[23] Джонни стал свидетелем унизительной сцены. Писателя свели с известной грудастой старлеткой; после ужина гарантировалось «продолжение». Однако старлетка предпочла успешному литератору вшивого комика, который всего лишь поманил ее пальцем. Писатель сразу понял, кто есть кто в голливудской иерархии. Ты можешь писать книги, которые прославляют тебя на весь мир, а девушка все равно выберет самого никчемного и бесталанного, зато актера.
Джонни позвонил автору в Нью-Йорк на домашний, чтобы поблагодарить его за отменно выписанный персонаж, и, вылив целый бочонок лести, как бы невзначай поинтересовался, как продвигается следующий роман и о чем он. Автор принялся рассказывать про особенно увлекательную главу, и Джонни, закурив сигару слушал, а потом сказал:
– Класс, буду рад прочесть, когда допишете. Пришлете мне экземпляр? Может, мы даже договоримся о правах… Я, кстати, предлагаю больше, чем Вольц.
Писатель согласился так рьяно, что Джонни окончательно уверился в своей догадке: Вольц заплатил за книгу сущие гроши. Джонни упомянул, что, вероятно, будет в Нью-Йорке сразу после праздников и не прочь поужинать в кругу друзей.
– Я знаю пару безотказных красоток, – шутливо добавил он.
Писатель рассмеялся и сказал, что придет.
Затем Фонтейн позвонил режиссеру и оператору только что снятого фильма и поблагодарил за помощь. По секрету он сообщил им, что знал о кознях Вольца, а потому вдвойне признателен за поддержку – и если он что-то может сделать в ответ, то стоит лишь позвонить.
И наконец остался самый трудный звонок – лично Джеку Вольцу. Джонни поблагодарил продюсера за возможность сняться в картине и даже сказал, что будет счастлив поработать вновь. Обычно он был прям и честен, но сейчас требовалось усыпить бдительность киноворотилы. Через несколько дней Вольц узнает о махинациях Джонни и будет вне себя от вызывающей наглости сегодняшнего звонка – именно этого и добивался Фонтейн.
Наконец он опять откинулся в кресле, попыхивая сигарой. На приставном столике стояла бутылка виски, но Джонни пообещал себе и Хейгену, что с выпивкой завяжет. Ему и курить-то не следовало. Глупость, конечно: простым отказом от вредных привычек голос едва ли вернуть. И все же, чем черт не шутит… теперь, когда у него есть шанс изменить жизнь, пригодится любая помощь.
Дом затих, бывшая жена заснула, любимые дочки тоже, и Джонни мог подумать о том ужасном времени, когда решил их бросить – и ради кого? Ради стервозной гулящей сучки, которая стала его второй женой. Впрочем, сейчас он вспоминал о ней с улыбкой – ведь во многом Марго и впрямь была хороша. Кроме того, единственное, что помогло Джонни удержаться на плаву, так это решение никогда не злиться на женщин, а точнее – решение не злиться на первую жену, дочерей, подруг, вторую жену и последовавших за ней красоток, вплоть до Шэрон Мур, которая отшила его ради возможности похвастаться, что не дала великому Джонни Фонтейну.
Джонни выступал с ансамблем, пока не стал сначала звездой радио, потом звездой музыкальных шоу и, наконец, – звездой экрана. Все это время он жил в свое удовольствие, спал с кем хотел, но не позволял женщинам вертеть собой. А потом ему вскружила голову Марго Эштон, будущая вторая жена, он совсем утратил рассудок, и началось: пошла под откос карьера, пропал голос, развалилась семья. В конце концов он потерял все.
Беда в том, что Джонни всегда был щедрым и справедливым. Первой жене при разводе он отписал имущество и сделал так, чтобы обе их дочки получали долю от каждой его записи, каждого фильма, каждого выступления. Когда Джонни был богатым и знаменитым, он ни в чем не отказывал Вирджинии, выручал ее братьев и сестер, родителей, школьных подружек и их родню. Он никогда не зазнавался и не звездился. Даже пел на свадьбах младших жениных сестер, хотя терпеть этого не мог. В общем, давал жене все, кроме власти над своей жизнью.
А когда Джонни достиг дна, когда больше не мог сниматься и петь, когда вторая жена бросила его, то он на несколько дней приехал погостить к Джинни и дочкам – точнее, приполз как-то ночью к ним на коленях, так паршиво ему было. В тот день он услышал одну из своих пластинок, и голос на ней был таким ужасным, что сначала показалось, будто звукорежиссер нарочно все испортил. А потом до Джонни дошло: вот как его голос звучит на самом деле. Он разбил мастер-копию и поклялся, что больше никогда не будет петь. Единственный раз нарушил данное себе слово, когда выступил дуэтом с Нино на свадьбе Конни Корлеоне.
Он никогда не забудет, с каким лицом Джинни выслушала рассказ о всех его несчастьях. Это выражение мелькнуло лишь на секунду, однако успело отпечататься в памяти, – выражение безумного злорадства. Тогда Джонни понял, что жена все эти годы презирала и ненавидела его. Впрочем, она тут же выказала ему сочувствие, пускай и прохладное, а Джонни притворился, будто принял его. За следующие несколько дней он навестил еще трех девушек, с которыми у него были самые долгие романы и с которыми он остался в хороших отношениях, даже временами спал по старой дружбе, а также которым всеми силами помогал, дарил подарки и работу на сотни тысяч долларов. На их лицах мелькало то же злорадство.
