[61].
Как бы то ни было, борьба в правительственном лагере и среди православной иерархии вокруг вероисповедных реформ хотя и затрудняла процесс выработки указа о веротерпимости, но остановить его не могла. 17 апреля 1905 г., в день православной Пасхи, указ публикуется в «Правительственном вестнике».
Письмо митрополита Антония (Вадковского) епископу Псковскому
Арсению (Стадницкому) с изложением программы действий Православной церкви в связи с публикацией императорского указа
«Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905
4 июня 1905
[ГА РФ. Ф. Р-550. Оп. 1. Д. 28. Л. 1–2 об.]
Для своего времени это был огромный шаг вперед в развитии российского «религиозного законодательства». Впервые признавался юридически возможным и ненаказуемым переход из православия в другую христианскую веру; облегчалось положение «раскольников»: старообрядцам разрешалось строить церкви и молельни, открывать школы. Католикам и мусульманам облегчались условия строительства и ремонта культовых зданий. Провозглашалась свобода богослужений и преподавания в духовных школах на родном для верующих языке и т. д. По характеристике С. Ю. Витте, указ «представляет собой такие акты, которые можно временно не исполнять, можно проклинать, но которые уничтожить никто не может. Они как бы выгравированы в сердце и умах громадного большинства населения, составляющего великую Россию»[62].
Манифест Николая II от 17 октября 1905 г., опубликованный в газете «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства»
18 октября 1905
[Из открытых источников]
Еще одной уступкой реформаторским силам со стороны царского двора стала отставка многолетнего обер-прокурора Святейшего синода К. П. Победоносцева, с именем которого ассоциировалась несвобода церкви, «цепями прикованной к самодержавию». Отставка произошла 19 октября 1905 г., в день, когда император, спасая самодержавие, подписал подготовленный Витте манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», которым предполагалось «усмирить» революцию и «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов».
А. Д. Оболенский, князь, обер-прокурор Святейшего синода в 1905–1906
[Из открытых источников]
Победоносцева сменил князь А. Д. Оболенский – представитель известного дворянского рода, прошедший бюрократическую школу на различных высоких постах в должностях управляющего Дворянским и Крестьянским поземельными банками, товарища министров внутренних дел и финансов. Он был весьма близким Витте человеком и положительно относился к идее быстрейшего созыва церковного Собора.
В стенах Петербургской академии также активно обсуждались вопросы свободы совести. Были те, кто ожидал от объявления веротерпимости «пользы и полезности» для Русской церкви, а также те, кто видел в этом одни лишь новые «неприятности» для церковно-православной деятельности. Дабы переубедить одних и ободрить других, Сергий в день празднования основания Академии, 17 февраля 1905 г., выступил с речью по поводу предстоящего объявления указа о веротерпимости. Он отмечал, что время «столетий мирного пребывания за крепкой стеной государственной охраны» завершается и в новых условиях «на поле духовной брани» каждому из членов церкви, а тем более в священном сане, придется «кровью из собственной груди» защищать и насаждать веру в сердцах и душах верующих, вдохновлять на борьбу с «соблазнами ложного знания»[63].
Церкви в период Первой русской революции пришлось столкнуться и с новым для себя явлением: массовыми требованиями о придании государственному обязательному образованию светского характера, о расширении влияния земства и общественности на характер и содержание преподавания в негосударственных школах, о сокращении государственного финансирования церковно-приходских школ. Показательно, что учредительный съезд Всероссийского крестьянского союза, собравшийся летом 1905 г., потребовал, чтобы все школы были светскими, а преподавание Закона Божьего было признано необязательным и предоставлено «усмотрению родителей». В ряде губерний массовый характер приобрело бойкотирование церковно-приходских школ. Нередко население отбирало у духовенства местные начальные учебные заведения и передавало их земству, явочным порядком отменялось преподавание Закона Божьего.
