Джонни вдруг тоже захотелось пошалить:
– Хочешь, дам расписку?
Шэрон мотнула головой.
– Ладно, – сказал Джонни, – но если вдруг кто-то тебе не поверит, просто позвони, и я расскажу, как все было. Мол, гонялся за тобой по всему дому, но ты свою честь сберегла. Идет?
Последняя шутка получилась все-таки чересчур жестокой. Даже жалко было видеть обиду на юном личике. Сладостного триумфа не вышло: она поняла, что Джонни не особенно старался, и теперь будет думать, что победила не благодаря силе воли, а потому, что недостаточно обаятельна или привлекательна. И поскольку она девушка честная, то отныне, рассказывая, как отказала самому великому Джонни Фонтейну, будет вынуждена добавлять с печальной усмешкой: «Конечно, он не очень-то и старался».
– Если будет грустно, звони, – предложил он, сжалившись. – В конце концов, со мной не обязательно спать.
– Хорошо, – сказала Шэрон и вышла.
Впереди маячил длинный одинокий вечер. Можно было, конечно, позвонить на «мясокомбинат», как выражался Джек Вольц, и вызвать себе какую-нибудь готовую на все старлетку, но хотелось человеческого общения. Джонни подумал про свою первую жену, Вирджинию. Теперь, когда съемки окончены, появится больше времени на детей. Он мечтал вновь стать частью их жизни. Да и за Джинни переживал. Ей наверняка было нелегко отбиваться от голливудских ловеласов, боровшихся за право похваляться тем, что затащили в постель первую жену Джонни Фонтейна. До сих пор, насколько ему было известно, это никому не удалось. Зато, угрюмо подумал он, про вторую жену такого не скажешь. Джонни снял трубку и набрал номер.
Голос бывшей он узнал сразу. Неудивительно: Фонтейн услышал его впервые, когда в десять лет перешел в четвертый класс.
– Привет, Джинни. Не занята? Не против, если я загляну ненадолго?
– Загляни. Дети, правда, спят… Не хочу их будить.
– Ничего страшного. Посидим, поболтаем…
Она немного замялась; потом осторожно, чтобы не выдать тревоги, спросила:
– Надеюсь, всё в порядке?
– Да. Просто сегодня закончились съемки, и я решил тебя повидать. Поглядеть на девочек, если они не проснутся.
– Ладно, – сказала Джинни. – Кстати, поздравляю, ты так хотел эту роль…
– Спасибо. Через полчаса буду.
Доехав до Беверли-Хиллз, Джонни Фонтейн ненадолго задержался в машине, рассматривая свой бывший дом. Вспомнились слова крестного отца: «Живи так, как ты сам хочешь». Отличный совет, но как быть, если не знаешь, чего хочешь?
Вирджиния ждала у двери: привлекательная миниатюрная брюнетка, правильного итальянского воспитания, которая – и это важно – никогда не станет путаться с другим. Джонни спросил себя, хочет ли вернуться к ней, но ответ по-прежнему был отрицательным. Начать с того, что никакого сексуального напряжения между ними давно нет. Ну и остаются вещи, которые бывшая ни за что ему не простит. Впрочем, враждовать они все-таки перестали.
Джинни приготовила кофе и принесла в гостиную домашнего печенья.
– Ты выглядишь усталым, ложись на диван.
Джонни снял пиджак, разулся, ослабил галстук. Бывшая села на стул напротив.
– Забавно… – произнесла она с задумчивой усмешкой.
– Что? – спросил Джонни, отпивая кофе. Немного пролилось на рубашку.
– Великий Джонни Фонтейн коротает вечер в одиночестве.
– «Великому» Джонни Фонтейну за радость, если у него встает.
Обычно он подобной прямотой не отличался.
– Нет, правда, что-то случилось? – спросила Джинни.
Джонни усмехнулся.
– Привел домой девушку, а она меня отшила. И знаешь, я даже не расстроился.
К его удивлению, на лице Джинни мелькнула гримаса злости.
– Наверняка рассчитывала тебя этим зацепить. Потаскушка…
«Любопытно, – подумал Джонни, – а ведь она в самом деле разозлилась, что меня отвергли».
– Согласен, черт с ней. Надоело все. Пора взрослеть. К тому же, раз петь я не могу, с женщинами будет тяжелее. Внешностью я никогда не блистал, сама знаешь.
– В жизни ты всегда был лучше, чем на фотографиях, – утешила его Вирджиния.
Джонни покачал головой.
– У меня брюшко и лысина. Если эта картина меня не прославит, честное слово, придется учиться готовить пиццу. Или протащить в кино тебя. Вот ты здорово выглядишь.
Джинни выглядела на свои тридцать пять. Да, хорошо, но все же на тридцать пять. По голливудским меркам – на все сто. В город табунами прибывали молоденькие красавицы, и их хватало на год, максимум два. Некоторые настолько прекрасны, что аж дух захватывает, – до тех пор, пока не откроют рот, а чудесные глаза не ослепит жажда успеха. Обычные женщины им в подметки не годились. Можно сколько угодно распинаться о шарме, интеллекте, стиле, шике, но природная красота затмевает собой все. Не будь девиц так много, может, у простой, но миловидной женщины еще были бы шансы. А поскольку Джонни Фонтейн мог заполучить любую или почти любую из этих красоток, Джинни понимала, что его слова – просто лесть. Всегда, даже на вершине славы, он был мил и вежлив с женщинами: щедро раздаривал комплименты, давал прикурить, придерживал дверь. А поскольку его самого носили на руках, девушек такое отношение особенно впечатляло. Причем он вел себя так со всеми, даже случайными партнершами на одну ночь, которых потом не мог вспомнить по имени.
