[35], хотя тогда же могли заехать и женатые по пути с пляжа или желающие отыграться. Именно из-за этого по воскресеньям Карло нередко задерживался на работе сверх обычного.
К половине второго наступило затишье, и Карло с Рагзом вышли на крыльцо подышать воздухом. На проезжей части местные детишки играли в стикбол[36]. Проехала полицейская машина, на которую Карло и Салли не обратили внимания. Контора была надежно защищена на участковом уровне. Облаву могли организовать только на самом верху, но и в этом случае Карло предупредили бы.
К мужчинам присоединился Тренер, и какое-то время троица судачила о бейсболе и женщинах.
– Сегодня пришлось снова поколотить женушку, – смеясь, сказал Карло. – А то стала забывать, кто в доме хозяин.
– Она же у тебя, небось, уже почти на сносях? – поинтересовался Тренер.
– Да ладно, съездил пару раз по физиономии. Делов‑то! – Карло нахмурился. – Я не потерплю, чтобы мною понукали.
Рядом по-прежнему толклись и праздно чесали языками о бейсболе игроки; некоторые сидели на ступеньках чуть выше Карло и его «писарей». Вдруг дети, игравшие в стикбол, кинулись врассыпную. На улицу влетела машина и взвизгнула тормозами перед магазином. Не успела она остановиться, а с водительского места уже выскочил человек и с ошеломляющей скоростью ринулся к конторе. Это был Санни Корлеоне.
Его широкое лицо искажала уродливая гримаса ярости. В мгновение ока он взлетел на крыльцо и, схватив Карло Рицци за горло, попытался вытащить его на проезжую часть. Тот вцепился мускулистыми руками в железные перила и весь сжался, втягивая голову в плечи и пряча лицо. Затрещал разрываемый по шву воротник рубашки.
Дальнейшее зрелище было мерзким. Санни принялся избивать скрючившегося зятя, осыпая его гневной бранью. Карло, несмотря на могучее телосложение, не сопротивлялся, не отбивался, не молил о пощаде. Тренер и Салли Рагз не смели вмешиваться. Если Санни вдруг решил убить мужа сестры, то под горячую руку к нему лучше не лезть. Подростки сначала хотели обругать водителя, который их разогнал, но теперь стояли и наблюдали за происходящим с трепетом и интересом. При виде разъяренного мужчины вся их обычная лихость улетучилась. Тем временем подъехала еще одна машина, из которой выскочили двое телохранителей Санни. Они тоже предпочли не вмешиваться, но приготовились защищать босса, в случае если кому-то из зевак хватит глупости вступиться за Карло.
Отвратительнее всего была абсолютная покорность Рицци. Впрочем, возможно, именно она и спасла ему жизнь. Он изо всех сил цеплялся за перила, чтобы Санни не мог его оттащить к машине, и хотя явно не уступал шурину в силе, давать сдачи не пытался. На голову и шею Карло обрушивались все новые и новые удары, пока гнев Санни наконец не иссяк.
– Гнида паршивая, – тяжело дыша, сказал он, – еще раз тронешь мою сестру, и я тебя убью.
От этих слов накал ситуации несколько спал. Если б Санни и впрямь решил убить Карло, то не стал бы угрожать. Он произнес это скорее от отчаяния, что не может исполнить обещанного. Карло продолжал сидеть возле перил, пока машина Санни с ревом не удалилась и над ухом не послышался на удивление отеческий голос Тренера:
– Все, Карло, он уехал. Пошли в магазин. Нечего тут торчать.
Только теперь Рицци согласился отпустить перила и встать. Подняв глаза, он встретил брезгливые взгляды местных парней. Еще бы, минуту назад они наблюдали, как человека низводят до состояния червя. Голова у Карло немного кружилась, но скорее от шока и завладевшего телом страха. Удары были жестокие, однако серьезных травм не оставили. Тренер взял Карло под руку и провел в задний кабинет, где приложил к его лицу лед. Хотя крови и ссадин не было, набухали шишки и синяки. Страх понемногу отступал, и от понесенного унижения желудок стал проситься наружу. Пока Карло тошнило над раковиной, Тренер придерживал его, как пьяного, затем помог подняться в хозяйскую квартиру и уложил в свободной спальне. Когда и куда исчез Салли Рагз, Карло так и не заметил.
А Салли быстро дошел до телефонной будки на Третьей авеню и доложил о случившемся Рокко Лампоне. Тот спокойно выслушал, а потом позвонил своему капореджиме Питеру Клеменце.
– Господи, этот чертов Санни и его горячность! – в сердцах выпалил толстяк, но вовремя нажал на рычажок телефона, так что до ушей Рокко эти слова не дошли.
Клеменца набрал Тома Хейгена в особняке на Лонг-Бич. Консильери выслушал донесение и, помолчав, сказал:
– Немедленно отправь машины на трассу к Лонг-Бич. Не дай бог Санни встрянет в пробку или попадет в аварию. Когда он на взводе, то совсем себя не контролирует. Только бы кто-то из наших друзей по ту сторону баррикад не пронюхал, что он в городе…
– К тому времени, как мои люди туда доберутся, Санни уже будет дома, – с сомнением произнес Клеменца. – Татталья явно не расторопнее.
