Иллюзий по поводу опасности затеянного предприятия Вито Корлеоне не питал. На протяжении года он встречался с главарями нью-йоркских банд, прощупывал почву, готовил фундамент, предлагал поделить сферы влияния и организовать совместный совет, который следил бы за соблюдением договоренностей. Увы, банд было слишком много, и их интересы постоянно пересекались. Прийти к согласию не получалось. Наконец, подобно прочим великим правителям и законотворцам в истории, дон Корлеоне понял, что ради мира и порядка необходимо сократить число заинтересованных сторон.
Было всего пять или шесть Семей, с которыми запросто не расправишься, а остальную массу составляли ячейки «Черной руки», независимые ростовщики и букмекеры, работавшие без солидной (сиречь платной) «крыши» со стороны властей. От всех них предстояло избавиться. Вито Корлеоне устроил, по сути, колониальную войну, выставив против этих людей все ресурсы своей организации.
Зачистка Нью-Йорка заняла три года и принесла ряд неожиданных плюсов. Поначалу все складывалось как будто неудачно. Группа ирландских беспредельщиков, которых дон решил истребить, чуть не похоронила всю затею с подлинно эйринским[29] напором. Благодаря везению и самоубийственной смелости один из стрелков пробился через охрану дона и выстрелил ему в грудь. Ирландца тут же изрешетили пулями, но дело свое он сделал.
Однако отцовское ранение дало Сантино Корлеоне шанс проявить свои таланты. Санни собрал и возглавил собственный боевой отряд – и как молодой, еще безвестный Наполеон, показал себя истинным гением войны в городских условиях. Вкупе с этим он продемонстрировал абсолютную безжалостность к врагам – пожалуй, единственное качество, которого недоставало дону Корлеоне.
С 1935 по 1937 годы Санни Корлеоне заслужил репутацию самого хитроумного и беспощадного палача за всю историю преступного мира. И все же его имя не внушало такой трепет, как имя легендарного Луки Брази. Именно он в одиночку расправился с оставшимися членами той ирландской банды. Именно он, когда одна из шести Семей попыталась встать на защиту независимых игроков, в знак предупреждения самолично устранил главу Семьи. С наследниками, оправившись от ранения, дон помирился.
К 1937 году в Нью-Йорке царили мир и гармония, лишь изредка нарушаемые небольшими инцидентами – порой, естественно, с фатальными последствиями.
Как правители древних городов пристально следили за движениями варварских племен у своих стен, так и дон Корлеоне старался быть в курсе того, что происходит за пределами его владений. Он заметил приход Гитлера к власти, победу фашистов в Испании, провал британской дипломатии на Мюнхенской конференции и предвидел надвигающуюся мировую войну. Стало ясно, что его собственный мир должен стать еще устойчивее. Кроме того, война – прекрасный повод разбогатеть, если проявить дальновидность и расторопность. Но для этого на твоей территории должны царить покой и порядок.
Дон Корлеоне донес эту мысль до всех главарей мафии в США. Он общался с соотечественниками из Лос-Анджелеса, Сан-Франциско, Кливленда, Чикаго, Филадельфии, Майами и Бостона. Он стал провозвестником мира между гангстерами и к 1939 году добился большего успеха, чем любой Папа Римский, заставив сильнейшие преступные организации страны заключить договор. Как и Конституция, этот договор гарантировал каждому участнику неограниченные полномочия в своем штате или городе и включал в себя не только раздел сфер влияния, но и пути разрешения споров.
Когда в 1939 году началась Вторая мировая война, а в 1941‑м в нее вступили Соединенные Штаты, империя дона Вито Корлеоне пребывала в полном порядке, готовая пожинать золотые плоды вместе со всеми отраслями встающей на военные рельсы Америки. Семья Корлеоне поставляла на черный рынок талоны на продукты и бензин, даже дорожные привилегии[30], а также добывала швейным фирмам, не являвшимся государственными подрядчиками, военные заказы и материалы. Более того, дон смог обеспечить всем годным к военной службе молодым людям в своей организации освобождение от призыва, не давая отправить их воевать в Европу или на Тихий океан. В этом помогали врачи, которые советовали, какие вещества следует принимать перед медосмотром, а также руководители защищенных от призыва предприятий, устраивавшие парней к себе.
Для дона это было предметом гордости. Те, кто присягал на верность ему, оказывались в безопасность. А те, кто верил в закон и порядок, гибли миллионами. Единственной белой вороной оказался родной сын – Майкл Корлеоне, который отверг помощь и добровольцем пошел воевать за родину. К изумлению дона, его примеру последовали еще некоторые молодые люди. Один из них объяснил свой поступок капореджиме так: «Эта страна была ко мне добра». Когда капореджиме пересказал разговор дону, тот гневно бросил: «При чем здесь страна? Это я был к нему добр!» Все могло кончиться плохо, но раз дон простил Майклу, что для него долг перед страной выше долга перед отцом, пришлось помиловать и остальных.
Ближе к концу войны дон Корлеоне увидел, что его империи снова предстоит поменяться, чтобы постепенно войти в структуру большого мира. И он верил, что сумеет перестроиться без потерь.