– Меня ты однажды уже охмурил, – Вирджиния по-доброму улыбнулась. – На целых двенадцать лет. Можешь не стараться.
Джонни со вздохом растянулся на диване.
– Я серьезно, Джинни. Отлично выглядишь. Мне бы так.
Она не ответила, понимая, что его что-то гложет.
– Картина-то хоть толковая?
– Да, – Джонни кивнул. – Я снова вернусь в игру. Если не пролечу с «Оскаром», то стану знаменитым и без голоса. И тогда, наверное, смогу давать вам с девочками больше денег.
– Нам и так более чем хватает.
– Я хочу их чаще видеть. Немного остепениться, знаешь… Можно мне по пятницам приходить к вам ужинать? Клянусь, где бы я ни был и чем бы ни был занят, каждую пятницу я буду здесь. И постараюсь проводить с девочками выходные или брать их на каникулы с собой.
Джинни поставила ему на грудь пепельницу.
– Я не против. Я потому и не вышла снова замуж, чтобы ты мог оставаться отцом.
Сказано это было совершенно ровным голосом, но Джонни Фонтейн, даже глядя в потолок, понял: так бывшая заглаживает вину за те жестокие слова, что наговорила, когда их брак развалился, а его карьера понеслась под откос.
– Кстати, угадай, кто мне звонил, – сказала Джинни.
– Кто? – Джонни терпеть не мог угадайку.
– Ну хоть разок попытайся, чего тебе стоит?
Фонтейн молчал.
– Твой крестный.
– Он никогда ни с кем не говорит по телефону… – Джонни очень удивился. – Чего хотел?
– Чтобы я тебе помогла. Сказал, что ты способен вернуть былую славу, но нужно, чтобы в тебя кто-то верил. Я спросила: «Почему я?» И он сказал: потому что ты отец моих детей. Такой милый старик; просто не верится в те ужасы, что про него рассказывают…
Вирджиния терпеть не могла телефоны и потому убрала из дома все аппараты, кроме тех, что стояли у нее в спальне и на кухне. Именно оттуда сейчас доносился трезвон. Джинни пошла ответить.
– Джонни, это тебя… – ошеломленно произнесла она, вернувшись. – Том Хейген. Говорит, важно.
Джонни пошел на кухню и взял трубку.
– Да, Том?
– Джонни, крестный отец отправляет меня на Запад, чтобы я кое-что для тебя устроил после выхода фильма. – Голос Хейгена был деловым. – Я прилечу в Лос-Анджелес утренним рейсом. Встретишь? Тем же днем я вернусь обратно в Нью-Йорк, так что свои планы на вечер можешь не отменять.
– Конечно, встречу, Том. И не переживай, планов на вечер у меня нет. Хочешь – задержись, отдохни. Устроим вечеринку, познакомлю тебя с киношниками…
Джонни всегда предлагал это; не хотел, чтобы старые приятели думали, будто он их стыдится.
– Спасибо, но мне правда нужно ночью вернуться, – вежливо отказался Хейген. – Итак, я прилечу в одиннадцать тридцать. Удобно?
– Конечно.
– Только сиди в машине, – предупредил Том. – Пусть меня заберет кто-то из твоих людей.
– Договорились.
В гостиной Вирджиния встретила бывшего мужа вопросительным взглядом.
– Крестный придумал, как мне помочь, – пояснил Джонни. – Он уже организовал мне роль в фильме, не знаю как. Только не вмешивался бы он дальше…
Он снова лег на диван и почувствовал себя очень уставшим.
– Может, не поедешь домой на ночь глядя, а переночуешь здесь, в гостевой спальне? – предложила Джинни. – Позавтракаешь с детьми. Как подумаю, что ты там у себя дома совсем один… Тебе не бывает одиноко?
– Я там редко появляюсь.
– Значит, ты не изменился, – усмехнулась Джинни и, помолчав, спросила: – Мне подготовить тебе спальню?
– А я не могу поспать в твоей?
Она залилась краской.
– Нет.
Они по-приятельски улыбнулись друг другу.
Джонни проснулся поздно. Солнце вовсю пробивалось через задернутые шторы.
– Эй, Джинни! – крикнул он. – Я еще заслуживаю завтрак в этом доме?
– Минутку! – донеслось из соседней комнаты.
И точно, даже минуты не прошло. Видимо, у нее все уже было готово, в духовке, и подносы под рукой. Не успел Джонни закурить первую сигарету, как дверь открылась, и в спальню с тележкой для завтрака вошли две его малютки-дочери.
От их красоты у него защемило сердце. Лица дочек сияли чистотой, глаза горели от любопытства и желания броситься папе на шею, волосы аккуратно собраны в длинные хвостики. На девочках были старомодные платьица и лакированные белые туфельки. Стоя у тележки, они смотрели, как Джонни тушит сигарету, а потом подзывает их к себе. Они подбежали. Он крепко прижал к себе две пахнущие свежестью щеки, слегка оцарапав их щетиной, отчего девочки вскрикнули. Вошла Джинни и подкатила тележку ближе, чтобы бывший муж мог позавтракать не поднимаясь. Сама она села на край кровати, налила кофе и намазала хлеб маслом. Девочки наблюдали за родителями со стороны, усевшись на диване и приглаживая растрепавшиеся прически. Они уже были слишком взрослые, чтобы подкидывать их и драться с ними подушками. «Господи, – подумал Джонни, – очень скоро они совсем вырастут, и всякие голливудские балбесы не будут давать им проходу».