Как-то Нери из-за разногласий с сержантом перевели на другой участок. В числе прочих там размешалась штаб-квартира Организации Объединенных Наций. Сотрудники ООН, будучи фигурами дипломатическими и неприкосновенными, привыкли несколько вольно относиться к правилам, любым и всяческим. Например, они уверенно перегораживали проездную часть дороги своими роскошными автомобилями, ставя их прямо под запрещающими знаками. Нери с ног сбился, штрафуя и ругая водителей, потом обратился за поддержкой к вышестоящему начальству, в результате чего получил щелчок по носу: не в свое дело не суйся, знай сверчок свой шесток.
Тогда он решил поступать по-своему, и однажды, когда поставленные как попало машины перегородили проезд на какую-то из боковых трасс, вооружился своим тяжелым фонариком, прошелся вдоль улицы и перебил ветровые стекла всех не по правилам стоящих машин.
Даже самому высокопоставленному дипломату, чтобы заменить ветровое стекло, надо потратить и время, и деньги, в одночасье этого не сделаешь. В полицию посыпались жалобы и требования защитить от подобных экстремистских выходок. Полиция обещала принять срочные меры, однако еще целую неделю Нери крушил своим фонариком стекла в автомобилях, пока в управлении не разобрались, что к чему.
В наказание Альберта Нери перевели работать в Гарлем.
Но ему было все равно, где работать.
Как-то вскоре после этого они с женой навестили сестру Альберта. Сестра была много старше, и Нери любил ее со всей силой привязанности, на которую был способен, — ведь в свое время она заменила ему мать, а для сицилийца такое родство вдвойне дорого. Сейчас, после кончины супруга, сестра Альберта жила вдвоем со своим великовозрастным сыном Томми, который, в отличие от сицилийских парней, свою мать ни в грош не ставил.
Так уж вышло, что в то воскресенье Томми не сдержался и нагрубил матери в присутствии дяди, — раньше он благоразумно не делал этого, когда Нери посещал мать, опасаясь бешеного характера, которым тот славился. Посмотрев, как спокойно и привычно сестра перенесла оскорбительное поведение сына, Нери понял, что хамство мальчишки не случайно, что тот дурно воспитан и не умеет вести себя с матерью. Не столько даже от возмущения, сколько в воспитательных целях, Нери жестоко избил племянника, пообещав, что если подобное повторится, и вовсе пришибет.
Рита оказалась свидетельницей карательных мер, и лицо ее страшно побледнело, глаза наполнились слезами. Муж всегда был ласков с ней, даже голоса ни разу не повысил, но она так испугалась, увидев его в гневе, что не смогла оставаться с ним больше. Выждав на всякий случай еще пару недель, Рита улучила момент, и вернувшийся с дежурства по участку Альберт однажды утром не застал ее дома — она уехала к родителям, кое-как собрав самые необходимые пожитки. Тесть объяснил Нери, что дочка боится жить с ним — боится когда-нибудь испытать на себе его страшную нерассуждающую силу.
Альберт Нери искренне растерялся: ведь он действительно и не помышлял о том, что можно обидеть Риту, он обожал ее и не испытывал никаких других чувств, кроме глубокой нежности. Он не мог представить себе, что Рита покинула его навсегда. Может быть, надо выждать какое-то время, пока она успокоится, одумается? Он решил съездить к ней через несколько дней и попытаться поговорить по-хорошему. Она должна понять и вернуться.
Но, видно, судьба решила иначе. Назавтра Нери попал в самую большую неприятность за все время своей полицейской службы. К нему в машину по радио поступил сигнал с одной из гарлемских улиц: покушение на убийство. Он помчался во всю мощь мотора, по обыкновению выскочил на ходу и первым вбежал в полутьму коридора, вооруженный, как всегда, своим верным фонариком. В свете фонаря Нери увидел на полу в дальнем конце коридора, где собралась толпа негров, два окровавленных тела. Какая-то негритянка вскрикнула: «Ребенка зарезали!»
Действительно, рядом с неопределенного возраста чернокожей женщиной, исполосованной ножевыми ударами, в луже крови лежала девочка-подросток. Нери отстранил стоявших в проходе, вошел в комнату и увидел виновника кровопролития который, ухмыляясь, восседал за столом. Им оказался старый знакомый — сутенер, наркоман и бандит Вакс Бейнз. Здоровенный негр, совершенно одуревший от принятой изрядной порции, поигрывал большим и острым, как бритва, ножом.
— Брось нож, ты арестован, — сдерживая ненависть, сквозь зубы сказал Нери. Вид скалящего зубы подонка, только что искромсавшего тело ребенка своим ножом, поднимал в душе полицейского волны тошнотворного бешенства. Он уже принял решение расправиться с негром на месте, хотя даже сам себе не сознавался в этом.
— Ты прежде достань свою, пушку, — сказал с противным смешком Вакс Бейнз, все так же поигрывая ножичком. — Без нее тебе меня не взять, и не надейся. Напорешься на вот это, — и он взмахнул рукой с ножом. В следующее мгновение Альберт Нери, сделав неуловимое движение левой рукой, перехватил взлетающий перед его лицом нож, а правой рукой быстро, так, что даже находящийся рядом напарник не успел разобраться, что происходит, ударил увесистым фонарем по виску бандита. Бейнз упал лицом на стол с раздробленным черепом. Во втором ударе, конечно, не было необходимости, что потом и подтвердили свидетели, но Нери не смог удержаться. В тот же день негр скончался в больничной палате одной из клиник Гарлема.
