На следующий день после убийства Солоццо и капитана Маккласки во все участки города Нью-Йорка спустили приказ: никаких азартных игр, никакой проституции, никаких сделок с мафией, пока убийцу не поймают. По всему городу прошли массовые облавы. Весь подпольный бизнес встал.
В тот же день специальный посланник от всех Семей прибыл в стан Корлеоне с требованием выдать убийцу. Ему сообщили, что Корлеоне ни при чем. Уже вечером в тупике на Лонг-Бич раздался взрыв: к цепи, перегораживающей въезд, подкатил автомобиль, и из его окна кинули бомбу. Двух бойцов Корлеоне застрелили, когда они мирно ужинали в итальянском ресторанчике в Гринвич-Виллидж. Большая война Пяти Семей 1946 года началась.
Книга вторая
Глава 12
– До встречи утром, Билли.
Джонни Фонтейн небрежным взмахом руки отпустил чернокожего швейцара, и тот, поклонившись, вышел из огромной столовой с видом на Тихий океан. Поклон был, конечно, не раболепный, а учтивый, и адресовался он не Фонтейну, а его гостье.
Компанию Джонни составляла молодая актриса по имени Шэрон Мур. Она приехала из Гринвич-Виллидж в Голливуд пробоваться на небольшую роль в фильме, продюсировал который ее старый поклонник, выбившийся в люди. Шэрон заглянула на площадку, когда у Джонни шли съемки в картине Вольца. Девушка показалась Джонни достаточно юной, свежей, привлекательной и остроумной, и он пригласил ее вечером к себе на ужин. Его приглашения всегда отличались широким, почти королевским размахом, так что об отказе и речи быть не могло.
Зная о его репутации, Шэрон Мур, наверняка ожидала приставаний, однако Джонни «живодерскую» голливудскую манеру терпеть не мог. Он не спал с девушками, которые ничем его не цепляли. Кроме, разумеется, случаев, когда напивался настолько, что тащил в постель кого попало. К тому же ему было уже тридцать пять лет; он развелся с первой женой, разошелся со второй и сорвал тысячу бутончиков, так что былого азарта давно не испытывал. И все же нечто в Шэрон Мур вызвало у него симпатию и желание пригласить девушку на ужин.
Сам Джонни ел мало, однако знал, что молодые красотки, морящие себя голодом ради модных нарядов, на свиданиях едят за троих, так что ужин был обильным. Хватало и выпивки: ведерко с шампанским, скотч, бренди, бурбон и прочий алкоголь в баре. Блюда были сервированы заранее, напитки Джонни разливал сам. Когда оба наелись, он отвел гостью в просторную гостиную со стеклянной стеной, тоже выходившей на Тихий океан. Загрузив в стереопроигрыватель стопку пластинок Эллы Фицджеральд, Джонни присел на диван поближе к Шэрон и стал расспрашивать ее о детстве: была ли она пацанкой или принцессой, серой мышкой или красавицей, замкнутой или компанейской. Такие подробности казались ему трогательными и пробуждали необходимую нежность, когда доходило до постели.
Парочка сидела обнявшись, очень тепло и по-дружески. Джонни легко поцеловал Шэрон в губы, та ответила, но без энтузиазма, и настаивать он не стал. За панорамным окном в лунном свете поблескивала темно-синяя толща океана.
– А почему ты не ставишь свои записи? – спросила Шэрон, будто поддразнивая его.
Джонни это понравилось, и он ответил с улыбкой:
– Я не настолько привык к самолюбованию, как ты наверняка думаешь.
– А если для меня?.. Ну или спой – как в кино. Я вся сомлею и растаю, подобно тем красавицам на экране.
Джонни рассмеялся. По молодости он именно так и поступал, и девушки в самом деле картинно таяли, томно и с вожделением глядя на него, будто перед воображаемой камерой. Теперь он и не думал петь. Во‑первых, за столько месяцев просто-напросто утратил форму. А во‑вторых, дилетантам невдомек, насколько профессиональное звучание зависит от технических специалистов. Да, можно было поставить какую-нибудь запись, но слушать свой молодой страстный голос все равно, что стареющему, лысеющему и полнеющему мужчине показывать свои фотографии в расцвете сил.
– Я сейчас не в голосе. И, честно говоря, устал слушать себя.
Они выпили.
– Говорят, в новой картине ты великолепен. Правда, что ты снимаешься задаром?
– За символическую плату, да.
Он освежил Шэрон бренди, дал ей сигарету с золотой монограммой и прикурил от своей зажигалки. Гостья затянулась, сделала глоток, а Фонтейн снова устроился рядом. Его бокал был значительно полнее, давая возможность согреться, расслабиться, зарядиться. От матерых ловеласов Джонни отличался тем, что спаивал себя, а не девушку. Девушки обычно сразу готовы на всё, а он – нет. Последние два года тяжело сказались на его самооценке, и это был простой способ ее поднять: провести ночь с молоденькой незнакомкой, несколько раз сводить ее в ресторан, подарить дорогой подарок, а потом очень красиво, чтобы не задеть ее чувств, расстаться. Зато потом девушка могла всем рассказывать, что у нее был роман с великим Джонни Фонтейном. Любовь тут ни при чем, но если девушка красива и мила, то почему бы не ответить ей взаимностью? Распутных и стервозных, которые сами раздвигали ноги, а потом бежали рассказывать подружкам, что трахались с самим Джонни Фонтейном (и непременно добавляли, что знавали и лучше), он не переносил. Однако больше всего, до глубины души, его поражали незлобивые мужья, которые чуть ли не в лицо говорили, что прощают своих жен – ведь даже самой добродетельной матроне не зазорно хоть раз сходить на сторону со знаменитым певцом и актером Джонни Фонтейном.
