Поняв ход мыслей Вито, Тессио не обиделся, а Вито в ответ на доброе понимание дал ему полную свободу во всех бруклинских операциях, тогда как более активного, но менее понятливого Клеменцу оставил у себя под боком, контролируя каждый шаг. Клеменца всегда был отчаяннее Тессио. Но и жестокости в нем было больше, даром что со стороны казался безобидным и веселым малым. За ним нужен был глаз да глаз.
«Великая депрессия» не ослабила, а даже усилила Семью Корлеоне. Именно тогда, по сути, Вито превратился окончательно в могущественного дона.
В то время, как по всей стране миллионы американцев предлагали свои честные руки, готовые на любую работу, или, смиряя гордость, униженно стояли в очередях за подачками благотворительных учреждений, только чтобы не погибнуть с голоду, люди Вито Корлеоне ходили с высоко поднятой головой и туго набитыми карманами. Утратить работу они не боялись. Так что скромнейший дон Корлеоне мог с достоинством оглядывать свою державу, испытывая законное чувство удовлетворения: в созданном им маленьком мирке дела шли куда лучше, чем в окружающем большом мире. Он не оставил своей заботой никого из доверившихся ему людей и не предавал тех, кто рисковал жизнью и свободой ради служения Семье. Когда кто-то из ребят все же оказывался в лапах полиции и попадал в тюрьму, он мог быть уверен, что семья его живет безбедно, причем помощь не выглядела жалкой подачкой. Семье выделяли примерно столько, сколько обычно приносил домой кормилец.
Конечно, это делалось не из христианского милосердия. Даже лучшие друзья Вито Корлеоне отнюдь не считали его святым, спустившимся на нашу грешную землю. В его заботливости и щедрости был точный расчет. Человек, угодивший в тюрьму, знал, что, пока он держит язык за зубами, о его жене и детях позаботятся. Он понимал, что не заинтересован давать полиции хоть какую-нибудь информацию, если хочет, чтобы его приняли обратно в дружеские объятия. Что, едва он выйдет на свободу, для него накроют стол с самой лучшей едой, домашними вином, свежим хлебом и сластями, а быть может, сам советник Дженко Аббандандо или даже великий дон заглянут на праздничный огонек, подсядут к столу и поднимут бокал за стойкость и верность, одарив напоследок своего рядового чеком на кругленькую сумму. А значит, неделю-другую можно не думать о хлебе насущном и насладиться бездельем и свободой, прежде чем приступить к обычной работе. Дон прежде всего был великим психологом, а уж потом — великим доном. Он очень глубоко умел заглянуть в души своих подчиненных.
Именно тогда Вито Корлеоне додумался до выводов, что он управляет собственной империей куда лучше, чем его враги — большим миром, то и дело препятствующим спокойной и привольной жизни Семьи. Об этом свидетельствовало огромное количество бедноты, чьи пути приводили за поддержкой ко всемогущему дону. Никто, кроме него, не брался помочь им в самых ничтожных и все же необходимых заботах. Одним надо было помочь с жильем, другим — пристроить на работу сына или вызволить из тюрьмы, третьи сидели без пособия, их спасла бы мелкая денежная ссуда. Иногда достаточно оказывалось усовестить домовладельца, чтобы не требовал с ножом у горла немедленной квартплаты у безработного жильца. Дон Корлеоне помогал всем, кто к нему обращался. И не снисходительно помогал, а делал это охотно, смягчая добрым словом горечь от необходимости просить о подачке. В результате, когда приближались выборы в городской совет или конгресс, все итальянцы округи прислушивались только к мнению своего благодетеля и отдавали голоса лишь за ту кандидатуру, которую рекомендовал им Крестный отец.
Дон Вито Корлеоне превращался в политическую силу, с которой вынуждены были считаться и партийные лидеры, и дальновидные политики в правительстве. Умея видеть перспективу, дон Вито щедро поддерживал талантливых детей из нищих итальянских семей, которые за его счет обучались в колледжах и университетах, становясь потом адвокатами, помощниками прокуроров и прокурорами, даже судьями, — он особенно поддерживал и поощрял тех, кто избирал юридическое поприще. Планируя будущее своей маленькой империи, Вито Корлеоне действовал с прозорливостью национального вождя.
Отмена «сухого закона» больно ударила по всем бутлегерам, хотя и здесь дон успел кое-что предугадать и опередить события. Возвращаться в границы торговли оливковым маслом было бы смешно. Вито наметил другой вариант: выход на игорный бизнес. В 1933 году он направил своего человека в Манхэттен к Сальвадору Маранцалле. Маранцалла контролировал все, что связано с азартными играми, — от шулерских притонов в доках до крупных и богатых игорных домов, где играли по крупному, от мелкого ростовщичества, неизменно сопутствующего картам и костям, до тотализатора и рэкета. Вито Корлеоне предлагал Маранцалле взаимовыгодное сотрудничество: организованность и внешние связи с правительственными и полицейскими чинами с одной стороны и возможность расширения сфер влияния — с другой.
