Конни зашуршала чем-то за его спиной, и он недовольно обернулся. Жена одевалась. Как всегда, она вырядилась в безвкусное яркое платье по немыслимой итальянской моде: пышные рукавчики, поясок, шелк в цветочек. Да ко всему еще вульгарные браслеты и серьги из золота. В таком виде ей можно было дать не двадцать, а сорок лет.
— С чего это ты разоделась? — спросил он.
Она сухо ответила:
— Поеду в Лонг-Бич. Хочу навестить отца, он ведь еще в постели. Ему скучно лежать одному.
Карло оживился:
— Значит, Санни пока еще там за главного?
Жена непонятливо переспросила:
— В каком смысле — за главного?
Он взбесился:
— Ах ты, дрянь дешевая, не смей разговаривать со мной таким тоном! А то я вышибу из тебя дух вместе с пометом в брюхе!
Ее лицо перекосилось от испуга, она попятилась от него, и это еще больше взбесило Карло. Он сорвался со стула и с размаху ударил ее наотмашь по лицу. На щеке у Конни вспыхнула красная полоса. Короткими точными движениями он отвесил ей еще три звонкие пощечины. Верхняя губа Конни вздулась и из нее потекла кровь. Это привело Карло в сознание: он не хотел оставлять столь явных следов. Конни, едва он отступил, выскользнула из комнаты и спряталась в спальне, заперев за собой дверь. Услышав, как она повернула ключ в замке, Карло рассмеялся, вернулся к столу и нацедил себе еще кофе.
Потом посидел еще некоторое время, удовлетворенно попыхивая сигаретой. Однако давно пора было идти на работу. Он подошел к двери спальни и толкнул ее:
— Отпирай, а то сам вышибу.
За дверью молчали.
— Не дури, мне же надо одеться, — сказал он громко.
Конни скрипнула пружинами кровати, прошлепала к двери, тяжело повернула ключ в замке. Когда он вошел, она отвернулась от него, пошла назад к кровати и легла лицом к стене.
Он быстро оделся, обратив внимание на то, что она лежит в халате. Вообще-то не мешало бы ей побывать у отца, во всяком случае, принесла бы свежие новости. Он спросил:
— Что, пара пощечин выбила из тебя все силы, ленивая каракатица?
— Я не пойду туда сегодня, — со слезами в голосе ответила жена. Обида душила ее, так что слова получились сдавленными.
Он грубо протянул руку и развернул ее к себе. Действительно, в таком виде являться на Лонг-Бич не стоило, она права. Удар вышел сильнее, чем он намеревался. Щека Конни распухла до самого глаза, рассеченная верхняя губа вздулась нелепым кровавым пузырем под самым носом.
— О'кей! — сказал он. — Но рано меня не жди. Воскресенье — самый напряженный день.
Садясь в машину, он увидел на ветровом стекле штрафной талон за стоянку в неположенном месте, зеленый — пятнадцать долларов. Чертыхнувшись, Карло сунул его в бардачок, где вместе с перчатками уже валялась куча таких же бумажек. Настроения это ему не испортило. Всякий раз, когда ему удавалось покуражиться над дочерью Вито Корлеоне, он приходил в отличное расположение духа. Брал своего рода реванш за несостоявшуюся любовь с семьей.
Подняв на нее руку в первый раз, в ночь после свадьбы, Карло не на шутку встревожился. Конни прямиком полетела в Лонг-Бич плакаться отцу с матерью и демонстрировать им синяк под глазом. Молодой муж весь взмок от страха, пока дождался ее возвращения. Но она вернулась домой кроткая, как побитая собака, и примерная, как настоящая итальянская жена. Это удивило Карло, и в ближайшие несколько недель он изображал перед нею идеального мужа, всячески угождая и днем и ночью. В конце концов, удостоверившись, что в первую брачную ночь просто произошло недоразумение, Конни рассказала, как приняли ее тогда родители.
Отец и мать отнюдь не посочувствовали ей, а отнеслись с иронией и некоторой долей любопытства. Мать, правда, пожалела дочурку и намекнула отцу, что не мешало бы поговорить с зятем. Но дон наотрез отказался.
— Моя дочь, — сказал он, — теперь по закону принадлежит своему мужу. Муж сам должен содержать в порядке свой дом. Даже король Италии не может вставать между супругами. Пусть возвращается домой и научится вести себя так, чтобы муж не бил ее больше.
Конни обиженно спросила отца:
— А ты хоть раз ударил маму?
Конни всегда была любимицей дона и ей спускались подобные дерзости.
Дон ответил:
— Моя жена никогда не давала повода для этого, — и мать улыбнулась ему, кивком подтверждая его слова.
— Но муж отобрал у меня кошель с подарками, — пожаловалась Конни. — И даже не соизволил сказать, что собирается сделать с этими деньгами.
— Я тоже не стал бы церемониться, если бы мне попалась упрямая и вредная жена, у которой что-то надо отнимать, — равнодушно сказал дон. Так что Конни ничего не оставалось, как вернуться домой в полном расстройстве. Ей, любимице дона, удивительнее всего была его холодность.
