Теперь, когда в голове прояснилось, Санни понял, что у него рука не поднимется убить мужа сестры, отца ее еще не родившегося ребенка. Не из-за банальной же бытовой ссоры… Хотя эта ссора уже переросла рамки банальности. Карло – подлец, и Санни чувствовал себя виноватым, что свел его с сестрой.
Невзирая на всю свою кровожадность, он ни за что не позволил бы себе ударить женщину. Также он не мог навредить ребенку или кому-то беззащитному. Отказавшись сопротивляться, Карло в тот день спас себе жизнь. Полное подчинение остудило ярость Санни. В детстве он был очень чутким и мягкосердечным. А убийцей стал по прихоти судьбы.
Тем не менее со скандалами в семье Конни надо покончить раз и навсегда, думал Санни, направляя «Бьюик» на насыпь, ведущую с Лонг-Бич в тихие аллеи Джонс-Бич. В Нью-Йорк он ездил только этим путем: движение меньше.
Санни решил, что отправит Конни домой со своими телохранителями, а потом устроит зятю разговор. Дальше он не загадывал. Если ублюдок сильно избил Конни, Санни сделает его калекой… Однако соленый и прохладный ветер, дувший над насыпью, слегка остудил гнев. Санни опустил стекло на полную.
Он как обычно предпочел дорогу через насыпь, потому что в это время ночи и в это время года здесь никто не ездил, а значит, можно было гнать не задумываясь, пока не доедешь до усаженных деревьями аллей Джонс-Бич. И даже там машин будет немного. Большая скорость помогла сбросить опасное напряжение. Телохранители плелись где-то далеко позади.
Освещения на насыпи почти не было, машин тоже. Впереди в конусе белого света замаячила будка оплаты. Вообще будок было несколько, но остальные работали только днем, когда машин больше. Санни сбросил скорость и принялся рыться в карманах, ища мелочь. Ее не оказалось. Санни достал бумажник и пальцами вынул оттуда купюру. Въехав под освещенный навес, он с легким удивлением увидел возле шлагбаума еще одну машину, перегородившую выезд. Водитель, видимо, спрашивал у кассира дорогу. Санни надавил на клаксон, и машина послушно отъехала в сторону.
Он передал кассиру доллар и стал ждать сдачи. Ветер с Атлантики выстудил весь салон, и Санни поспешил закрыть окно. Тупица-кассир все возился – господи, даже уронил монеты. Потом наклонился их поднять и вообще пропал из вида за стеной будки.
В это мгновение Санни заметил, что другой автомобиль никуда не уехал, а встал неподалеку, по-прежнему загораживая дорогу. Боковым зрением он уловил силуэт еще одного человека в темной будке справа. Времени подумать не было, потому что из машины спереди вышли двое и направились к Санни. Кассир будто сквозь землю провалился.
За долю секунды до того, как все случилось, Сантино Корлеоне понял, что ему не жить. Сознание полностью прояснилось, будто скрытый страх, наконец воплотившийся наяву, очистил его от жажды крови и прочих мыслей.
В отчаянной попытке спастись он ломанулся в водительскую дверь, с мясом вырывая замок. Человек в темной будке сразу же открыл огонь, и пули угодили Санни в затылок и шею. Двое спереди вскинули оружие, и убийца в темноте прекратил стрелять. Санни лежал распластанный на асфальте, ноги остались в машине. Двое гангстеров подошли, каждый сделал по нескольку выстрелов, а потом ударил ногой Санни по лицу, чтобы еще больше его изуродовать и оставить отметину не оружия, а человека.
Через несколько секунд все четверо – трое убийц и подставной кассир – запрыгнули в машину и умчались на Джонс-Бич и дальше – в сторону Медоубрук-паркуэй. «Бьюик» и труп Санни, перегородившие единственный шлагбаум, затрудняли погоню. Впрочем, когда через несколько минут к будкам подъехали телохранители Санни, желания преследовать нападавших у них не возникло. Развернувшись по широкой дуге, они устремились обратно на Лонг-Бич. У первого же таксофона один из телохранителей выскочил и позвонил Тому Хейгену:
– Санни мертв, – коротко сообщил он. – Убит возле будки оплаты у съезда на Джонс-Бич.
– Понял, – совершенно спокойно произнес Хейген. – Езжайте к Клеменце и скажите, чтобы немедленно выезжал сюда. Дальнейшие инструкции получите от него.
Хейген принял звонок на кухне, пока мама Корлеоне возилась вокруг, готовя еду к приезду дочки. Том держался предельно невозмутимо, и она не должна была ничего заметить. Нет, могла бы, если б захотела, но за долгую жизнь с доном она усвоила, что гораздо мудрее делать вид, будто ничего не происходит. Случись что-то действительно болезненное, ей обязательно расскажут. А лишняя боль зачем? Пускай мужчины разбираются со своим горем сами, ведь до женского горя им дела нет. Супруга дона безмятежно варила кофе и накрывала на стол. По ее опыту, боль и страх не притупляли голод, а вот еда боль притупляла. Пожелай врачи вколоть ей что-то успокоительное, она бы сопротивлялась; другое дело – кофе с булкой. Это убеждение уходило корнями в деревенское прошлое.
Поэтому миссис Корлеоне не стала ни о чем расспрашивать Тома, и тот ускользнул в угловой кабинет. Закрывшись там, почувствовал, что его всего трясет, и присел на пол, втянув голову в плечи и обхватив руками колени, будто дьяволу молился.
