Разговор всегда начинался с вопроса, почему невестка не переходит в католическую веру (несмотря на то, что ребенка уже крестили в протестантской церкви). В какой-то момент Кей решила вежливо поинтересоваться, почему мама Корлеоне ездит в церковь каждое утро. Католикам обязательно быть такими набожными?
Как будто думая, что это единственная причина, мешающая обращению, мама Корлеоне сказала:
– Что ты, нет-нет, многие католики ходят только на Пасху и Рождество. Можно ходить, когда хочешь.
– Тогда зачем вы ходите каждое утро? – засмеялась Кей.
– Ради мужа, – совершенно естественно ответила мама Корлеоне. – Чтобы он не попал туда. – Она указала вниз. – Я каждый день молюсь о его душе, чтобы он попал туда. – И подняла палец вверх.
Все это мама Корлеоне говорила с озорной улыбкой, словно исподтишка перечила мужу или делала безнадежное дело. В голосе ее звучала шутливая сварливость пожилой итальянки. В отсутствие дона супруга всегда вела себя по отношению к нему немного неуважительно.
– Как поживает ваш муж? – учтиво осведомилась Кей.
Мама Корлеоне пожала плечами.
– После того как в него стреляли, он уже не тот. Все дела переложил на Майкла, а сам возится в огороде с перцами и помидорами, будто крестьянское детство вспомнил… Мужчины все такие.
Чуть позже из соседнего дома заглядывала в гости Конни Корлеоне со своими двумя детьми. Кей любила золовку за живость характера и явное восхищение братом. Конни научила невестку готовить кое-какие итальянские блюда, хотя порой приносила Майклу на пробу свою собственную, более профессиональную стряпню.
Этим утром она традиционно спросила у Кей, как Майкл относится к ее мужу Карло. Правда ли ему нравится Карло или так только кажется? Между ним и семьей всегда царило некоторое недопонимание, но за последние годы Карло остепенился и преуспел в профсоюзе; правда, работать ему приходилось много и подолгу. «Карло очень любит Майкла», – всегда добавляла Конни. Впрочем, Майкла любили все, точно так же, как все любили его отца. Сын очень напоминал дона в молодости. Правильно, что бизнес по импорту оливкового масла достался именно ему.
Кей уже обратила внимание, что, упоминая о муже, Конни всегда с трепетом ожидала какие-то слова одобрения. Кей была бы глупа, если б не заметила, насколько Конни боялась, что Майкл не любит Карло. Однажды в разговоре с мужем она обратила внимание, что никто никогда не вспоминает о Санни Корлеоне – по крайней мере, в ее присутствии. Кей как-то попробовала выразить соболезнования дону и его жене, а те грубо ее проигнорировали. Она пыталась разговорить Конни – тоже безрезультатно.
Сандра, вдова Санни, забрала детей и переехала к родителям во Флориду. Семья, конечно, устроила так, чтобы ни она, ни дети ни в чем не нуждались, однако сам Санни никакого наследства не оставил.
Майкл нехотя рассказал, как погиб его старший брат. В тот вечер Карло избил Конни, та позвонила домой, Санни ответил и в слепом гневе поехал разбираться. Естественно, с тех пор Конни и Карло внутренне переживали, что родственники вольно или невольно винят их в том несчастье. Это, конечно, не так. Взять хотя бы то, что супругов Рицци поселили в доме рядом с особняком дона, а Карло повысили и назначили на важную должность в руководстве профсоюза; он остепенился, перестал пить и шляться. Последние два года Семья была довольна его службой и поведением. В случившемся его никто не винил.
– Тогда почему ты не пригласишь их как-нибудь вечером к нам? – спросила Кей. – Бедняжка Конни очень переживает, волнуется, что ты плохо относишься к ее мужу. Успокой ее, пусть выбросит эти глупые тревоги из головы.
– Не могу, – сказал Майкл. – О таких вещах у нас в семье говорить не принято.
– Хочешь, чтобы я передала ей твои слова?
Как ни странно, это вполне логичное предложение заставило его надолго задуматься.
– Не стоит, Кей, – произнес он наконец. – Навряд ли от этого будет польза. Конни все равно продолжит переживать. И никто с этим ничего не сделает.
Кей была поражена. Она подметила, что Майкл держится с сестрой чуть холоднее, чем с остальными, несмотря на ее любовь к нему.
– Ты ведь не винишь ее в смерти брата?
Майкл вздохнул.
– Ну конечно, нет. Она моя сестренка, и я ее очень люблю. Просто мне ее жаль. Да, Карло остепенился, но он ей не подходит. Наверное, дело в этом. В общем, давай забудем про этот разговор.
У Кей не было привычки навязываться, и эту тему она больше не поднимала. А еще она усвоила: давить на Майкла бессмысленно, он только отстранится. Кей знала, что во всем мире лишь ей под силу заставить его сделать что-то против воли; тем не менее, если она станет пользоваться этой привилегией слишком часто, то быстро ее лишится. А за два года совместной жизни любовь Кей к мужу только укрепилась.
Она любила его за справедливость. Майкл был справедлив ко всем вокруг, не допускал произвола даже в мелочах. Кей заметила, что он стал очень могущественным человеком. К нему приходили советоваться, просить об услугах, оказывали всяческое уважение. Но больше всего чувства подогревало нечто другое.
