Все гениальное просто, так вышло и на этот раз. Дон Корлеоне предложил Семье Бокиччио пожизненно обеспечить жену и детей Феликса, причем деньги передать главе клана немедленно, чтобы осужденный, которому все равно уже нечего было терять, взял на себя убийство Солоццо и Макклоски.
Важно было только проработать детали, чтобы власти не могли усомниться в признании Феликса Бокиччио. Кроме прочего, ему предстояло изобличить капитана полиции в преступной связи с наркобизнесом. Официанта из ресторанчика, где произошло убийство, убедили опознать Феликса, хотя роста он меньшего, чем Майкл, и фигурой покоренастей. Но тут особых проблем не было. Официант, который узнал, что преступник окончил колледж, дал понять, что хотел бы и он иметь возможность выучить своих детей. Поэтому дон Корлеоне только позаботился о том, чтобы главному свидетелю хватило средств на высшее образование для его отпрысков.
С Семьей Бокиччио тоже пришлось потолковать, прежде чем они пришли к осознанию безысходности положения Феликса, ибо надежды на снисхождение так и так не имелось. Новое признание фактически ничего не меняло в его трагической участи.
Все устроилось в точном соответствии с задуманным. Адвокаты организовали необходимые встречи с заключенным, он получил подробнейшие инструкции и сделал признание правосудию. Сенсацию дружно подхватили все газеты.
Но осторожный дон Корлеоне выждал еще четыре месяца, пока Феликса Бокиччио и в самом деле не усадили на электрический стул. Теперь Майкл мог спокойно возвращаться домой, и дон с радостью распорядился об этом.
ГЛАВА 22
Год миновал после гибели Санни Корлеоне, но Люси Манчини продолжала отчаянно тосковать по нему — сильнее, чем любая героиня душещипательного романа. Он не приходил к ней в ночных мечтах, как к глупой школьнице. Она не имела права вслух предаваться горю, как преданная и верная жена, потерявшая спутника жизни. У нее не осталось ни сентиментальных воспоминаний, ни трогательных подарков, какими обмениваются влюбленные, ни улыбающейся фотографии, напоминающей о веселом блеске глаз, когда губы произносят ласковые слова.
Ничего. Только глухая ноющая тоска по единственному в мире мужчине, подарившему ей подлинное наслаждение, когда их тела сливались в любовной страсти. Второго такого просто не может быть, Люси по своей молодости и неопытности не сомневалась в этом.
Но прошел год. Люси нежилась на теплом песке в ласковых лучах солнца Невады. А рядом лежал стройный высокий блондин и поддразнивал ее, проводя пальцами по босой ступне и пальчикам ног. Воскресенье уже перевалило за полдень, пляж заполняли толпы отдыхающих, что совсем не мешало молодому человеку приставать к ней.
— О Господи, Юлиус, прекратите, — сказала Люси. — Вот уж не думала, что доктора такие же мужики, как прочие.
Юлиус рассмеялся:
— Я ведь доктор в Лас-Вегасе.
Он погладил пальцем нежную кожу на внутренней стороне бедра и был поражен той бурной реакцией, какую вызвала эта невинная ласка: лицо Люси пошло пятнами, она резко отодвинулась от него. Юлиус явно видел, что ее что-то мучает. Вроде нормальная девица, все при ней. Почему же ему никак не удается пробудить в ней ответное чувство?
Его это просто заинтриговало. Ну ладно, болтовня о разбитом сердце и прочей ерунде не дорого стоит, нельзя же принимать ее всерьез. Под его рукой трепетала живая горячая плоть — и не шла навстречу его желаниям. Доктор Юлиус Сегал решил сегодня же вечером попробовать еще раз. Может, удастся обойтись безо всяких фокусов с ухаживаниями и обещаниями. Но если это необходимо, черт с ним, он сумеет побыть вечер любезником. В конце концов, он же человек ученый. А девчонка-то просто тает на глазах.
— Юлиус, перестаньте. Ну пожалуйста, я прошу вас! — взмолилась она. Голос ее подрагивал.
— Ладно, ладно, малышка, уже перестал, — ответил он и, пристроив голову поудобнее на мягком бедре Люси, закрыл глаза. Сквозь дремоту он ясно ощущал тепло ее тела, ток крови, пульсирующей под нежной кожей. Она положила руку ему на затылок и стала перебирать пальцами пряди светлых волос. Неожиданно, так, что она испугалась, Юлиус поймал ее руку за запястье. Пульс под его профессиональными пальцами колотился бешено. Что-то не так с этой малышкой. Только что? Ну, ничего, сегодня вечером он займется ею всерьез. Решив это для себя, доктор Сегал и вправду задремал на теплом песке.
Люси молча сидела рядом, наблюдая за отдыхающей на курорте публикой. Она сама не понимала, почему так изменилась за последние два года. Ни разу не пожалела она о том сумасбродстве, на которое согласилась в день свадьбы Конни Корлеоне. Ведь блаженство, которое подарил ей тогда Санни, не могло сравниться ни с одним другим впечатлением в ее недолгой жизни. Сколько раз с тех пор она пыталась мысленно восстановить упоение тех минут.
И сколько раз они повторялись, пока Санни был жив и любил ее!
