Парень, пораженный молнией, – случай особый. Владелец кафе с новым интересом поглядел на молодого человека, хотя поначалу его помятое лицо показалось вполне заурядным.
– Друг мой, тебе стоит захватить домой несколько бутылок. Иначе ты не уснешь.
– Вы знаете девушку с кудрявыми волосами? – спросил Майкл. – Гладкая и смуглая кожа, огромные и очень темные глаза. Есть у вас такая в деревне?
– Нет, такой я не знаю, – отрезал владелец и покинул веранду.
Майкл с пастухами не торопясь допили кувшин и криком потребовали добавки. Владелец, однако, не появился. Фабриццио зашел внутрь. Вернулся он с кислым лицом и сказал Майклу:
– Как я и думал. Это его дочь, и он теперь очень зол. Наверняка хочет устроить какую-нибудь пакость. Лучше бы нам выдвинуться обратно в Корлеоне.
За прошедшие месяцы Майкл так и не смог привыкнуть к местной щепетильности по вопросам секса, но такая реакция была чересчур даже для сицилийца. Пастухи, впрочем, отреагировали как положено и тянули Майкла уходить.
– Старый хрен сказал, что у него двое сыновей – здоровые бугаи, которые примчатся по первому свисту. Пойдем, а?
Майкл смерил Фабриццио ледяным взглядом. Дон Томмазино, знавший истинную личность своего гостя и его поступок, всегда относился к нему как к «уважаемому человеку». Однако у недалеких пастухов сложилось свое мнение о Майкле, не очень мудрое: дескать, тихий и смирный, типичный американец – правда, сотворил на родине нечто мужественное, раз пришлось скрываться на Сицилии. Теперь пастухи впервые увидели фамильный взгляд Корлеоне; холодный блеск, застывшее белое лицо, потаенный гнев отрезвили их, уняли смешки и убили привычную фамильярность.
Когда стало понятно, что его слушают с полным вниманием, Майкл сказал:
– Позовите хозяина.
Не мешкая, пастухи закинули лупары на плечо и вошли в темное прохладное кафе. Через несколько мгновений они появились снова, сопровождая хозяина. Приземистый человечек не выглядел напуганным, однако злость свою слегка поумерил.
Майкл откинулся на спинку стула, изучая мужчину взглядом, а потом очень тихо сказал:
– Видимо, я оскорбил вас, говоря о вашей дочери. Примите мои извинения. Я здесь чужой и плохо знаю местные обычаи. У меня и в мыслях не было обидеть ее или вас.
Телохранители были впечатлены. С ними Майкл таким голосом никогда не разговаривал. Пускай он просил прощения, в его тоне слышались властность и уверенность. Владелец кафе еще более настороженно поежился, поняв, что перед ним не какой-то пастушок.
– Кто ты, и зачем тебе моя дочь?
– Я американец, скрываюсь на Сицилии от полиции, – без тени колебаний ответил молодой человек. – Меня зовут Майкл. Можете сообщить обо мне властям и озолотиться, но тогда ваша дочь, вместо того чтобы обрести мужа, потеряет отца. В общем, я хочу с ней увидеться. С вашего позволения и в присутствии родни. Со всеми формальностями и уважением. Я честный человек и не намерен опозорить вашу дочь. Хочу посмотреть на нее, поговорить с ней, и если мы друг другу понравимся, то поженимся. Если же нет, вы никогда больше меня не увидите. Я могу показаться ей несимпатичным, и с этим ничего не поделать. А в свое время я расскажу вам о себе все, что должен знать тесть.
Все трое смотрели на Майкла с изумлением.
– Молния как она есть… – восторженно прошептал Фабриццио.
Хозяин уже совсем не выглядел высокомерным. Гнев его почти сошел на нет.
– Ты друг друзей? – спросил он наконец.
Поскольку обычный сицилиец не смел произносить слово «мафия», это был наиболее понятный способ узнать, не принадлежит ли Майкл к преступной организации. Так спрашивали часто, хотя обычно не обращались к человеку напрямую.
– Нет, – ответил Майкл. – Я здесь чужой.
Владелец кафе взглянул на него снова: перекошенное лицо, редкие для Сицилии длинные ноги. Затем он посмотрел на двоих пастухов, которые совершенно не скрывали свои лупары, и вспомнил, как они вошли в кафе и сказали, что с хозяином хочет поговорить их падроне. Сначала он огрызнулся, мол, пусть этот сукин сын уберется с его веранды, но один из пастухов сказал: «Поверьте мне на слово, будет лучше, если вы сами с ним поговорите». И что-то заставило хозяина выйти. Теперь это «что-то» заставило его понять, что с этим незнакомцем лучше быть поучтивее.
– Приходи в воскресенье после обеда, – буркнул он. – Меня зовут Вителли, и мой дом вон на том холме над деревней. Однако приходи сюда, я сам тебя отведу.
Фабриццио хотел что-то сказать, но Майкл так посмотрел на него, что у пастуха отнялся язык. Вителли это тоже заметил. Когда Майкл встал и протянул руку, хозяин кафе с улыбкой ее пожал. Он наведет справки, и если что-то ему не понравится, то в следующий раз чужака встретят его сыновья с ружьями. У хозяина кафе были и свои знакомства среди «друзей друзей». И все же что-то подсказывало ему: вот оно, то самое везение, на которое всегда надеются сицилийцы. Дочкина красота обеспечит благополучие и ей, и ее родным. Да и вообще все к лучшему. А то повадились ошиваться местные – пусть этот незнакомец с кривым лицом их отпугнет. Чтобы показать свое расположение, Вителли дал гостям в дорогу самую холодную бутылку лучшего вина. Расплачивался с ним один из пастухов, что впечатлило хозяина еще больше: значит, Майкл главный, а те двое его сопровождают.
