можно, их дети – наши внуки – станут новыми pezzonovanti. Никто из нас не хотел бы, чтобы они повторили наш путь. Это трудная жизнь. Они могут быть как все; наша выдержка дала им шансы. У меня теперь есть внуки, и я надеюсь, что их дети когда-нибудь станут губернаторами или – кто знает? – даже президентами. В Америке нет ничего невозможного. Но нужно идти в ногу со временем. Эпоха резни и убийств прошла. Мы должны стать расчетливыми коммерсантами, ведь бизнес прибыльнее криминала, и это в целом лучше для наших детей и внуков.
А потому мы отказываемся подчиняться pezzonovanti, которые считают себя вправе распоряжаться нашими жизнями, объявлять войны и требовать, чтобы мы жертвовали собой, защищая то, что принадлежит им. Как они смеют заставлять нас подчиняться законам, которые принимают себе на пользу и нам во вред? Как они смеют перечить нам, когда мы действуем в своих интересах? Sonna cosa nostra, – с нажимом произнес дон Корлеоне. – Это наши дела. Мы сами в состоянии управлять своим миром, потому что он наш. Cosa nostra. Мы должны сплотиться против тех, кто нам мешает. Иначе нам вставят кольцо в нос, словно быкам, как уже укротили миллионы неаполитанцев и других наших соотечественников на этих берегах.
Именно поэтому ради общего блага я отказываюсь от мести за погибшего сына. И клянусь, что, пока отвечаю за действия Семьи, не позволю никому и палец поднять на любого из здесь присутствующих без справедливого повода или вопиющей провокации. Ради общего блага я готов пожертвовать даже своими коммерческими интересами. Я поклялся честью, и среди вас найдутся те, кто подтвердит, что я никогда не изменял данному слову.
Впрочем, у меня есть и эгоистичный интерес. Мой младший сын, которого обвиняют в убийстве Солоццо и капитана полиции, был вынужден бежать из страны. Теперь мне нужно организовать его возвращение, но вернуться он должен в полной безопасности, свободный от обвинений. Это мое дело, и я сам с ним справлюсь. Найду истинных виновников или сумею убедить власти в непричастности моего сына. Возможно, свидетели и информаторы изменят свои ложные показания. Однако, повторюсь, это мое личное дело, и я уверен, что сумею вернуть сына домой.
Но скажу вот что. Хоть в этом и стыдно признаться, человек я суеверный. И если моего младшего сына постигнет какая-то случайная беда – его застрелит полицейский, он повесится в камере, появится новый свидетель, указывающий на его вину, – я из суеверия буду думать, что это произошло по злой воле кого-то из здесь присутствующих. Скажу больше: если в моего сына ударит молния, я и в этом обвиню кое-кого из вас. Если его самолет упадет в море, его корабль потонет, он подхватит смертельную лихорадку, в его автомобиль въедет поезд, я из суеверия заподозрю в этом чей-то злой умысел. Этот умысел – эту случайность – я никогда не прощу, господа. А в остальном, клянусь душой своих внуков, ничем не нарушу мир, который мы сегодня заключили. Ведь в конце концов, лучше мы или хуже тех pezzonovanti, истребивших на нашем веку несчетные миллионы жизней?
Дон Корлеоне вышел со своего места, обогнул стол и направился к дону Филиппу Татталье. Тот встал ему навстречу, и они, обнявшись, поцеловали друг друга в щеку. Все прочие доны в зале аплодировали, пожимали руки сидевшим рядом и поздравляли Корлеоне и Татталья с вновь обретенной дружбой. Да, это не самая теплая дружба на свете, они не станут посылать друг другу открытки на Рождество; но и убивать друг друга тоже не будут. В их мире это уже само по себе многое значило.
Поскольку Фредо жил на Западе под защитой семьи Молинари, дон Корлеоне ненадолго задержался поблагодарить дона из Сан-Франциско. Со слов Молинари стало понятно, что Фредо нашел свое место, был счастлив и даже сделался дамским угодником. У него обнаружились способности к гостиничному бизнесу. Как многие отцы, узнавшие о неожиданных талантах своих детей, дон Корлеоне удивленно покачал головой. Не правда ли, порой самые страшные несчастья приносят внезапные плоды? Истинно так, признали оба. Корлеоне еще раз заверил дона Молинари, что он у него в долгу за Фредо, и пообещал задействовать все свои связи, чтобы другу всегда поступали данные о скачках, вне зависимости от того, насколько изменится структура власти в будущем. Это была важная гарантия, так как безжалостная конкуренция в этой отрасли особенно усугублялась значительным влиянием людей из Чикаго. У дона Корлеоне имелся вес даже в столь варварских краях, поэтому его обещание было дорогим подарком.
Когда дон Корлеоне, Том Хейген и шофер-телохранитель, роль которого выполнял Рокко Лампоне, вернулись в особняк на Лонг-Бич, уже начало темнеть. На пороге дон бросил Хейгену:
– Приглядывай за нашим водителем, этим Лампоне. Думаю, он годится для чего-то большего.
Замечание Хейгена удивило. За весь день Рокко не проронил ни слова, даже не оглянулся на своих пассажиров. Он открыл дверь дону, ждал у банка – в общем, вел себя как положено вышколенному шоферу. Очевидно, наметанный глаз дона разглядел в нем скрытый потенциал.