Увидев, с каким лицом Майкл вернулся с Сицилии, вся Семья принялась убеждать его обратиться к хирургу и все исправить. Особенно наседала мать. Как-то за воскресным ужином, когда Корлеоне в полном составе сидели за столом, она даже прикрикнула:
– Ты похож на киношного гангстера! Ради Христа и своей несчастной жены, поправь себе лицо. Заодно в носу перестанет хлюпать, как у ирландца в бутылке.
Сидевший во главе стола дон спросил у Кей:
– Тебя это беспокоит?
Она мотнула головой.
– Он уже самостоятельный, – сказал Вито жене, – и тебя его дела не касаются.
Та немедленно успокоилась. Не то чтобы она боялась мужа, просто затевать с ним спор на глазах у остальных было бы неуважительно.
Из кухни выглянула Конни, любимица дона. Она готовила угощения, и ее лицо раскраснелось от жара.
– Я думаю, операция нужна. До травмы он был самым красивым в семье. Майки, ну же, пообещай, что пойдешь к врачу.
Майкл рассеянно взглянул на сестру и не ответил. Такое ощущение, будто он и правда не слышал ни единого ее слова.
– Заставь его, – сказала Конни, подходя к отцу.
Она нежно положила ладони ему на плечи и стала массировать. Подобная фамильярность дозволялась только ей. Конни заглядывала дону в рот, как маленькая девочка, и со стороны их отношения были очень трогательными.
Дон похлопал ее по руке.
– Мы тут умираем с голоду. Поставь спагетти на стол, а потом болтай.
– Карло, ну хоть ты убеди Майки поправить лицо. Может, тебя он послушает? – обратилась Конни к мужу, как бы намекая, что они с Майклом – самые близкие друзья.
Карло Рицци, чье лицо покрывал приятный, ровный загар, а светлые волосы были аккуратно подстрижены, глотнул домашнего вина.
– Майки никто не указ.
С момента переезда на Лонг-Бич он твердо знал свое место в Семье и держался его.
Что-то во всем этом было не так, и Кей никак не могла понять что. Женским взглядом она видела, что Конни специально пляшет вокруг отца: мило, очень даже искренне, но не от души. Да и ответ Карло был чем-то вроде заверения в верности. Майкл не обращал на это все никакого внимания.
Кей уродство мужа нисколько не смущало, а вот проблемы с носом беспокоили. Если хирурги поправят лицо, то и насморк уйдет. Именно по этой причине она тоже уговаривала Майкла лечь в больницу. И вместе с тем – странное дело! – ей не хотелось, чтобы он менялся. И она была уверена, что дон тоже так думает.
А после рождения первого ребенка Майкл удивил жену вопросом:
– Ты хочешь, чтобы я исправил лицо?
Кей кивнула.
– Ты знаешь, как бывает у детей. Когда сын достаточно подрастет, чтобы понять, что вообще-то лица должны выглядеть по-другому, он начнет дичиться. Честно, меня ничего не смущает, но не хотелось бы, чтобы ребенок это видел.
– Хорошо, – улыбнулся муж. – Тогда пойду и сделаю.
Он дождался, когда ее выпишут из родильного дома, а потом сам лег в больницу. Операция прошла успешно. Искривление скулы стало практически незаметно.
Все родные обрадовались, однако больше всех – Конни. Она каждый день навещала Майкла в палате и всегда приводила с собой Карло. Когда брат вернулся домой, она крепко обняла его, поцеловала и с восхищением произнесла:
– Вот теперь мой братишка снова красавец!
Только дон флегматично пожал плечами и спросил:
– А что изменилось-то?
Кей же испытывала благодарность. Она знала, что Майкл согласился на операцию лишь потому, что она попросила. Во всем мире только Кей могла заставить его пойти наперекор собственной природе.
В день возвращения Майкла из Вегаса из тупика на Лонг-Бич выехал лимузин. За рулем сидел Рокко Лампоне. Кей всегда ездила в аэропорт встречать мужа после прилета – в основном потому, что без него ей за крепостной стеной было тоскливо и одиноко.
Она увидела, как он сходит с трапа самолета в сопровождении Тома Хейгена и нового подчиненного, Альберто Нери. Последнего Кей недолюбливала: очень уж он своей тихой свирепостью напоминал Луку Брази. Она увидела, как Нери подотстал от Майкла, шагнул в сторону, быстро и проницательно окинул взглядом окружающих. Именно он первым заметил Кей и тронул Майкла за плечо, заставляя его посмотреть в нужном направлении.
Кей подбежала к мужу и обняла его. Он коротко поцеловал ее и отпустил. Втроем с Томом Хейгеном они сели в лимузин, а Альберто Нери исчез. Кей и не заметила, что тот сел в другой автомобиль, где были еще двое, и что они ехали следом за лимузином до самого Лонг-Бич.
Кей никогда не спрашивала у Майкла, как прошла поездка, – ведь даже невинные вопросы приводили к неловкости. Конечно, он всегда отвечал что-то вежливое и ни к чему не обязывающее, однако оба понимали, что это запретная тема, которая к их браку не относится. Обижаться Кей уже перестала. Но когда Майкл сказал, что весь вечер ему придется провести с отцом, обсуждая поездку в Вегас, она все-таки не смогла скрыть свое расстройство.