Он посещал ее часто, как правило, раз в неделю, иногда два-три раза. И все время, пока она ждала его, ее тело помнило ласки Санни. Их тяга друг к другу была самой что ни на есть земной, без флера поэзии или интеллектуальных духовных изощрений. Нормальная плотская любовь, грубоватая, но жизнеутверждающая.
Когда Санни звонил ей, сообщая о своем приходе, она первым делом проверяла, довольно ли в доме еды и питья. Обычно они ужинали и завтракали вместе, он оставался у нее на всю ночь. У него имелся ключ от входной двери, и услышав, как он поворачивается в замке, она выбегала навстречу и немедленно бросалась в его пламенные объятия. Еще целуясь в прихожей, они так яростно прижимались друг к другу, что одежды слетали с тел, как листья. Он подхватывал ее на руки, она обвивалась вокруг, как лоза. Порой они не могли удержать чувств и сливались прямо в прихожей ее квартиры, не успевая добраться до спальни. Потом он все-таки уносил ее в постель, и там они опять любили друг друга.
Они проводили вместе по шестнадцать часов кряду, порой без нитки одежды на теле, нагие и прекрасные, как Адам и Ева в райском саду. Она готовила ему гигантские порции пищи. Иногда телефонный разговор прерывал ненадолго их ласки, но о чем он разговаривал, Люси не слушала. Ее не интересовали ни его дела, ни его душа, только тело, которое она могла без конца осыпать благодарными поцелуями. Когда он вставал с постели, чтобы помыться и поесть, или принести выпивку, она тянулась следом за ним, как подсолнух за солнцем, торопясь дотронуться, пока он не отошел слишком далеко. Санни весь был словно создан ей на радость, специально сотворен для нее Создателем. Экстаз, который он дарил ей, был не сравним ни с чем на свете.
Сначала она стеснялась своих порывов, но потом заметила, что ее страстность не тяготит Санни, а напротив, радует его, даже льстит его мужскому самолюбию. Она полностью покорялась его желаниям, зная, что ничего плохого он не может причинить ей. В их связи таилась животная первобытность, но такая же невинность и чистота. Будто и впрямь они оба были созданы друг для друга на шестой день творения.
Только когда Люси узнала о покушении на дона Корлеоне, она вдруг осознала, что и ее возлюбленному, значит, угрожает опасность. Сидя одна в своей квартире, она не плакала, а выла от ужаса, как раненая волчица. Три недели, в течение которых Санни вынужден был затаиться в Лонг-Бич, Люси провела исключительно на таблетках и на спиртном, глуша муки дурных предчувствий. Боль и тоска ощущалась ею почти физически, ее тело ломало и сворачивало. Но он появился вновь, она смогла дотронуться до него, прижаться, почувствовать каждой мышцей, каждой клеточкой. Могла держаться за него, не отпуская ни на минуту, пока не настал миг расставания. С тех пор он опять регулярно приходил к ней каждую неделю. Ночь накануне убийства стала последней ночью их счастья.
Люси узнала о его смерти из газет, и в тот же вечер наглоталась снотворного в немыслимых дозах. Но таблетки почему-то не убили ее, а одурманили. Сознание отключилось, зато включился инстинкт сохранения жизни. Отравленная, ничего не видя вокруг, она выбралась из квартиры и свалилась прямо в подъезде лифта. Там, на лестничной площадке, ее и обнаружили и отправили в больницу. Занятые гибелью Санни, газеты уделили ее попытке самоубийства лишь несколько строк — их связь оставалась секретом для окружающих.
В больнице Люси навестил сам Том Хейген. Он постарался утешить ее, пообещал работу в Лас-Вегасе под началом Фредди, брата Санни. Он же позаботился о ее переезде, когда она смогла встать на ноги. Том спросил, не беременна ли она и не было ли какой-нибудь особой причины травиться таблетками. Она отрицательно покачала головой. А не собирался ли Санни приехать к ней в ту роковую ночь? Не звонил ли заранее?
— Нет, — ответила Люси. — Санни не звонил и не приезжал. — Она не удержалась и сказала Хейгену ту правду, которая камнем давила ей грудь: — Он — единственный на свете мужчина, которого я любила и буду любить когда-нибудь.
По лицу Тома скользнула легкая улыбка.
— А что тут особенного? — взвилась Люси. — Разве ты можешь сомневаться в том, что Санни достоин любви? Ты, которого он подобрал на помойке, сделал своим братом?
— Тогда он был совсем другим, — задумчиво сказал Том. — Он очень вырос с тех пор и стал совсем другим человеком. Скорее жестким, чем добрым и внушающим любовь.
— Только не со мной, — отвергла Люси Манчини. — Может, с кем другим он и был жестким, я не знаю. Со мной он был лучше всех.
У нее не хватило сил объяснить Тому, как нежно относился к ней Санни. Он никогда не сердился, не раздражался, не повышал голоса в ее присутствии.
Том Хейген снял для Люси квартиру в Лас-Вегасе и помог во всех вопросах. Он сам проводил ее в аэропорт и по дороге заставил пообещать, что она будет звонить ему, если почувствует себя одинокой или если что-то пойдет не так. Достаточно телефонного звонка, чтобы он немедленно сделал для нее все, что возможно.
Уже стоя у трапа в самолет, Люси не удержалась и спросила:
— Отец Санни знает, что ты опекаешь меня?