х, будто телохранители Фальконе и Молинари владеют приемами каратэ. Это обстоятельство могло только позабавить остальных глав Семей, не больше, в общем-то, чем если бы кто-нибудь из гостей явился на встречу, увешанный ладанками и охраняемый благословениями папы Римского. Хотя в большинстве своем все они отличались набожностью и религиозностью.
Следующими прибыли представители бостонской мафии. Бостонский дон, единственный из всех, не пользовался уважением соратников. Было известно, что он жесток со своими подданными и норовит вырвать у них изо рта последний, трудно заработанный кусок. Конечно, у всех бывают недостатки, и жадность относится к их числу, но раз это сказывается на порядке в империи, извинить порок невозможно. В районе Бостона частенько происходили немотивированные убийства, много находилось одиночек, действующих на свой страх и риск, слишком часто случалась грызня между своими. Все это вместе бросало вызов правопорядку. Если в Чикагской мафии орудовали головорезы, то в Бостоне просто хамы и всякое мелкое отребье. Да и сам бостонский дон Доменик Панца — невысокий, приземистый, быстроглазый, больше смахивал на ворюгу, чем на уважаемого главу Семьи.
Кливлендский клан представлял престарелый дон благообразной внешности, с тонкими, интеллигентными чертами лица под венчиком белоснежных волос. Под контролем кливлендской Семьи находилась, пожалуй, самая разветвленная система игорных домов, и действовала эта машина безукоризненно, как часы. Дона Винсента Форленцу за глаза называли евреем, потому что среди его помощников и приближенных евреев было куда больше, чем сицилийцев. Злые языки утверждали, что Форленца, если б осмелился, и советника выбрал бы из жидов, во всяком случае, если семейство Корлеоне из-за одного Тома Хейгена называли «ирландской бандой», то уж тут определение «еврейской кодлы» подходило к семейству Форленцы, как приклеенное. Но при всей утонченности своего облика и манер дон Винсенто управлялся со своим огромным хозяйством железной рукой в бархатной перчатке. Про таких как раз говорится, что стелет мягко, да спать жестко. Во всяком случае, никто никогда не видел, чтобы дон Винсенто упал в обморок при виде крови.
Последними подъехали представители Большой нью-йоркской пятерки, и Тому бросилось в глаза, насколько внушительнее и серьезнее смотрятся эти пятеро донов рядом со своими провинциальными коллегами. Могучие, плотные, ибо сохраняли верность старой сицилийской традиции, согласно которой дон даже внешне должен выглядеть величественным, быть «в теле», они подавляли плотью: массивные львиные головы, крупные черты лица, словно вырезанные из камня, похожие на хищные орлиные клювы носы, щеки в тяжелых складках морщин. Этих не волновала изысканность одежды или красота прически. Достаточно было посмотреть на всех пятерых, чтобы любые мелкие заботы отошли на второй план.
Среди пятерых был Энтони Страчи, господствовавший в районе Нью-Джерси и на причалах Манхэттена. У него имелись связи с демократической партией, которая в настоящее время занимала большинство в Конгрессе. Целые караваны фургонов-грузовиков бороздили дороги Америки, не подвергаясь риску угодить под проверку дорожных инспекторов, потому что ими владел Энтони Страчи. Груженные до отказа, эти машины буквально вдавливались шинами в дорожное покрытие, нанося ему непоправимый урон. Впрочем, поправлять положение бралась дорожная фирма, тоже имеющая отношение к Энтони Страчи. Она брала подряд на ремонт искалеченной грузовиками дороги, а доллары текли все в тот же карман. Кому бы не понравилось исправлять одной рукой то, что другой разрушаешь, и драть с одной мышки две шкурки?
Страчи тоже относился к приверженцам добрых старых традиций и никогда не пачкал рук проституцией, например. Но поскольку все его перевозки так или иначе связаны с портами и доками, волей-неволей он вынужден был заняться наркотиками. Из всех пяти Семей, объединившихся против Корлеоне, его клан выделялся благополучием и наименьшей агрессивностью.
Над северными районами штата Нью-Йорк господствовал Оттилио Кунео, специализирующийся на перевозке итальянских эмигрантов из Канады в Америку. Кроме контрабанды, Семья понемножку баловалась игорным бизнесом в пределах севера. Без содействия дона Оттилио не открывался ни один ипподром, ни одна букмекерская контора. Сам Оттилио Кунео внешне походил скорее на безобидного пекаря или бакалейщика. У него и впрямь имелась молочная ферма, большая и процветающая. И молочная кампания, вполне легальная. Кунео постоянно таскал в карманах всевозможные сласти для ребятни, получая искреннее удовольствие от самого процесса угощения. Дети, включая его собственных внуков, доверчиво тянулись к добродушному ласковому дедуле. В этом не было ничего удивительного, многие взрослые отдали бы отрезать руку в уверенности, что Кунео никакого отношения к мафии не имеет. Ходил Кунео в мягкой широкополой шляпе, вроде панамки от солнца, и его круглая физиономия, выглядывающая из-под примятых книзу полей, сама напоминала радушной улыбкой солнышко, правда, испещренное морщинами от времени. Один из немногих донов, он ни разу не попадал за решетку. У окружающих даже мыслей не возникало о роде его деятельности. Это доходило до такой степени, что он постоянно избирался во всевозможные комитеты компаний и общественных организаций, а однажды даже удостоился звания «Лучший бизнесмен года в штате Нью-Йорк», о чем и сообщалось в очередном бюллетене Министерства финансов.