Прежде всего об этом говорил личный опыт. На мысль выйти из тени дона натолкнули два случая. Давным-давно к нему обратился еще молодой Нацорине, тогда всего лишь помощник в булочной, планирующий свадьбу. Он и его невеста, итальянка из хорошей семьи, накопили денег и заплатили неслыханные триста долларов оптовому поставщику мебели, которого им порекомендовали. Поставщик предоставил в их распоряжение весь свой ассортимент. Молодые счастливо провели день на огромном, заставленном мебелью складе. Они выбрали себе добротный спальный гарнитур, два комода и лампы, а также большой мягкий диван и пару кресел, обитых дорогой парчой, в гостиную. Поставщик взял деньги – триста заработанных потом и кровью долларов, – убрал в карман и пообещал доставить все в течение недели в уже снятую квартиру.
Но в начале следующей недели фирма обанкротилась. Склад опечатали, а мебель стали распродавать для выплат кредиторам. Сам поставщик скрылся, чтобы обманутые покупатели выпустили пар в пустоту. Нацорине, как и многие, обратился к юристу, однако тот сказал, что, пока суд официально не удовлетворит все иски заемщиков, ничего сделать нельзя. Процесс мог занять года три, да и в лучшем случае Нацорине вернул бы не более десяти центов за каждый заплаченный доллар.
Вито Корлеоне выслушал рассказ пекаря как забавную небылицу. Ну невозможно, чтобы закон позволял так обдирать людей! У поставщика мебели был роскошный особняк с прилегающей территорией на Лонг-Айленде, дорогой автомобиль, а дети учились в колледже. Как он мог присвоить триста долларов бедного Нацорине и не отдать ему честно приобретенную мебель? Для верности Вито Корлеоне все же попросил Дженко Аббандандо проконсультироваться с юристами, представлявшими интересы «Дженко Пура».
История Нацорине подтвердилась. Собственность поставщика была записана на имя жены. Мебельная фирма была зарегистрирована таким образом, что владелец личной ответственности не нес. Да, он повел себя неэтично, когда взял у Нацорине деньги, зная, что обанкротится, но такое происходит сплошь и рядом. По закону ничего сделать нельзя.
Конечно, вопрос решился проще простого. Дон Корлеоне отправил своего консильери Дженко Аббандандо поговорить с поставщиком. Последний быстро понял намек и отдал Нацорине мебель. А Вито Корлеоне получил интересный урок.
Последствия второго инцидента оказались более далекоидущими. В 1939 году дон Корлеоне решил переехать с семьей за город. Как любой родитель, он хотел, чтобы его дети ходили в школу получше и росли в более приличном обществе. Из личных соображений Вито также хотел жить там, где о его репутации никто не знает. Он купил землю в тупике на Лонг-Бич, где на тот момент было только четыре недавно построенных дома и более чем хватало места под дальнейшую застройку. Санни был помолвлен с Сандрой; один дом должен был достаться после свадьбы им, в другом поселится дон, в третьем – Дженко Аббандандо с семьей. А еще один пока будет пустовать.
Через неделю после заселения приехал ничем не примечательный грузовичок с тремя рабочими. Они представились проверяющими печей в районе Лонг-Бич. Молодой телохранитель дона впустил их в дом и провел в подвал. Дон с женой и Санни в это время отдыхали в саду, наслаждаясь морским воздухом.
Вскоре телохранитель, к негодованию дона, позвал его в дом. Трое рабочих, крупные и плечистые, стояли у разобранной печи. Детали валялись по всему подвалу.
– Ваша печь в ужасном состоянии, – властным голосом объявил старший. – Если хотите, чтобы мы снова ее собрали, работа и запчасти обойдутся вам в сто пятьдесят долларов. А потом мы дадим сертификат окружной инспекции. – Он достал красную этикетку. – С этой печатью никто больше вас не побеспокоит.
Дону стало даже смешно. Неделя выдалась скучной, и он отвлекся от бизнеса, полностью посвятив себя переезду.
– А если не заплачу, – на более ломаном английском, чем обычно, произнес он, – что будет с печкой?
Старший пожал плечами.
– Всё так и оставим. – Он обвел рукой разбросанные по полу куски.
– Подождите, сейчас принесу, – кротко произнес дон.
Выйдя в сад, он подозвал к себе Санни.
– Слушай, тут в подвале какие-то люди возятся с печкой… Не понимаю, что им нужно. Сходи разберись.
Дон всерьез рассчитывал сделать сына своей правой рукой. Такая ситуация как нельзя лучше подходила для проверки.
Решению дон не обрадовался: слишком грубое, без сицилийского изящества. Санни повел себя не как «рапира», а как «дубина». Услышав требования старшего, он взял троицу на мушку и велел телохранителям хорошенько их отметелить, а потом заставил собрать печь и прибраться в подвале. Когда троицу обыскали, выяснилось, что те работают на ремонтную фирму с головным офисом в округе Саффолк. Узнав имя владельца, Санни загнал рабочих в грузовик и сказал на прощание: