— Вроде меня, — усмехнулся Том.
— Ты не годишься, — в тон ему ответил Майкл. — Ирландцу они не доверятся.
— Да какой же я ирландец? — отверг Том. — Немец наполовину, а в общем-то американец.
— Значит, ирландец, с их точки зрения, — утвердил Майкл. — Не жди, к тебе они обращаться не станут. И к Нери не пойдут, раз он замаран службой в полиции. Кроме того, они знают, что вы оба близки со мной, а рисковать им нельзя. Рокко Лампеоне тоже не годится — он, наоборот, недостаточно близок. Значит, остается либо Клеменца, либо Тессио. Ну, может быть, еще Карло Рицци.
— Бьюсь об заклад, что это будет Карло, — сдержанно сказал Том Хейген.
— Поживем — увидим, — сказал Майкл. — Во всяком случае, теперь уже недолго ждать.
Ждать действительно не пришлось долго — утром, когда Майкл с Томом завтракали, в кабинете зазвонил телефон. Майкл встал из-за стола и пошел брать трубку, а когда вернулся, лицо у него было сосредоточенное.
— Вот так, — сказал он Тому. — Игра началась. Мы условились встретиться с Барзини ровно через неделю, чтобы обговорить условия нашего с ним нового соглашения. Старое не в счет, поскольку дон умер, — и он невесело усмехнулся.
Хейген спросил:
— Звонил кто-то из наших? Кто? — Оба понимали, что посредник в данном случае и есть предатель, кто бы он ни был и какое бы место не занимал в Семье.
Майкл посмотрел прямо в глаза Тому и сказал с сожалением:
— Тессио.
Оба доели завтрак в полном молчании.
Только приступив к кофе, Том подал голос.
— Невероятно, — сказал он. — Я готов был об заклад побиться, что это будет Карло или Клеменца, на худой конец. Только не Тессио, ведь он — самый лучший из троих.
— Самый умный, — невесело сказал Майкл. — И поэтому считает свое решение единственно верным. Подставляя меня под удар Барзини, он закрепляет за собой империю Корлеоне. А оставаясь при мне, он проигрывает, по его мнению. Он не верит в мою победу, вот в чем беда. Ему кажется, что меня непременно раздавят.
Хейген спросил после длинной паузы:
— У его сомнений серьезные основания?
Майкл пожал плечами?
— Со стороны именно так все и должно казаться. Мои акции пока не котируются. Но отец учил, как ты помнишь, что лучше иметь политические связи и реальную власть, чем десять гвардий под ружьем. Думаю, что на сегодняшний день реальной властью и политическими связями я как раз обладаю, хотя, кроме меня, ты единственный, кто знает это, — он обнадеживающе улыбнулся Хейгену: — Им придется все-таки именовать меня доном. Хотя из-за Тессио просто руки опускаются, до того обидно.
— С Барзини ты сговорился о дате встречи? — спросил Том.
— Конечно. Ровно через неделю, в Бруклине, на территории Тессио, который обеспечивает безопасность, — он хмыкнул, скривив губы.
Хейген сказал:
— До той поры будь крайне осторожен.
Впервые Майкл посмотрел на Хейгена своим холодным, ничего не выражающим взглядом и сказал сухо:
— Чтобы понять это, мне советник не нужен.
Чему-чему, а осторожности у Майкла мог поучиться любой. За всю неделю, предшествующую переговорам с Барзини, он ни разу не вышел за ворота усадьбы в Лонг-Бич, ни разу ни с кем не встречался один на один — только в присутствии телохранителя.
Однако без сложностей не обошлось. Именно в эти дни старший сын Конни и Карло Рицци должен был конфирмироваться в католической церкви. Кей обратилась к мужу с просьбой быть крестным отцом племяннику, но Майкл отказался. Кей настойчиво повторила свою просьбу.
— Сделай это для меня, Майк, — сказала она. — Я не часто прошу тебя о чем-то.
Она действительно не часто тревожила его просьбами, но тут, зная, как это важно для Конни и для Карло, сочла возможным вмешаться. Увидев, как рассерженно сверкнули глаза Майкла, она приготовилась к решительному отпору, но он вдруг, к ее удивлению, склонил голову:
— Пусть будет по-твоему. Но я не могу рисковать из-за поездки в церковь. Передай, пусть проводят конфирмацию прямо здесь, в Лонг-Бич. Все расходы я беру на себя. Если церковники заартачатся, Том Хейген уладит.
Так что за сутки до встречи и переговоров с Барзини Майкл Корлеоне выступил в роли крестного отца на конфирмации своего племянника, сына Конни и Карло Рицци. Его подарок крестнику восхитил всех своей роскошью — он преподнес мальчику золотые часы с цепочкой.
Вечером в доме Карло Рицци собралась вся верхушка семьи: оба капитана, Том Хейген, Рокко Лампеоне, вдова дона и другие близкие — все они жили рядом, в Лонг-Бич. Конни, изнемогая от переполнявших ее чувств, весь вечер липла к Майклу, норовя обнять и расцеловать то его самого, то Кей. Даже Карло Рицци расчувствовался и долго тряс руку шурину, по старинному обычаю во всеуслышание именуя его Крестным отцом. Майкл излучал дружелюбие.
