го сама возможность похвалиться перед прочими, что он прибрал к рукам жену Джонни Фонтейна, является достаточной приманкой. Пока, насколько это было известно, похвастаться подобным не мог никто. «Зато кто угодно мог с полным основанием рассказывать о Марго», — невесело подумал Джонни, набирая номер.
Он сразу узнал голос Вирджинии, да это и понятно. Он знал его с тех пор, когда им обоим было по десять лет и они вместе учились в четвертом «Б» классе.
— Привет, Джинни, — сказал он. — Чем ты занята сегодня? Ничего, если я подъеду?
— Приезжай, — ответила она. — Только девочки уже спят, мне не хотелось бы их будить.
— И не буди, — согласился он. — Мне как раз нужно поговорить с тобой.
Ее голос осекся в трубке. Помолчав, она спросила сдержанно, стараясь не проявлять излишнего беспокойства:
— Что нибудь серьезное? У тебя неприятности?
— Да нет, — успокоил ее Джонни. — Наоборот. Сегодня закончилась работа над картиной, вот мне и захотелось повидаться и поговорить с тобой. И на дочек с удовольствием взгляну, если ты решишь, что это их не разбудит.
— Приезжай, — сказала она. — Я рада, что тебе повезло с этой ролью, ты ведь мечтал о ней.
— Спасибо, — отозвался Джонни растроганно. — Так через полчасика я буду.
Подъехав к своему бывшему дому на Беверли-Хиллз, он некоторое время неподвижно посидел в машине, раздумывая. Крестный отец говорил ему как-то, что жизнь надо строить так, как считаешь нужным. Прекрасный совет, особенно, если знаешь, что тебе нужно. А что нужно ему?
Бывшая жена встретила его у дверей. Она всегда была маленькой, хорошенькой, типичной итальяночкой — девочка, воспитанная по патриархальным законам, за порядочность которой в браке можно поручиться, не задумываясь. Супружеская верность для Джонни всегда имела значение. Так не повернуть ли все вспять? — спросил он себя, и тут же ответил: нет. К жене его больше не влекло, она не дала бы ему радости, слишком давно и хорошо они знают друг друга. Да ей и самой никогда не удалось бы полностью простить его. Хорошо уж и то, что вражды между ними теперь не было.
Она сварила кофе и принесла кофейник на подносе вместе с домашними печенюшками в гостиную.
— Может, приляжешь? — предложила она. — Вид у тебя усталый.
Джонни снял пиджак, освободил от туфель ноги, развязал галстук — жена наблюдала за ним из кресла напротив, тая улыбку в глазах.
— Забавно, — проговорила она.
— Что тебя развлекает? — спросил он, поперхнувшись кофе и пролив на рубашку.
— Непревзойденный Джонни Фонтейн вдруг коротает вечер без красотки, — пошутила она.
— Непревзойденного Джонни Фонтейна красотки больше не ценят, — сказал Джонни, — и, представь себе, он счастлив этому.
Он не часто так откровенничал с ней. Дженни спросила сочувственно:
— Что-нибудь случилось?
Джонни усмехнулся:
— Девчонка крутанула мне динамо, И знаешь, мне как-то даже полегчало.
К немалому своему удивлению, Джонни увидел, что ее это огорчило.
— Да не думай об этой потаскушке, — гневно сказал она. — Просто она хочет так привлечь к себе твое внимание.
Похоже, ей действительно стало обидно за своего Джонни. Как это девка посмела пренебречь им!
— Да пропади они все пропадом, — махнул он рукой. — Утомили, ей-богу. А теперь, когда я больше не пою, поклонницы вовсе оставят меня в покое. Они ведь слетаются на песни, а не ради моих прекрасных глаз, сама понимаешь. Глаза у меня как раз самые обычные.
Она возразила со знанием дела:
— В жизни ты всегда выглядел лучше, чем на снимках.
Джонни не принял ее лояльности:
— Скоро я стану совсем толстым и лысым. Если фортуна не подвернется мне в этот раз, если на последней картине не получу «Оскара» — хана, можно идти в подручные к пекарю. А в кино послать сниматься тебя — ты куда лучше смотришься.
Она выглядела вообще-то на свои тридцать пять, никак не меньше. По голливудским меркам это все равно, что сто. Толпы длинноногих, роскошных, юных девиц заполняли этот город, и казалось, их молодость непроходяща, хотя век каждой в отдельности был почти так же короток, как жизнь бабочки-однодневки: год, максимум два. Иные из залетевших сюда пташек были так диковинно прекрасны, что дух захватывало, но лишь до поры до времени, пока азарт погони за карьерой не высушивал яростным огнем живые черты. Соперничать с кинодивами простым смертным женщинам было нереально. Обаяние, ум, воспитанность, манеры — все утрачивало цену перед нашествием вечной молодости и красоты. Может быть, каждая из них в отдельности имела изъяны, но подавляло то, что их было бессчетное множество. И любая пошла бы следом за Джонни, стоило ему пожелать — Вирджиния давно осознала это. Так что его комплименты немногого стоили. Он любил говорить приятные вещи, надо отдать ему должное. Даже достигнув голливудских вершин, он не считал зазорным для себя польстить любой случайно оказавшейся рядом даме, подать руку, распахнуть перед нею дверь или хотя бы поднести огонь к сигарете. А поскольку все другие люди с готовностью делали все то же самое для него, жесты внимания оказывали неизгладимое впечатление на «звездочек», до которых он любезно снисходил. Причем любезным он оставался даже с теми, с кем проводил лишь одну ночь, не пытаясь толком познакомиться.