Его смерть означала конец карьеры полицейского Альберта Нери. Его отдали под суд, обвиняя в превышении необходимой обороны и непредумышленном убийстве.
Оказавшись в тюрьме вместе с уголовниками, от которых он всегда так старательно защищал мирных людей, Нери был до такой степени потрясен несправедливостью, что впал в полную апатию. Его возмущение и ненависть к обществу, которое поставило Нери вровень с преступниками, хотя он действовал из лучших побуждений, карая зверя в человеческом обличии, вылились в полное безразличие ко всему. Он никого не хотел видеть, отказывался разговаривать с окружающими, не реагировал на арест и перипетии заключения. Если общество так фальшиво и безумно, что не способно оценить и отличить доброе действие от дурного, оно не стоит ни уважения, ни верной службы. Какой может быть правопорядок, если собачья смерть черномазого подонка приравнивается к жизням двух беззащитных ни в чем не повинных женщин, одна из которых — совсем ребенок.
Он думал только об этом, а не о том, что ждет его, бывшего полицейского, в уголовной тюрьме. К счастью, тесть Альберта, старый и многоопытный итальянец, владелец рыбной лавки в Бронксе, сумел вовремя понять, что в заключении его незадачливому зятю долго не выдержать. Его шансы выйти на волю, отсидев срок, ничтожно малы: если не прикончат сокамерники или сам не наложит на себя руки, то, скорее всего, сорвется, сам убьет кого-то и схлопочет новый срок. Чувствуя некоторую вину перед Альбертом из-за дочки, которая так неожиданно и легкомысленно его бросила, тесть решил обратиться за помощью к дону Корлеоне. Он долгие годы был связан с Семьей и регулярно считал своим долгом преподнести к столу дона отборнейшую рыбу, поэтому надеялся, что к его просьбе отнесутся внимательно.
Об Альберте Нери в семействе уже были наслышаны — у него был имидж сурового и честного полицейского. Знали и то, что таким человеком, как Альберт Нери, не стоит пренебрегать, хоть он и имел неосторожность связаться с полицейской службой и носил синюю форму с бляхой, ненавистную сицилийцам. Но кто гарантирован от ошибок молодости? Каждому ли удается сразу и навсегда определить свой жизненный путь? Время и судьба так или иначе помогают, в конце концов, выяснить настоящее предназначение. Так что в Семье Корлеоне к ситуации и к личности Альберта Нери проявили внимание и заинтересованность.
Клеменца, у которого за многие годы руководства боевиками выработался особый нюх на перспективных ребят, передал Тому Хейгену просьбу тестя Альберта Нери. Том Хейген выслушал мнение Клеменцы задумчиво и серьезно, потом ознакомился с материалами дела бывшего полицейского.
— Возможно, ты отыскал нового Люку Брази, — сказал он Клеменце. Клеменца просиял. Его широкое лицо сохраняло добродушное выражение, свойственное всем толстякам.
— По-моему, Майкл сам должен взяться за него, — посоветовал капитан.
Так что не успели Альберта Нери перевести из предварительной тюрьмы в тюрьму штата, где ему назначалось отбывать заключение, как суд заочно пересмотрел его дело и на основании новых данных, дополненных показаниями высших полицейских чинов, вступившихся за своего подчиненного, изменил приговор. Теперь вместо тюрьмы ему было вынесено условное наказание. Он вышел на свободу.
Альберт Нери знал уже, что чудес не бывает, — он многому научился, пока суд да дело. Дураком же он и вовсе никогда не был. А его тесть отнюдь не отличался застенчивостью, и Нери, узнав подробности происшедшего, сделал благородный жест — дал развод Рите, не терзая ее лишними разговорами. Потом он счел своим долгом нанести визит в Лонг-Бич, чтобы лично поблагодарить своих благодетелей. Разумеется, о встрече уговорились заранее.
Майкл принял Нери в угловом отцовском кабинете. Нери сдержанно и церемонно стал выражать свою благодарность, но Майкл так дружески заговорил с ним, что сразу же очаровал.
— Да как же иначе? — сердечно сказал ему Майкл. — Нельзя же допускать, черт их всех побери, чтобы они так унижали сицилийцев! В конце концов, все мы земляки, все видим, когда с человеком поступают не по совести. Я бы не стал вмешиваться, если бы не был убежден, что решение суда абсолютно несправедливо. За такие поступки надо награждать, а не наказывать. Здесь с начала и до конца все шло не по-людски.
Контакт был налажен. Несмотря на обычную замкнутость, Нери охотно разговорился с Майклом. Майкл был всего на пять лет старше, но Нери чувствовал себя с ним так, будто Майкл ему в отцы годится.
— Ну, теперь все пойдет, как надо, — утешил Майкл. — Твой тесть очень хвалит тебя, такое не часто бывает, — Майкл дипломатично не упомянул о том, что ему известна семейная драма бывшего полицейского. — Мы готовы помочь с работой, если есть необходимость. Иначе не стоило и стараться вытаскивать тебя на свободу. Не бросим же мы такого достойного человека без куска хлеба. С твоим опытом ты можешь взять на себя руководство охраной наших гостиниц в Лас-Вегасе. Или, если есть какие-то другие планы, я готов переговорить с банком по поводу ссуды.