– Знаю, – терпеливо сказал Хейген. – Но всегда может произойти что-то непредвиденное. Лучше не рисковать. Постарайся, Пит.
Клеменца нехотя перезвонил Рокко Лампоне и велел отправить несколько машин патрулировать дорогу до Лонг-Бич. Сам он тоже взял трех бойцов из своей охраны, сел в любимый «Кадиллак» и поехал через мост Атлантик-Бич к Нью-Йорку.
Один из зевак у кондитерского магазина – мелкий игрок, которому приплачивала семья Татталья – связался со своим посредником. Однако Татталья не имели отлаженной военной структуры; сигналу предстояло пройти через несколько инстанций, прежде чем достичь ушей капореджиме и только затем – главы Семьи. К тому моменту Санни Корлеоне, целый и невредимый, вернулся в отцовский дом на Лонг-Бич, где его ждал родительский гнев.
Глава 17
Война между Корлеоне и Пятью Семьями дорого обошлась обеим сторонам. Конфликт осложнялся вмешательством полиции из-за убийства капитана Маккласки. Руководство полицейского департамента крайне редко шло против политиков, защищавших игорный бизнес и проституцию, и все же в сложившейся обстановке политики были так же беспомощны, как генералы армии, офицеры которой вышли из повиновения и взялись за мародерство.
Полицейский произвол ударил по каждой из Семей. Бо́льшую часть доходов Корлеоне приносил игорный бизнес, и особенно пострадали лотереи. На организаторов устраивали облавы, в ходе которых всех пойманных избивали, а потом заводили на них дела. Разгромили даже несколько «банков», что повлекло серьезные убытки. «Банкиры», крупные воротилы местечкового масштаба, стали жаловаться капореджиме, которые донесли жалобы до Семейного совета. Увы, поделать ничего было нельзя. «Банкирам» велели бросить бизнес. Подхватить Гарлемскую лотерею, самую доходную, разрешили местным неграм. Те вели дело такими небольшими группками, что полицейским никак не удавалось их прищучить.
После убийства Маккласки в газетах начали появляться статьи о его связях с Солоццо. Там приводились доказательства, что незадолго до смерти капитан получал большие суммы наличными. Всей информацией газетчиков снабжал Хейген. Полицейское руководство отказывалось комментировать эти статьи, но они возымели эффект. Через информаторов и сотрудников, получающих плату от Семьи, пустили слух о продажности Маккласки. Доказать взяточничество было нельзя, так как никакой бухгалтерии не велось; тем не менее утверждали, что он брал самые грязные деньги – за убийства и наркотики. В системе полицейских ценностей это считалось непростительным.
Хейген знал, что полиция относится к закону с некоей извращенной наивностью. Средний полицейский верит в него не больше, чем люди, которых он защищает. Закон – это магическая субстанция, дающая полицейскому власть, а ее он ценит почти так же, как и любой человек. Сюда прибавляется и некоторое отвращение к добропорядочным гражданам. Для полицейского они одновременно и подопечные, и жертвы. Как подопечные, они неблагодарны, невежественны и постоянно жалуются. Как жертвы – опасны и склонны к обману. Стоит полицейскому схватить кого-то, как все общественные механизмы приходят в движение, чтобы увести добычу у него из-под носа. Так устроили политики. Даже самым страшным подонкам судьи назначают мягкие условные наказания. Если оправдательный приговор не выбьет почтенный адвокат, то помилование обязательно дарует губернатор штата или лично президент США. Со временем к полицейскому приходит понимание: если преступники готовы делиться, то деньги можно и брать. В конце концов, полицейскому они нужнее. Почему бы его детям не поступить в колледж? Почему бы его жене не делать покупки в более дорогих магазинах? Почему бы ему самому не наслаждаться зимой солнцем Флориды? Ведь он рискует своей жизнью, а это не шутки.
Но есть обычные деньги, а есть грязные. Полицейский возьмет мзду у букмекера за «крышу». Примет взятку от водителя, который не желает получить штраф за неправильную парковку или превышение скорости. Позволит проституткам заниматься своим ремеслом – за скромный процент. Все это вполне естественные человеческие пороки. Однако ни один уважающий себя полицейский не возьмет деньги, чтобы закрыть глаза на наркотики, вооруженные ограбления, изнасилования, убийства и другие зверства. Такие деяния подрывают саму основу его авторитета, а значит, потакать им нельзя.
Гибель капитана полиции была сравнима с цареубийством. Но когда выяснилось, что Маккласки убили за компанию с известным торговцем наркотиками, и всплыло, что его подозревают в преступном сговоре с целью убийства, полицейский пыл несколько поутих. Как ни крути, а ипотеку нужно было платить, автомобиль – обслуживать, а детям – давать образование. Без мафиозного «довольствия» полицейские едва сводили концы с концами. Денег с незаконной торговли хватало разве что на обед, а штрафы приносили вообще гроши. Наиболее отчаянные вытрясали деньги с подозреваемых в мужеложстве, ограблениях и побоях. Наконец высшее начальство уступило. Семьям разрешили возобновить их бизнес, только подняли плату. В участках вновь стали печатать общаковые списки, где указывались все сотрудники и их ежемесячная доля. Восстановилось некое подобие порядка.