Дон Эмилио Барзини ближе других примыкал к главному противнику Семьи Корлеоне — клану Таталья. За его спиной стояло многое: и игорные дома, и дома терпимости в Бруклине и в Куинсе. Отряд отборных головорезов функционировал в Статен-Айленде в качестве наемных убийц, способных по заказу клиента убрать любого. Дон Эмилио Барзини обладал широким кругом интересов: спортивный тотализатор Бронкса и Вестчестера, торговые связи с синдикатами Кливленда и Западного побережья, торговля наркотиками, доля в прибылях от эксплуатации живого товара на курортах Майами-Бич и Кубы. Он упрямо не желал отказываться от влияния на казино в Лас-Вегасе и Рено, хотя открытые города Невады всячески уклонялись от вмешательства в их территориальные дела. После Семьи Корлеоне Семья Барзини считалась самой крупной и влиятельной в Нью-Йорке, а значит, и во всей стране. Рука дона Эмилио достигала даже берегов Сицилии. Он не пропускал ни одного вида подпольной деятельности, из которого можно извлекать барыши. Поговаривали, что и на Уолл-стрите у Барзини свои люди. То, что с самого начала разногласий среди семейств Барзини оказался на стороне Татальи, оказывая поддержку людьми и деньгами, показывало его личную заинтересованность в результатах гангстерской войны. Для него свержение дона Корлеоне и ослабление его империи было заветной мечтой. Тогда на первое место, безусловно, выходила Семья Барзини. Они, кстати, внешне очень походили друг на друга, и в характерах имелось много общего: несомненная властная сила, умение подчинить других своему авторитету, широкий взгляд на вещи. Но деловая хватка Барзини, несомненно, имела другую основу. У Корлеоне на первом месте стоял престиж, уважение, оказываемое окружающими. Барзини не считал необходимым затруднять себя заботой о ближних, теплыми отношениями, сердечностью. Показателем уважения для него служил исключительно доллар. На этом фундаменте он и построил свою Семью. Он же стал основой того, что на сегодняшний момент в Большой пятерке Барзини явно лидировал.
Последним прибыл дон Филипп Таталья, глава рода, который своей поддержкой «турка» Солоццо развязал междоусобную войну. Бросив открытый вызов Корлеоне, Таталья почти преуспели в достижении поставленной цели, но не смогли добиться, как ни странно, уважения от прочих семейств. Их откровенно презирали и за то, что Солоццо, по сути дела, позволил себе втянуть Семью Таталья в собственную авантюру, а ведь именно эта авантюра и шумиха вокруг нее ударила по карману всех, без исключения, дельцов преступного мира. Сколько начинаний остались незавершенными, сколько доходов было упущено, сколько лишних взяток пришлось переплатить чиновникам и полицейским, чтобы совсем не провалить имеющиеся предприятия!
К тому же в свои шестьдесят лет Филипп Таталья молодился и таскался по бабам. Потворствовать слабостям ему было легко — при том, что Семья Таталья зарабатывала на женщинах. Основой бизнеса у них всегда являлась проституция, точнее, сутенерство, только в широких и организованных размерах. Кроме того, Таталья прибрали к рукам практически все ночные увеселительные заведения Нью-Йорка, и поэтому легко могли помочь начинающим исполнителям и также легко прижать любого из удачливых певцов или комиков, оказывая влияние на фабрикантов грампластинок. Но во главе угла для Семьи Таталья все равно оставалась проституция.
Как личность Филипп Таталья тоже не вызывал особых симпатий у собратьев. Он причитал и жаловался на нескончаемые расходы, утверждал, что счета из прачечных за стирку полотенец и белья для сотрудниц съедают львиную долю доходов, хотя все знали, что Семья Таталья владеет целым комплексом прачечных комбинатов. Скулил, что девицы ленивы все, как одна, и норовят сбежать или того пуще, покончить жизнь самоубийством. Что сводники — пропойцы и жулики, понятия не имеют о верности — продадут от делать нечего. Толкового работника ни за какие пряники не сыщешь. А сицилийские парни воротят нос от такой работы, считают ниже своего достоинства сутенерство, тоже — чистюли, небось, перерезать горло ни секунды не засомневаются.
Таталья обычно охотно делился своими трудностями со всеми, кому не лень было его слушать, даже если не находил в своих собеседниках ни внимания, ни сочувствия. Наоборот, его разглагольствования вызывали только насмешки и брезгливость. Может быть, оттого-то даже победа над Семьей Корлеоне не принесла Таталье ни авторитета, ни популярности. Все знали, что свою силу Таталья черпал сначала в турке Солоццо, а потом — в опоре на головорезов Барзини, и значит, победу нельзя было считать почетной и заслуженной. Да и то, что Таталье не удалось воспользоваться преимуществом первого удара, который мог бы стать единственным, будь они более ловкими и решительными, тоже не служило им на пользу. Ведь смерть дона Корлеоне развязала бы гордиев узел и война окончилась бы, еще не начавшись.