Конни, обнимая Кей, восторженно шепнула ей на ухо:
— Вот увидишь, Майкл с Карло станут теперь настоящими друзьями. Такие события всех сближают.
Кей радостно сжала руку невестки.
— Как мне хотелось бы этого! — сказала она.
ЧАСТЬ VIII
ГЛАВА 30
В своем доме в Бронксе Альберт Нери старательно приводил в порядок свою старую синюю полицейскую форму. Металлическую бляху он отцепил и отложил отдельно, чтобы почистить потом. Кобура с пистолетом и ремень висели на спинке стула. Эта ранее привычная, каждодневная процедура удивительно радовала его сейчас, хотя мало что доставляло ему радость вот уже два года — с тех пор, как жена покинула Альберта Нери.
Они поженились, когда Рита только-только окончила школу, а сам Альберт Нери едва освоился с полицейской формой.
Рита воспитывалась по старым итальянским традициям, этой стеснительной темноволосой девушке родители не разрешали задерживаться на улице после десяти часов вечера. Нери очаровал ее нежный облик, ее невинность и доброе сердце.
Поначалу юная жена тоже смотрела на мужа влюбленно и преданно. Ее поражала его сверхъестественная физическая сила, но она видела и то, что Нери по-своему справедлив и имеет моральные принципы, непоколебимые и опирающиеся именно на его личную силу. Нери не был дипломатом. Если он бывал несогласен с кем-то, то не мог вежливо согласиться, а либо мрачно молчал, либо возражал. Его сицилийский темперамент в сочетании с нечеловеческой мощью наводил на окружающих ужас. Впрочем, гнев Нери никогда не обращался на красавицу жену.
За пять лет полицейской службы он стал пользоваться репутацией одного из самых грозных охранников правопорядка в Нью-Йорке. Нарушители боялись его, как огня, но в то же время признавали за ним определенную честность, весьма редкую в полицейской среде. Его моральный кодекс и уважение к закону выражались весьма своеобразно. Особенно не терпел он хулиганов, и стоило Нери заметить группу молодых бездельников, не дающих проходу мирным жителям и нарушающим покой района, как он незамедлительно прибегал к самым решительным мерам, до физического воздействия включительно. А поскольку сила его была немеряной, и он сам не знал ее пределов, иногда это обращалось против его самого.
Как-то раз в районе Западного парка он задержал шестерых парней, обряженных в черные кожаные куртки. Группа выглядела настолько агрессивно, что напарник Нери не решился вылезать из машины, хотя ребята всего-навсего подходили к прохожим, требуя угостить их сигаретами, и дразнили прогуливающихся девушек непристойными жестами на французский манер.
Нери выскочил из патрульной машины и задержал парней прямо возле стены, отделяющей парк от Восьмой авеню. В свете яркого, будто прожектор, электрического фонаря, с которым Нери не расставался по вечерам, нарушители сразу утратили большую часть своей агрессивности. Вообще Нери использовал этот тяжелый, в металлической оплетке фонарь в качестве универсального оружия, очень редко доставая из кобуры настоящее. Да в том и не было особой необходимости: грозное лицо и полицейская форма действовали сильнее любого пистолета.
Вот и теперь, поставив парней у стены, Нери спросил того, что оказался ближе:
— Имя, фамилия, адрес?
Парень испуганной скороговоркой назвал ирландскую фамилию, которая проскользнула мимо ушей Нери. Тем не менее полицейский грозно предупредил:
— Топай отсюда и упаси тебя Бог еще раз встретиться на моем пути сегодня. Понял?
Он посветил фонарем прямо в лицо парню, который торопливо кивнул и немедленно исчез в указанном ему направлении. То же повторилось с двумя другими «чернорубашечниками». Но когда четвертый в ответ на вопрос полицейского произнес итальянскую фамилию, с подкупающей улыбкой глядя на Нери как на соотечественника, ведь это сомнений не вызывало, — тот жестоким ударом по голове поставил парня на колени. Кровь залила полное изумления молодое лицо.
— Подонок! — зло прошипел полицейский, поднимая парня на ноги и пронзая яростным взглядом. — Из-за таких, как ты, об итальянцах ходит дурная слава. А ну, стой! — и едва парень выпрямился, вновь ударил его, теперь уже под дых, не сильно, но больно.
— Сиди дома, а не таскайся в потемках где попало, — предупредил он. — Если еще раз встречу в таком шутовском наряде, ноги повыдергаю.
Остальные тоже удостоились пинка и наказа впредь не попадаться. Экзекуция происходила настолько быстро, что вокруг Нери даже не успевала собраться толпа. Никто не встревал и не высказывал протеста. Расправившись с хулиганами, Нери немедленно садился в патрульную машину, напарник давал газу — и только их и видели. Правда, порой попадались субъекты, норовившие оказать сопротивление, а то и выхватывающие нож. Но лучше им было не делать этого. Нери, испытывая чувство собственной правоты, в таком случае набрасывался на нарушителя со звериной жестокостью и избивал его до потери сознания. Окровавленную жертву патруль доставлял в тюрьму, обвиняя в нападении на представителя власти, а потом отдавал под суд. Правда, суду, как правило, приходилось подождать, пока подсудимого подлечат и выпишут из больницы.