Джул понимающе оскалил зубы.
– Да уж, все лучше, чем наш врачебный вещмешок. Народ пугается. Хотя бы цвет переменили. – Он прошел в спальню, где лежал Нино, и, открывая саквояж, прибавил: – Спасибо вам за присланный чек. Но только это много за консультацию. Я на столько не наработал.
– Ладно, – сказал Джонни. – Не наработал он. И вообще, когда это было, пора забыть. Скажите лучше, что с Нино?
Джул быстрыми, ловкими движениями осматривал лежащего: послушал сердце, пощупал пульс, измерил давление. Потом вытащил из чемоданчика шприц, небрежно всадил иглу в руку Нино и нажал на головку поршня. С бесчувственного лица понемногу сходила восковая бледность, щеки порозовели, будто кровь быстрей побежала по жилам.
– Диагноз простой, – бодро отозвался Джул. – Когда он тут у нас хлопнулся первый раз, я воспользовался случаем и, пока он не пришел в себя, отправил его в больницу. Там его обследовали. Сахарный диабет. В легкой степени – лекарства, диета, и живи до ста лет. Ваш друг с ним упорно не желает считаться. И к тому же упорно спивается. Печень почти разрушена, очередь за мозгом. Ну а то, что случилось сейчас, – это кома. Мой совет – класть в больницу.
Джонни вздохнул с облегчением. Стало быть, ничего страшного – Нино просто следует обратить внимание на свое здоровье, вот и все.
– То есть вы хотите сказать, такую, где отваживают от бутылки?
Джул подошел к бару в дальнем углу комнаты и налил себе выпить.
– Нет, – отозвался он. – Я хочу сказать – в психиатрическую. Или, как принято в обиходе, – дурдом.
– Вы что, смеетесь? – сказал Джонни.
– Я говорю серьезно. Я не секу в тонкостях психиатрии, но все же кое-что мне известно, профессия требует. Вашего друга Нино можно бы привести в приличное состояние – при условии, что он не до конца еще загубил свою печень, а это с определенностью выяснится лишь при вскрытии. Но главный непорядок у него с головой. Ему, по существу, безразлично, что он может умереть, я допускаю даже, что он убивает себя умышленно. И до тех пор, пока это так, ему нельзя помочь. Вот почему я говорю – поместите его в психбольницу, тогда он пройдет необходимый курс лечения.
В дверь постучали, Джонни пошел открыть. Оказалось, что это Люси Манчини.
– Джонни! – Она поцеловала его. – Как я рада!
– Да, давненько не виделись. – Джонни Фонтейн заметил, что Люси переменилась. Стала намного стройней, научилась одеваться и пострижена красиво – никакого сравнения, мальчишеская прическа была ей гораздо больше к лицу. Помолодела, похорошела – прямо не узнать, и у него мелькнула мысль, не составит ли Люси ему компанию, пока он здесь, в Вегасе. Приятно бывать на людях с красивой женщиной. Стоп, осадил он себя, уже готовый пустить в ход свои чары, она же лекарева подружка. Значит, отпадает. Джонни подпустил в свою улыбку дружеского лукавства: – Ты что ж это на ночь глядя приходишь в номер к мужчине, а?
Люси стукнула его кулачком по плечу.
– Мне сказали, что Нино заболел, что к нему вызвали Джула. Хотела посмотреть, может, надо чем помочь. Как он, Нино, ничего?
– Да ничего, – сказал Джонни. – Обойдется.
Джул Сегал между тем развалился на кушетке.
– Нет – чего, черт возьми! Предлагаю – давайте посидим, дождемся, когда Нино придет в себя, и хором уговорим его лечь в психушку. Люси, он тебя любит, может быть, у тебя получится? А вы, Джонни, если вы ему правда друг, поддержите ее. Иначе очень скоро печень нашего Нино займет почетное место среди препаратов какой-нибудь университетской лаборатории.
Его легкомысленный тон покоробил Фонтейна. И это врач? Не много ли себе позволяет? Он собрался было сказать об этом, но с кровати в эту минуту послышалось:
– Эй, ребятки, а не время ли нам тяпнуть?
Нино сидел в постели. С улыбкой глядя на Люси, он широко раскинул руки:
– А ну-ка, девочка, поди к Нино!
Люси присела на кровать, они обнялись. Самое странное, что Нино выглядел теперь совсем недурно, можно сказать, нормально. Он прищелкнул пальцами:
– Ну что ж ты, Джонни? Выпить охота, время детское. Черт, жалко, стол унесли!
Джул сделал большой глоток из своего стакана.
– Вам пить нельзя. Доктор не разрешает.
Нино нахмурился.
– Чихать я хотел на докторов. – И тотчас изобразил на лице раскаяние. – Ой, Джули, да это вы? Мой персональный доктор? Я это не про вас, старичок. Так как же, Джонни, дашь мне выпить, – а то, смотри, сам встану.
Джонни пожал плечами и двинулся к бару. Джул уронил равнодушно:
– Я сказал, нельзя.
Джонни понял, что его раздражает в этом человеке. Джул говорил всегда невозмутимо, не выходя из себя, не повышая голоса, без всякого нажима, пусть даже речь шла о страшных вещах. Когда он предостерегал, предостережение заключалось лишь в смысле слов, голос при этом звучал бесцветно, как бы с нарочитым безразличием. Вот отчего Джонни, назло ему, наполнил стакан для воды хлебной водкой. Подавая его Нино, спросил на всякий случай:
– Ведь не помрет он от одного стакана, так?