Дон отпустил Хейгена и велел возвращаться после ужина. Консильери следует немного отдохнуть, так как впереди длинная ночь. Пусть еще приедут Клеменца и Тессио – часов в десять, не раньше. Перед этим им необходимо вкратце изложить итоги сегодняшнего совещания.
В десять вечера дон встретил подчиненных в угловом кабинете с библиотекой и выделенным телефоном. Там уже стоял сервировочный столик с виски, льдом и содовой.
– Сегодня был заключен мир, – начал вещать дон. – Я дал слово чести, и этого всем вам должно быть достаточно. К сожалению, наши друзья не столь благородны, поэтому держите ухо востро. Неприятных сюрпризов нам больше не нужно. – Он обратился к Хейгену: – Заложников Боккиккьо отпустили?
– По возвращении домой я сразу же позвонил Клеменце.
Дон Корлеоне посмотрел на тучного капореджиме. Тот кивнул.
– Да, их отпустили. Скажи мне, крестный отец, неужели Боккиккьо и в самом деле такие кретины, какими кажутся?
– Зарабатывать на жизнь им мозгов хватает, – дон усмехнулся. – Зачем быть умнее? К тому же все беды в мире не от Боккиккьо… Впрочем, да, подлинно сицилийского ума им недостает.
Война была позади, и напряжение спало. Дон Корлеоне лично разлил всем виски с содовой, закурил сигару и, изредка пригубливая из бокала, стал раздавать указания:
– Для расследования гибели Санни ничего не предпринимать. Это в прошлом, забыли. Оказывать полное сотрудничество другим Семьям, даже если они будут жадничать с нашей долей. Никак не реагировать на провокации и не нарушать мира, пока не придумаем, как вернуть Майкла. Это наша первоочередная задача. Помните: когда он вернется, ему ничто не должно угрожать. И речь не про Татталья с Барзини. Меня беспокоит полиция. Да, от реальных улик мы избавимся. Официант и тот случайный посетитель – то ли боец Татталья, то ли нет – от своих показаний откажутся. Все эти свидетельства нам известны, поэтому их можно не бояться. Бояться нужно, что полиция, убежденная информаторами в виновности Майкла, станет фабриковать улики. Что ж, пусть Пять Семей приложат все усилия, чтобы разубедить полицию. Все их стукачи должны придумать новую версию событий. После моей сегодняшней речи наши друзья и сами поймут, что это в их интересах. Однако необходимо сделать так, чтобы Майклу ничего не угрожало и впредь, иначе возвращать его в страну нет никакого смысла. Это самое важное. Давайте подумаем сообща.
Мужчине в жизни положена ровно одна глупость, и я свою совершил. Скупите всю землю возле наших домов вместе с недвижимостью. Никто на милю вокруг не должен из своего окна видеть мой сад. Всю территорию обнести стеной и обеспечить круглосуточную охрану. В стене – ворота. Короче говоря, отныне я желаю жить в крепости. Работать в городе больше не буду. Считайте, что я на почетной полупенсии. Меня тянет к земле. Хочу повозиться в огороде, сделать вино из собственного винограда. Хочу жить у себя дома, покидая его в небольшой отпуск или по важному делу, но со всеми предосторожностями. Не поймите меня неправильно: я не строю никаких козней. Я лишь подстраховываюсь. Я всегда был осторожен, и для меня нет ничего противнее беспечности. Женщинам и детям позволительно быть беспечными, мужчинам – нет. Только никакой суеты, все должно происходить естественно. Не стоит вызывать у наших друзей лишние подозрения.
Я буду постепенно передавать дела вам троим. Реджиме Сантино распустите, а бойцов перераспределите между собой. Пусть наши друзья убедятся, что я действительно хочу мира. Том, отбери людей, которые полетят в Лас-Вегас и предоставят мне полный отчет, что там происходит. Пусть разведают, что на самом деле творится с Фредо. Если верить слухам, сына я не узна́ю. Похоже, он заделался поваром и для взрослого человека слишком увлекается девочками. Что ж, в юности он, напротив, был чересчур серьезным, да и к семейному бизнесу не предрасположен. Впрочем, не будем гадать, дождемся новостей.
– Отправить туда вашего зятя? – осторожно поинтересовался Хейген. – Карло ведь из Невады, он знает местность…
– Нет, моей жене грустно без детей. Пусть Констанция с мужем переедут сюда в один из домов. Дайте Карло ответственную должность. Возможно, я был к нему несправедлив, да и… – дон Корлеоне поморщился, – сыновья у меня кончились. Переведите его из букмекеров в профсоюз. Там нужно вести отчетность и много говорить. Уж что-что, а трепать языком он умеет.
Последнюю ремарку дон произнес с легчайшей ноткой презрения.
Хейген кивнул.
– Хорошо, мы с Клеменцей составим список людей, которых отправим в Вегас. Вызвать Фредди домой на несколько дней?
Дон покачал головой и язвительно произнес:
– Зачем? Моя жена может готовить сама. Пусть он остается там.
Хейген и капореджиме неловко поежились в креслах. Они и не подозревали, что Фредди впал в такую немилость. Видимо, тому есть какая-то не ведомая им причина.
Дон Корлеоне вздохнул.