Теперь он явственно осознавал, что в консильери военного времени не годится. Пять Семей сумели усыпить его бдительность кажущимся бездействием, а сами готовили смертельную западню. Они строили планы и выжидали, не реагируя ни на какие провокации. Они искали шанса нанести сокрушительный удар – и нашли. Старик Дженко Аббандандо на такое ни за что не купился бы. Он почуял бы неладное, предвосхитил противников, утроил охрану. Однако больше всего Хейгена мучило личное горе. Санни был для него родным братом, спасителем и героем еще с юности. Санни никогда его не унижал, относился к нему неизменно тепло – даже обнял, когда Том вернулся из плена Солоццо. Да, Санни тогда искренне обрадовался. То, что в остальном он был неуправляемым и беспощадным, для Хейгена значения не имело.
Том улизнул из кухни еще и потому, что знал: ему не хватит духу рассказать маме Корлеоне о гибели сына. Он никогда не считал ее матерью в том смысле, в каком считал дона отцом, а Санни – братом. Он любил ее как, скажем, Фредди, Майкла и Конни – людей, которые просто хорошо к нему относились. И все же что-то его останавливало. За несколько месяцев миссис Корлеоне лишилась всех сыновей: Фредди сплавили в Неваду, Майкл спасался на Сицилии, а Сантино вот убили… Кого из троих она любила сильнее всего? Никто не знал.
Не прошло и пяти минут, как Хейген взял себя в руки и подошел к телефону. Он набрал Конни. Через много гудков та наконец ответила.
– Конни, это Том, – мягко произнес Хейген. – Разбуди мужа, мне нужно с ним поговорить.
– Что, Санни едет сюда? – испуганно прошептала Конни.
– Нет, Санни не приедет. Ты не волнуйся. Просто разбуди Карло и скажи ему, что я звоню по важному делу.
– Том, он избил меня, – всхлипнула Конни. – Если он узнает, что я звонила домой, то сделает еще больнее.
– Не сделает, – успокоил ее Хейген. – Я поговорю с ним, и он уймется. Все будет хорошо. Только скажи ему, что дело очень и очень важное. Ладно?
Спустя несколько томительных минут Карло все-таки взял трубку. Голос у него был сонный и пьяный.
– Карло, слушай внимательно, – строго произнес Хейген, чтобы привести его в чувство. – То, что я сейчас скажу, потрясет тебя до глубины души. Но ты должен отреагировать очень спокойно, как ни в чем не бывало. Конни думает, что я звоню по важному делу, поэтому придумай, как будешь ей объяснять. Например, вас решили переселить в один из домов на Лонг-Бич, и дон наконец дает тебе большую должность, чтобы поправить вашу семейную жизнь. Ты меня понял?
– Да, конечно, – с проблеском надежды в голосе произнес Карло.
– Через несколько минут к вам приедут мои люди, чтобы увезти Конни. Скажи им, пусть сначала позвонят мне. Только это, и больше ничего. Я прикажу им оставить ее с тобой. Понял?
– Да-да, понял.
Карло окончательно оживился. Видимо, напряженный тон Хейгена наконец убедил его, что новости и правда очень важные.
– Только что убили Санни, – в лоб сообщил Хейген. – Молчи! Конни позвонила ему, пока ты спал, и он поехал к вам. Она не должна этого узнать. Даже если догадается, нельзя, чтобы ее догадки подтвердились. Она будет думать, что это ее вина. Сегодня ты должен быть с ней. Ничего не рассказывай, извинись и веди себя как примерный любящий муж. Хотя бы до тех пор, пока она не родит. Завтра утром кто-то – может, ты, или дон, или ее мать – сообщит Конни, что ее брата убили. Ты обязан быть рядом с ней. Окажи мне эту услугу, и я гарантирую, что ты ни в чем не будешь нуждаться. Ты меня понял?
– Да, конечно, Том… – слегка запинающимся голосом произнес Карло. – Мы ведь с тобой всегда ладили. Я очень тебе благодарен. Правда.
– Хорошо. Можешь не беспокоиться, про вашу с Конни ссору никто не узнает. Я об этом позабочусь. – Хейген помолчал и ободряюще добавил: – Ну, возвращайся к жене.
И положил трубку.
У дона Хейген научился никогда не угрожать напрямую, но Карло все прекрасно понял: его жизнь висит на волоске.
Хейген позвонил Тессио и велел ему немедленно приехать на Лонг-Бич. Причин не объяснял, а Тессио и не спрашивал. Осталось самое страшное…
Придется разбудить дона, а потом рассказать ему – человеку, которого он любит больше всего на свете, – что консильери его подвел, что не смог уберечь его империю и жизнь его старшего сына. Придется признаться, что все пропало и что лишь дону под силу это исправить. Только великий дон в состоянии свести ужасное поражение хотя бы к ничьей. С врачами Хейген советоваться не собирался. Зачем? Даже если они скажут, что дону под страхом смерти нельзя вставать с постели, приемный родитель все равно должен обо всем узнать, а дальше будь что будет. Конечно, никто не в состоянии предугадать, как поступит дон. Мнения медиков ничего не решают; ничье мнение ничего не решает. Дон узнает о случившемся, а дальше либо примет бразды правления, либо велит Хейгену сдаться на милость Пяти Семей.
И все же Том до дрожи в коленях опасался грядущего часа. Нужно было понять, как держать себя. Собственное чувство вины следовало загнать поглубже. Если он начнет себя корить, то лишь усугубит бремя дона. Будет горевать – только обострит горе дона. Станет сетовать на свою неспособность быть военным консильери – заставит дона чувствовать вину за непродуманное решение доверить столь важную должность такому неподходящему человеку.