Интерес к дальнейшему походу Майкл утратил. Троица нашла автомастерскую и наняла машину с водителем, чтобы тот отвез их в Корлеоне. Приехали к ужину. Кто-то из пастухов, видимо, сообщил доктору Тазе о случившемся, и вечером в саду тот поведал дону Томмазино:
– Нашего мальчика сегодня поразило молнией.
Дон Томмазино не выказал удивления, а только хмыкнул.
– Вот бы кого-то из палермской шпаны молнией ударило… Я бы спал спокойнее.
Он говорил о выскочках, которые возникали в крупных городах и бросали вызов старорежимным бонзам вроде него.
– Пожалуйста, велите своим пастухам на воскресенье оставить меня в покое, – попросил Майкл. – Я собираюсь в гости к той девушке на ужин и не хочу, чтобы они болтались со мной.
Дон Томмазино покачал головой.
– Даже не проси. Я отвечаю за тебя перед твоим отцом. И да, я слышал, что ты заговорил о женитьбе. Я не могу этого позволить, пока не получу одобрение от дона Корлеоне.
– Дон Томмазино, вы знаете моего отца, – произнес Майкл максимально учтиво, ведь перед ним был уважаемый человек. – Когда ему говорят «нет», он теряет слух до тех пор, пока не услышит «да». А вот мое «нет» он слышал, и не раз. Я не хочу подводить вас, поэтому возьму телохранителей, пусть меня сопровождают. Но если я решил жениться, то я женюсь. Согласитесь, если я не позволяю отцу вмешиваться в мою личную жизнь, то позволить такое вам значит оскорбить его.
Капомафиозо вздохнул.
– Что ж, раз так, женись. Знаю я твою «молнию»: хорошая девушка из уважаемой семьи. Даже не вздумай ее опозорить, ведь тогда Вителли захочет тебя убить, и придется пролить кровь. А поступить так с моими хорошими знакомыми я не позволю.
– Я могу показаться ей отвратительным. К тому же она совсем юная; я для нее стар, – заметил Майкл. Пожилые собеседники только усмехнулись. – Мне нужны деньги на подарки и, пожалуй, машина.
Дон кивнул.
– Фабриццио обо всем позаботится. Он смышленый малый, а на флоте его обучили механике. Утром я дам тебе денег и сообщу твоему отцу. Без этого никак.
– У вас есть что-нибудь от этих проклятых соплей, которые текут не останавливаясь? – спросил Майкл у доктора Тазы. – Не могу же я явиться к девушке с платком или утираясь рукавом.
– Перед свиданием я дам тебе мазь. Ноздри немного занемеют, но это нормально. Все равно до поцелуев вам еще далеко.
Доктор с доном усмехнулись шутке.
До конца недели Майкл обзавелся «Альфа Ромео», потрепанной, но на ходу. Также он съездил на автобусе в Палермо купить подарки девушке и ее родственникам. Зазнобу, как выяснилось, звали Аполлония, и Майкл каждый вечер думал о ее милом лице и не менее милом имени. Без вина он не мог даже заснуть, и пожилым служанкам было велено следить, чтобы у его кровати стояла охлажденная бутылка. Каждый вечер перед сном Майкл выпивал ее до дна.
В воскресенье, под звон церковных колоколов, наполнявший всю Сицилию, он приехал на «Альфа Ромео» в деревню и припарковался у кафе. Кало и Фабриццио сидели сзади с лупарами; Майкл велел дожидаться его около кафе. Заведение было закрыто, но Вителли ждал молодого человека, облокотившись на перила пустой веранды.
Все пожали друг другу руки, Майкл взял три свертка с подарками и пошел за Вителли на холм к его дому. Тот оказался крупнее обычной деревенской хибары, так как семейство Вителли было довольно зажиточным.
У ступней привычных уже статуй Мадонны горели свечки в красных стеклянных подсвечниках. На пороге Майкла встретили двое сыновей хозяина, одетые по-воскресному в черное, – крепкие парни, слегка за двадцать, из-за тяжелого фермерского труда выглядевшие старше. С ними стояла жена Вителли, энергичная и плотная под стать супругу. Аполлонии не было.
После представлений, которые Майкл даже не слушал, все сели в комнате – то ли гостиной, то ли, вполне возможно, гостевой столовой. Хотя из-за малых габаритов и большого количества мебели в ней было не развернуться, для Сицилии это был шик среднего класса.
Майкл вручил подарки синьору и синьоре Вителли. Отец девушки получил золотые ножницы для сигар, а мать – отрез лучшей ткани, что можно было достать в Палермо. Оставался третий сверток – для Аполлонии. Майкл поспешил: не стоило ничего дарить до второго визита, поэтому подарки приняли со сдержанной благодарностью.
– Не думай, что мы такие простые, чтобы приглашать в дом кого попало, – прямо, по-мужски сказал ему отец. – Дон Томмазино лично поручился за тебя, и никто в провинции не усомнится в словах этого доброго человека. Поэтому ты наш гость. Однако если твои намерения в отношении моей дочери серьезны, то нам нужно узнать немного больше о тебе и твоей семье. Ты и сам должен это понимать, ведь твоя родня из наших мест.