– Нет, от одного не помрет, – спокойно сказал Джул.
Люси бросила на него тревожный взгляд, хотела что-то сказать, но промолчала. Нино принял стакан и опрокинул его себе в глотку.
Джонни глядел на него с улыбкой. Доктор не разрешает, ишь ты. Пусть знает свое место. Нино вдруг задохнулся, хватая воздух ртом, лицо его посинело. Тело судорожно изогнулось, как у рыбы, вытащенной из воды, шея налилась кровью, глаза выкатились из орбит. Сзади, лицом к Джонни и Люси, у кровати возник Джул. Придержал Нино одной рукой, другой ввел иглу в плечо почти у самой шеи. Нино у него под руками обмяк, понемногу перестал выгибаться. Через минуту он сполз вниз на подушку и закрыл глаза.
Джонни, Люси и Джул тихо вышли в гостиную, сели у массивного кофейного столика. Люси придвинула к себе аквамариновый телефон и заказала в номер кофе и закуски. Джонни пошел к бару, соорудил себе коктейль.
– Вы знали, что он даст такую реакцию на водку? – спросил он Джула.
Тот пожал плечами:
– В общем, это можно было предвидеть.
– Тогда какого дьявола вы меня не предупредили?
– Я вас предупреждал.
– Так не предупреждают, – с холодной злобой сказал Фонтейн. – Доктор называется! Да вам же все до фонаря! Говорит, Нино нужно упечь в дурдом, не позаботится хотя бы выбрать слово поблагозвучней – там, санаторий, например. Нравится приложить человека мордой об стол, точно?
Люси, опустив голову, рассматривала свои руки, сложенные на коленях. Джул, с обычной усмешкой, продолжал глядеть на Фонтейна.
– А вы бы все равно поднесли Нино выпить. Чтобы показать, что мои предостережения, мои предписания для вас не обязательны. Помните, после этой истории с горлом вы предложили мне стать вашим личным врачом? И я отказался, я знал, что мы с вами не сойдемся. Врач думает о себе, что он – господь бог, верховный жрец в современном обществе, в этом для него воздаяние. Но вы никогда бы не научились относиться ко мне подобным образом. Для вас я был бы господь-прислужник. Вроде тех докторов, какие пользуют вашего брата в Голливуде. Откуда только они берутся, эти целители. То ли просто не смыслят ни хрена, то ли им дела нет… Разве они не видят, что творится с Нино? Пихают в него всякую дрянь – день протянет, и ладно. В костюмчиках шелковых гуляют, зад вам готовы лизать, поскольку вы влиятельная фигура в кино, – и они уже в ваших глазах расчудесные врачи. «Шоу-бизнес, док, вы должны войти в положение!» Верно я говорю? Но выживет ли пациент, помрет – им наплевать. А у меня, видите ли, есть маленькое хобби – непростительное, согласен, – я стараюсь сохранить человеку жизнь. Я не помешал вам дать Нино глоток спиртного, потому что хотел показать, что с ним может произойти со дня на день. – Джул подался вперед и тем же ровным, невозмутимым голосом продолжал: – Ваш друг почти безнадежен. Способны вы это понять? Без лечения, без строжайшего медицинского надзора ему хана. При таком кровяном давлении – плюс диабет да плюс еще вредные привычки – его вот сейчас, сию минуту может хватить удар. Кровоизлияние в мозг – в котелке вроде как лопнет. Я достаточно наглядно излагаю? Да, я сказал – в дурдом. Чтобы вас проняло. Вы ж иначе не почешетесь. Прямо вам говорю. Либо вы помещаете вашего кореша в психиатрическую больницу и спасаете ему жизнь. Либо можете с ним попрощаться.
Люси прошелестела на одном дыхании:
– Джул, не надо так жестко. Джул, миленький, ты просто объясни человеку.
Джул встал. Джонни Фонтейн не без удовлетворения отметил, что обычное хладнокровие покинуло его. Бесцветный до сих пор голос утратил привычную небрежность.
– Вы думаете, мне первый раз приходится говорить подобные вещи в подобной ситуации? Я их твержу людям изо дня в день. Люси считает, что не надо так жестко, но она себе плохо представляет, о чем речь. «Не ешьте так много – умрете, не курите так много, не пейте, не работайте вы так много – умрете!..» Никто не слушает. А знаете почему? Потому что я не прибавляю слово «завтра». Так вот, я с полным основанием говорю вам – очень может быть, что завтра Нино умрет.
Джул наведался к бару и опять смешал себе коктейль.
– Ну так как же, Джонни, – будете помещать Нино в лечебницу?
– Не знаю.
Джул, не отходя от бара, быстро опорожнил стакан и налил еще.
– Знаете, интересная вещь – можно вогнать себя в гроб курением или пьянством, можно работой или даже обжорством. И однако же все это не возбраняется. Единственное, чем с медицинской точки зрения себя не убьешь, – это чрезмерное пристрастие к сексу, но как раз тут-то тебя всячески ограничивают. – Он сделал паузу и допил свой коктейль. – Хоть даже это не всегда безобидно, по кpайней меpе, для женщин. У меня, скажем, были пациентки, которым больше не полагалось иметь детей. Это опасно, говоришь ей. От этого, говоришь ей, можно умереть. Проходит месяц, и она к тебе впархивает, рдеет вся и объявляет: «Доктор, по-моему, я беременна», – и точно, так оно и есть. «Но это опасно для вас!» А она тебе с милой улыбкой: «Но мы же с мужем очень ревностные католики»…