Маранцалла был крупной величиной в преступном мире Нью-Йорка. Он с негодованием отверг любезное предложение этого выскочки Корлеоне. Ведь в числе приятелей Маранцаллы значился сам Аль Капоне. А организация имелась и у него, надежней, чем у Корлеоне. И денег, и людей у Маранцаллы более, чем достаточно, чтобы утереть нос кому угодно. Зачем ему связываться с каким-то околопарламентским болтуном, который и не похож на настоящего мафиозо?
Отказ Маранцаллы стал поводом для начала большой и кровопролитной войны тридцать третьего года, перекроившей границы и структуру преступного мира, так же, как первая мировая война завершила передел границ между государствами.
Расстановка сил поначалу была не в пользу Корлеоне. У Сальвадора Маранцаллы имелась достаточно мощная гангстерская организация с хорошей поддержкой извне. Он дружил с самим Алем Капоне и в случае чего мог обратиться за помощью к громилам из Чикаго. Добрые отношения связывали Маранцаллу и с семейством Таталья, промышлявшим торговлей живым товаром, то есть проституцией, и уже делавшим первые робкие попытки прибрать к рукам наркотики. Из большого мира Маранцалла в основном поддерживал контакты с теми политическими деятелями, которые не брезговали пользоваться услугами бандитских группировок для запугивания еврейских лидеров в текстильной промышленности и итальянских анархистских объединений и строительстве, когда те излишне высовывались или подавали голос.
Против этой махины дон Вито Корлеоне мог выставить только два не слишком больших, хотя вышколенных и великолепно организованных отряда. Тессио и Клеменца оказались хорошими капитанами, их ребята чувствовали себя частью единого целого. Маранцалла и представить себе не мог, какие силы противостоят его могуществу. Все явно недооценили рядовую гвардию Корлеоне, к тому же ошибочно считали, будто Клеменца и Тессио совершенно самостоятельны и не связаны друг с другом. Недостаточная осведомленность противника в данном случае больше сработала на Корлеоне, чем даже его обширные связи в верхах, ведь Маранцаллу все равно этим было не удивить.
И все-таки шансы на победу были неравными, пока Вито Корлеоне не уравнял их одним мастерским, тщательно обдуманным ходом.
Маранцалла обратился к Алю Капоне с просьбой предоставить ему двух специалистов-снайперов, решив разом избавиться от надоедливого выскочки Корлеоне. Но сеть информационной службы Вито уже настолько была отлажена, что не успели убийцы сесть в поезд Чикаго — Нью-Йорк, как весть об этом дошла до дона Корлеоне. Поезд прибывал вечером, и дон направил встречать его не кого иного, а Люку Брази, предоставив на его усмотрение выбор методов воздействия. Такая свобода всколыхнула звериную фантазию страшного Люки. Со своими тремя подручными он подкараулил чикагских посланцев прямо на вокзале. Носильщик, к пленный заранее, у выхода из вагона подхватил чемоданы приезжих и сопроводил их к машине, где за рулем сидел свой человек. Не успели захлопнуться дверцы, как Люка Брази с подручными втиснулись в ту же машину и без лишних слов, предъявив пистолеты в качестве визитных карточек, уложили чикагских снайперов на пол, к себе под ноги. Из такого положения проявлять искусство меткой стрельбы представлялось затруднительным.
Автомобиль покатил прямо к пустым складам на задворках портовых домов. Один из складов Люка присмотрел заранее. Людей Капоне, связанных по рукам и ногам, сложили на пол, а рты им заткнули махровыми полотенцами вместо кляпов.
Затем Люка Брази вооружился специально припасенным топором, заботливо поставленным у стены, и стал не спеша разрубать одного из пленников на куски, методично, как мясник, разделывающий тушу. Сначала он отрубил ступни, потом ноги до колена, потом — по линии бедра, там, где ноги переходят в туловище. Несмотря на свою огромную физическую силу, Брази так намахался топором, что устал. К этому времени его жертва, естественно, давно отдала богу душу, а на полу склада осталось от несчастного тела какое-то невообразимое кровавое месиво.
Покончив с первым гостем из Чикаго, Брази перешел ко второму, но тут выяснилось, что больше усилий с его стороны не потребуется: от ужаса тот совершил невозможное, проглотив кляп из полотенца, отчего и задохнулся. Когда найденный полицией труп вскрыли с целью установления причины смерти, полотенце оказалось в пищеводе покойника, чем ввергло в смятение видавших виды патологоанатомов.
Спустя несколько дней Аль Капоне получил от Вито Корлеоне дипломатическое послание. Там говорилось: «Теперь для вас не секрет, как я обращаюсь с врагами. Но чего ради вам, неаполитанцу, оказываться меж двух огней, когда ссорятся сицилийцы? Я предпочел бы считать вас своим другом, и если вам по душе мое предложение, считайте, что я ваш должник и в любую минуту готов доказать свою дружбу делом. Уверен, вы можете оценить, что выгоднее иметь в друзьях того, кто сам улаживает свои дела, не обращаясь за посторонней помощью, и всегда готов сам выступить в вашу поддержку. Если же вы не сочтете, что момент для дружеских чувств подходящий, я не буду в обиде. Только хотелось бы предупредить: климат в нашем городе сырой, для неаполитанцев нездоровый, так что приезжать к нам, особенно сейчас, я вам искренне не советую».