассказывает. И знаешь, у него есть основания ей доверять. Не потому, что он на ней женился, что она его жена. Но она родила ему четверых детей в годы, когда рожать детей было небезопасно. Она выхаживала и оберегала его, когда в него стреляли. Верила в него. Сорок лет он неизменно оставался первой ее заботой, самым главным долгом. Пройди этот путь – тогда я, может быть, и расскажу тебе кое-что, о чем тебе, для твоего же блага, лучше бы никогда не слышать.
– А жить надо будет тоже в парковой зоне?
Майкл кивнул:
– Это ничего, у нас будет отдельный дом, своя жизнь. Мои родители не имеют привычки вмешиваться. Но покуда все не утрясется, я должен жить в парковой зоне.
– Потому что жить вне ее тебе опасно, – сказала Кей.
Первый раз со времени их знакомства она увидела Майкла разгневанным. Холодная отчужденность не проявилась внешне ни в жесте, ни в голосе. Леденящая волна гнева исходила от него, подобно дыханию смерти, и Кей поняла, что если все же решит не выходить за него, то причиной такого решения будет вот этот холод.
– У тебя неверное представление о моем отце и семье Корлеоне, – сказал Майкл. – Муры собачьей нахваталась из кино, из газет. Объясняю последний раз – и учти, последний. Мой отец – деловой человек, который старается обеспечить свою жену и детей. И друзей, которые могут понадобиться ему в трудную минуту. Он живет не по общим правилам – потому что правила того общества, в котором мы живем, обрекли бы его на существование, неприемлемое для такого человека, как он, – для такой сильной, недюжинной натуры. Пойми одно, он считает себя ровней всем этим президентам, премьер-министрам, членам Верховного суда, губернаторам и прочим сановным шишкам. Он отказывается признавать над собою их волю. Отказывается жить по правилам, установленным другими, – правилам, навязывающим ему на каждом шагу поражение. Конечная цель у него – все-таки войти в это общество, но сохраняя за собой известное могущество, ибо того, кто беззащитен, общество не защищает. А до тех пор – руководствоваться собственными моральными правилами, которые он ставит куда выше узаконенных.
Кей, пораженная, смотрела на него широко открытыми глазами.
– Но это же дикость! А если каждый начнет так рассуждать? Общество развалится, мы вернемся к пещерным временам. Майк, ты-то сам в это не веришь?