Она дружески улыбнулась в ответ на его комплимент:
— Ты как-то уже польстил мне, Джонни, и я поверила — на целых двенадцать лет. Так что я достаточно хорошо тебя знаю, можешь не любезничать зря.
Он со вздохом вытянулся во всю длину дивана:
— Да нет, Джинни, кроме шуток, ты выглядишь прекрасно. Кабы мне так.
Она переменила тему — ее смущало подавленное настроение Джонни.
— А как картина? Хорошо получилась? Думаешь, будет успех? — спросила она.
Джонни кивнул:
— С картиной все в порядке. Если повезет, сразу опять встану на ноги. Могут дать приз Академии — тогда не пропаду, даже если совсем перестану петь. Ну, и тебе с детьми будет перепадать больше.
— У нас и так больше, — сказала Вирджиния. — Куда больше, чем необходимо.
— Мне хотелось бы чаще видеть девочек, — сказал Джонни. — Надо как-то налаживать нашу жизнь. Что если мне обедать у вас по пятницам? Как ты считаешь? Можешь не сомневаться, я ни одной не пропущу — где бы я ни был, чем бы ни занимался. Еще можно проводить вместе уик-энды, хоть иногда. Или брать девочек с собой куда-нибудь на каникулы.
Джинни подала ему пепельницу, предугадывая желание закурить.
— Я не возражаю, — сказала она. — Я потому и не вышла во второй раз замуж, что дети должны знать родного отца.
Она сказала это безлично, ничего не подчеркивая, но Джонни, смотревший сейчас пустыми глазами вверх, в потолок, все равно почувствовал ее желание смягчить сказанное когда-то при разводе, после того, как их брак разрушился, а его успех стал клониться к закату.
— А угадай-ка, кто мне звонил? — опять переменила она тему.
— Кто? — спросил Джонни. Он не стал ей подыгрывать, как не делал этого и раньше.
Вирджиния сказала:
— Ну хоть попытайся угадать.
Он молча ждал.
— Твой Крестный отец, — сказала она.
Джонни поразился:
— Странно. Он ведь никогда и не подходит к телефону. Что он сказал?
— Просил меня помогать тебе, — мягко сказала Джинни. — Сказал, что можешь опять подняться на самый верх, что ты уже начал идти в гору, но надо, чтобы были рядом близкие люди, которые готовы поддержать и поверить в тебя. Я спросила: мне-то что до него? Но он сказал: Джонни — отец твоих детей. Очень приятный человек, просто удивительно, какие ужасы про него сочиняют.
Из кухни, будто в ответ на ее слова, раздался телефонный звонок. Вирджиния недолюбливала телефонов, поэтому после ухода Джонни сняла все лишние аппараты, оставив лишь в спальне и на кухне. Она вышла в кухню, но через секунду вернулась, не скрывая крайнего изумления:
— Это тебя, Джонни, — сказала она, — Том Хейген. Сказал, очень важно.
Джонни немедленно вскочил с дивана и поспешил на кухню.
— Да, я слушаю, Том!
Голос Хейгена был размеренным:
— Джонни, твой Крестный отец считает, что нам пора повидаться с тобой. Ведь картина твоя окончена, нужно обговорить дальнейшие планы. Я вылечу завтра утренним рейсом. Ты сможешь встретить меня в Лос-Анджелесе? Уже вечером я вернусь в Нью-Йорк, так что жертвовать ради меня целым днем тебе не придется.
— Конечно, встречу, Том, — ответил Джонни. — Какие жертвы, о чем ты говоришь? Наоборот, оставайся у меня на пару дней, погости. Я для тебя такую вечеринку закачу! Со всеми здешними шишками познакомлю.
Он всегда предлагал подобное, чтобы старым друзьям не вздумалось, будто он стесняется их в своем блестящем окружении.
— Спасибо, — сказал Том равнодушно, — но мне и вправду необходимо сейчас же вернуться обратно. Значит, мы договорились, встречай меня рейсом двадцать три тридцать из Нью-Йорка. Он прибудет в 11.30.
— Не сомневайся, — сказал Джонни.
— Сам оставайся в машине, — продолжал Хейген, не реагируя на реплики Джонни. — Пошли кого-нибудь встретить меня у трапа и проводить к твоей машине.
— Ладно, — сказал Джонни.
Он вернулся в гостиную на свой диван. Вирджиния смотрела вопросительно.
— У Крестного есть какие-то планы на мой счет. Он не выпускает меня из виду. Эту роль в фильме, которую я так хотел получить, добыл для меня он, не представляю даже, каким образом. Но я предпочел бы, чтоб больше не приходилось пользоваться его услугами, — он опять растянулся, чувствуя бесконечную усталость. Джинни сказала:
— Хочешь, я постелю тебе в гостевой комнате? Зачем тебе ехать куда-то так поздно? Утром позавтракаешь с девочками. Мне тяжко даже думать, что ты там будешь один-одинешенек и пустом доме. Неужели тебе не тоскливо одному?
— Да я там мало бываю, — сказал он.
— Значит, совсем не изменился, — засмеялась Джинни. — Так что, остаешься? Стелить тебе в гостевой?
— А в твоей спальне мне не найдется места? — спросил Джонни.