Он любил слушать пластинки Эллы Фицджеральд. Ему нравилось ее чистое исполнение, идеальная интонация. Ни в чем другом он не разбирался, зато в этом понимал лучше всех на свете. И вот, откинувшись на диване, с разогретым от бренди горлом Джонни ощутил желание запеть – не под аккомпанемент, а подпевая пластинке, однако при постороннем такое было немыслимо. Попивая из бокала, он положил свободную руку на колено Шэрон и с чувственной наивностью ребенка плавно потянул вверх подол шелкового платья, обнажая прозрачные чулки в золотую сеточку и молочно-белые бедра. И, как обычно, несмотря на возраст и количество женщин, почувствовал, как по телу растекается густое тепло. Чудо по-прежнему происходило… Но как жить, когда и оно уйдет вслед за голосом?
Он был готов. Поставив бокал на длинный инкрустированный коктейльный столик, Джонни повернулся к Шэрон. Ласки его были уверенными, напористыми, вместе с тем нежными и без похотливой разнузданности. Целуя Шэрон в губы, он сжал ладонями ее груди. Потом провел по теплым и таким гладко-шелковистым бедрам. Она отвечала на поцелуи живо, но не страстно, и сейчас это было самое то. Джонни терпеть не мог, когда девушка заводится с полуоборота, словно все ее тело – мотор эротической машины, включаемый нажатием на укрытый волосами холмик.
А потом он исполнил свой фирменный прием, который всегда его возбуждал. Аккуратно, едва заметно ввел кончик среднего пальца глубоко между бедер Шэрон. Одни девушки даже не чувствовали этот плавный переход к сексу. Других, поглощенных страстными поцелуями, такой трюк заставал врасплох. Третьи сами набрасывались на палец ловким движением таза. Ну и, конечно, пока Джонни еще не стал знаменитым, некоторые отвечали пощечиной. Однако чаще всего этот прием срабатывал безотказно.
Шэрон повела себя необычно. До сих пор она принимала все прикосновения и поцелуи, а теперь вдруг отняла губы, отодвинулась и взяла в руки бокал. Молчаливый, но недвусмысленный отказ. Что ж, такое тоже бывало. Редко, но бывало. Джонни тоже взял бокал и закурил сигарету.
– Дело не в том, что ты мне не нравишься, – очень мягко произнесла Шэрон. – Напротив, ты гораздо приятнее, чем я ожидала. И заявлять, будто я «не такая», я тоже не стану. Просто, чтобы заняться этим, мне нужно возбудиться, понимаешь?
Джонни Фонтейн улыбнулся. Она по-прежнему ему нравилась.
– Значит, я тебя не возбуждаю?
– Я из другого поколения, – несколько смущенно произнесла гостья, – Я не застала расцвет твоей музыкальной славы. Не думай, что я вся такая из себя хорошая девочка. Будь ты звездой, которую я обожаю с детства, я бы в секунду осталась без трусиков.
Теперь она нравилась ему куда меньше. Да, милая, умная, колкая на язык. Не завязывается узлом, лишь бы переспать с ним и таким образом попасть в шоу-бизнес. Нет, она честная девушка. Однако Джонни разгадал ее истинный мотив. Такое с ним уже случалось: девушка идет на свидание, заранее решив, что не ляжет с ним в постель, как бы ей ни хотелось, – чтобы потом хвастать подружкам, а главное, себе, что не поддалась на приставания великого Джонни Фонтейна. Теперь, умудренный годами, он даже не разозлился, просто немного разочаровался в Шэрон. А ведь сначала казалась такой милой…
Зато можно было расслабиться. Потягивая бренди, Джонни смотрел на океан.
– Надеюсь, ты не обижаешься? Просто я, видимо, не так воспитана. Здесь, в Голливуде, небось, для девушки раздвинуть ноги все равно что пожелать спокойной ночи… Я просто еще не до конца освоилась.
Джонни с улыбкой потрепал ее по щеке, а потом целомудренно одернул платье, пряча под ним округлые гладкие колени.
– Нет, не обижаюсь. Знаешь, приятно вот так посидеть по старинке.
Он, однако, умолчал, что на самом деле чувствует облегчение. Теперь не нужно показывать себя великим любовником, подтверждая божественный экранный образ. Не нужно смотреть, как девушка старательно делает вид, будто он превзошел ее ожидания, и раздувает невесть что из, в общем-то, довольно незамысловатого занятия.
Они выпили еще, несколько раз без огонька поцеловались, и Шэрон начала собираться.
– Могу я тебя как-нибудь пригласить на ужин? – вежливо поинтересовался Джонни.
– Едва ли тебе захочется тратить время и ничего не получить взамен. – Она, похоже, решила быть честной до конца. – Спасибо за чудесный вечер. Когда-нибудь я буду рассказывать детям, что ужинала с самим Джонни Фонтейном у него дома.
– И не поддалась, – добавил он с улыбкой.
Оба засмеялись.
– В это они не поверят, – произнесла Шэрон.