На самом деле дон вовсе не остался безразличным к делам и неприятностям любимой дочери. В отличие от нее, он немедленно узнал, как поступил зять со свадебными подношениями друзей Семьи. У дона имелись осведомители в букмекерской конторе Рицци, и каждый шаг зятя становился немедленно известен Хейгену, а тот информировал самого дона Корлеоне. Но дон не считал возможным вмешиваться в семейные конфликты. Как можно требовать, чтобы мужчина был настоящим супругом, если он живет под страхом вмешательства жениной родни? Ситуация складывалась отчаянная. Карло Рицци просадил пятнадцать тысяч на непотребных девок и кабаки, а дон все еще не решался на разговор. Потом Конни забеременела, и это окончательно убедило дона, что он правильно выждал время. Порой дочь жаловалась матери, что муж обижает ее, а мать, разумеется, доводила ее жалобы до сведения дона. Тот разводил руками.
В конце концов Конни заявила даже, что хочет развестись со своим мужем. Услышав это, отец впервые в жизни рассердился на дочь.
— Как ты представляешь себе это? — возмутился дон. — Карло — отец твоего ребенка. Ты хочешь вырастить безотцовщину?
Карло Рицци считал, что он в полной безопасности, если дон проповедует такие конформистские принципы. Он даже похвалялся перед сотрудниками в конторе, что дал жене полную отставку с тех пор, как она забрюхатела. Сотрудники Сэл Рэгс и Коуч выслушивали излияния патрона с почтительным выражением на лице, ведь речь шла о дочери самого великого дона.
Впрочем, Рицци не вел бы себя столь бесшабашно, если бы знал, в какое бешенство привели рассказы о супружеской жизни сестренки Санни Корлеоне. Только строгий и категорический приказ дона не вмешиваться удержал руку Санни и сохранил жизнь его шурину. Теперь Санни всячески избегал встреч с Карло Рицци, опасаясь, что при виде негодяя, избивающего малышку Конни, он просто не выдержит и даст волю ярости.
Такова была расстановка сил в то прекрасное воскресное утро, когда Карло Рицци, вполне уверенный в собственной безопасности, оставив дома рыдающую жену, сел в автомобиль и помчал в сторону Ист-Сайда по Девяносто шестой улице. Он не видел, как в это же время из-за поворота выехала машина Санни и остановилась у их дома.
Санни Корлеоне ночевал в городе у Люси Манчини, покинув для свидания с ней безопасное убежище на Лонг-Бич. Сейчас он возвращался домой в сопровождении четырех телохранителей: двое впереди, двое по бокам, рядом с ним на заднем сиденье. Обычно Санни не имел привычки ездить с охраной, он сам мог неплохо постоять за себя. Но квартиры телохранителей находились рядом с домом Люси. Так просто удобнее было добираться на Лонг-Бич.
Свидания с Люси не таили большой опасности, они случались редко и без системы, так что никто не мог определить заранее поездку Санни в город.
Оказавшись воскресным утром в Нью-Йорке, Санни вдруг вспомнил, что есть возможность прихватить по пути домой сестру, обычно по воскресеньям приезжающую в Лонг-Бич к родителям. Он знал, что у Карло сегодня рабочий день. Ясно, что о машине для жены этот жадный подонок ни в жизнь не позаботится. А Санни с удовольствием подвезет сестру.
Они остановились у парадного. Двое телохранителей первыми вошли в широкие двери, Санни — за ними. Оставшиеся в машине ребята контролировали улицу. Санни держал ушки на макушке и совсем не намеревался пропадать даром. Правда, шанс нападения в эту минуту был равен нулю целых нулю десятых, ведь противник не мог ожидать его появления в городе. Но лучше все предусмотреть заранее. Этому Санни научился еще во время прошлой войны между Семьями.
Он не вошел в лифт, а стал бегом подниматься по лестнице. Любой лифт грозит оказаться мышеловкой, это проверено. Миновав восемь лестничных маршей, Санни решительно постучал в дверь, зная, что Конни дома одна: он видел хвост машины Карло, мелькнувший на дороге, когда они подъезжали к дому.
Дверь не открывали.
Он постучал еще раз, и только тогда услышал робкий и испуганный голос Конни:
— Кто там?
Голос сестры поразил Санни в самое сердце. Как и все в семействе Корлеоне, Конни всегда была бодрой и лихой, умела постоять за себя и сохранить чувство юмора. Сколько же ей пришлось пережить, бедняжке, чтобы стать такой боязливой?
Он позвал:
— Конни, открой, это я.
Задвижка отодвинулась, дверь распахнулась, и Конни, вся в слезах, упала ему в объятия. Он так удивился, что несколько минут стоял на пороге, прижимая ее к себе и ничего не говоря. Потом отстранил сестренку, увидел избитое и распухшее ее лицо и все понял.
Следующим его движением было рвануться вниз, по лестнице вдогонку за ублюдком Карло. Ярость рвалась из него, лицо исказилось от гнева. Конни, увидев это, вцепилась в брата, не отпуская. Она заставила его войти наконец в квартиру, продолжая плакать, но теперь уже от ужаса — что будет? Горячность Санни она прекрасно знала. И понимала, чем все может кончиться. Не зря же раньше она никогда не жаловалась старшему брату на свои семейные несчастья.
— Я сама виновата, — заговорила она. — Полезла с ним драться и напоролась на кулак. Он вовсе не хотел ударить меня так сильно.
Лицо Санни застыло, сложившись в каменную маску повзрослевшего Купидона.