Именно тогда Джонни понял, что пора выбирать. Можно присоединиться к сонму других голливудских мужчин – успешных продюсеров, сценаристов, режиссеров и актеров, – кто с похотливой жестокостью охотился за красивыми женщинами. Можно нехотя раздавать деньги и услуги, всегда быть готовым к предательству и не сомневаться, что женщины оставят тебя при первой же возможности. А можно отказаться от злости на женщин и продолжать им верить.
Да, пускай они коварны и изменчивы; Джонни знал, что если откажется от любви, то часть его души умрет. Пускай женщины, которых он любил больше всего на свете, втайне желали ему краха, позора и безвестности. Пускай они никогда не были ему верны – и дело даже не в сексуальной верности. Выбора нет, остается принимать их такими, какие они есть. И Джонни продолжил их любить, дарить им подарки, скрывать боль при виде того, как они радуются его неудачам. Он прощал им, зная, что это расплата за ту свободу и женское благоволение, которыми он пользовался до сих пор. Теперь Джонни не испытывал мук совести, меняя одну на другую. Не винил себя за то, что запрещал Джинни вводить в дом нового мужчину, хотя сам возвращаться в семью отказывался. Вот главное, что он усвоил из своего падения: боль, которую он причинял женщинам, больше его не трогала.
Джонни устал и готов был лечь спать, однако в памяти всплыл тот самый дуэт с Нино Валенти. С внезапной ясностью он понял, что обрадует дона Корлеоне больше всего. Джонни снял трубку и попросил оператора соединить его с Нью-Йорком, дозвонился до Санни Корлеоне и взял номер Нино Валенти.
– Эй, Нино, не хочешь прилететь ко мне? – спросил Джонни, услышав на другом конце по обыкновению слегка пьяный голос старого приятеля. – Мне нужен надежный партнер и работник.
– Ну, даже не знаю, Джонни, – начал дурачиться Нино. – У меня хороший грузовик, много любвеобильных домохозяек на маршруте, полторы сотни в неделю чистыми… А ты что предложишь?
– Для начала – пять сотен и знакомства со звездами кино. Что скажешь? Возможно, буду звать тебя петь на свои вечеринки.
– Ага, понял… Нужно подумать. Давай я сначала переговорю со своим адвокатом, бухгалтером и напарником.
– Нино, хватит дурака валять. Ты мне нужен. Прилетай завтра же подписывать личный контракт на пятьсот долларов в неделю в течение года. Даже если ты потом уведешь одну из моих девочек и я тебя уволю, останешься как минимум с годовой зарплатой. Идет?
На том конце повисло молчание.
– Ты не шутишь, Джонни? – протрезвевшим голосом спросил Нино.
– Я совершенно серьезен. Иди в нью-йоркский офис моего агента, там тебя будет ждать билет на самолет и деньги на расходы. Я позвоню им с утра, и после обеда можешь смело заходить. Договорились? В аэропорту тебя встретят и привезут ко мне.
И снова молчание, потом Нино очень тихо и неуверенно, уже без тени алкоголя в голосе, сказал:
– Ладно, Джонни.
Фонтейн повесил трубку, разделся и лег. Так хорошо он себя не чувствовал с тех пор, как разбил ту пластинку с мастер-копией.
Глава 13
Джонни Фонтейн подсчитывал в блокноте расходы, а в просторной звукозаписывающей студии собирались музыканты – все друзья по ансамблям, с которыми Джонни когда-то начинал свою карьеру. Эдди Нилз, самый крутой эстрадный дирижер в стране, раздавал ноты и указания на словах. Несмотря на очень плотный график, он согласился взять эту запись в качестве дружеской услуги. Эдди вообще проявлял участие к Джонни, особенно когда у того пошла черная полоса.
Нино Валенти сидел за роялем и бездумно перебирал клавиши, потягивая бурбон из огромного бокала. Джонни не обращал на это внимания. Он знал, что Нино и в трезвом, и в пьяном виде поет одинаково, к тому же для сегодняшней записи особой музыкальности не требовалось.
Эдди Нилз подготовил специальные аранжировки кое-каких старых итальянских и сицилийских песен, а также переработал «певческую дуэль», которую Нино с Джонни исполняли на свадьбе Конни Корлеоне. Фонтейн задумал запись в качестве рождественского подарка обожавшему эти песни дону. Кроме того, чутье подсказывало, что у пластинки будут хорошие продажи – не миллионные, но все же. Еще это было способом помочь Нино, ведь именно этого дон наверняка хотел в обмен на свою услугу. Нино, в конце концов, тоже его крестник.
Джонни отложил блокнот на складной стул, встал и подошел к роялю.
– Эй, земляк…
Нино поднял глаза и изобразил улыбку. Вид у него был напряженно-болезненный. Джонни промял ему плечи.
– Расслабься, приятель. Хорошо справишься сегодня, и я тебя сведу с самой известной сучкой во всем Голливуде.
Нино глотнул виски:
– И кто это? Лесси[24]