Православное духовенство избегало какой-либо публичной критики в адрес духовной школы, но это не означало, что ему были неизвестны ее недостатки. К примеру, в одном из писем архиепископу Арсению (Стадницкому) будущий патриарх Алексий (Симанский), более десяти лет проработавший в церковных учебных заведениях, писал:
«Слабой стороной прежней духовной школы было то, что она имела двойственную задачу. Это была школа сословная; она имела задачей предоставить возможность духовенству – сословию, в общем, бедному – на льготных началах дать воспитание и образование своим детям; другой ее задачей было создавать кадры будущих священнослужителей. Понятно, что не каждый сын священника или диакона, или псаломщика имел склонность к пастырскому служению… и от этого получалось, что такие подневольные питомцы духовных учебных заведений вносили в них дух, чуждый церковности, дух мирской, снижали тон их церковного настроения».
Как бы то ни было, революционные настроения в обществе захлестнули и духовные учебные заведения. Протесты, забастовки, стычки с администрацией и преподавателями, погромы прокатились волной практически по всем российским семинариям и даже имели место в духовных академиях. Об этом невиданном ранее деле сообщали как солидные газеты, так и газетенки, пробавлявшиеся сплетнями и слухами. Вот образчики такой информации:
«В Киеве ночью в семинарии произошли крупные беспорядки. Семинария закрыта. Семинаристам предложили в два дня покинуть здание.
В Сергиевом Посаде закрыта Вифанская духовная семинария. Недоразумения возникли из-за нежелания воспитанников подчиниться введению переводных экзаменов.
В Тамбове в 9 часов вечера ректор семинарии архимандрит Симеон, возвращающийся после всенощной, был тяжело ранен револьверным выстрелом в спину.
В Москве по распоряжению митрополита закрыта семинария.
В Саратове в семинарии происходили собрания по вопросу о бойкоте экзаменов.
В Рязани в здание семинарии введена полиция.
В Нижнем Новгороде в здании семинарии была взорвана петарда, вследствие чего выбито стекло на втором этаже здания и рухнул потолок».
Докатились студенческие волнения и до Петербургской духовной академии. Студенчество раскололось: большинство по примеру светских школ требовало бойкотировать лекции. Меньшая часть учащихся высказывалась за продолжение занятий и даже пыталась противостоять большинству, составляя пары дежурных слушателей, которые попеременно ходили на занятия, а так как профессора по традиции лекции читали и при двух-трех студентах, то сохранялась видимость порядка и лекции продолжались. Ни та, ни другая группа не сдавались, и ситуация приняла угрожающий характер.
Начальство Академии во главе с ректором епископом Сергием объявило, что если демонстрации не прекратятся, то зачинщиков уволят и отправят по домам, а меньшинство будет заниматься. В решающий час епископ повелел собрать общестуденческую сходку.
Актовый зал гудел от выкриков и речей, то здесь, то там сколачивались группки, скандировавшие: «Забастовка! Забастовка!». Вот наиболее сплоченная группа из 20–30 студентов двинулась к трибуне, и все поняли, потихоньку рассаживаясь и успокаиваясь, что это – главные, они объявят о сходке и тем самым решат судьбу Академии. На кафедру вышел избранный председателем студент Иван Смирнов, эсер по политическим убеждениям. Наступила напряженная тишина. Но не успел Смирнов начать свою речь, как в зал стремительно вошел спокойный и уверенный ректор – высокий, плечистый, с длинной черной бородой, в клобуке. Он подходит к кафедре, а там – Смирнов.
– Я избран председателем сходки, – заявил он достаточно уверенно ректору. – И мы сейчас обсудим свои требования, а потом представим их вам. Откажете нам в них, мы, – оратор широким жестом обвел зал, – покинем Академию и присоединимся к своим братьям на улицах.
Но случилось нечто совершенно неожиданное. Всегда ровный и любезный епископ Сергий на этот раз повел себя совершенно иначе. Он легко отстранил Смирнова и, ударив по кафедре своим мощным кулаком, гневно и властно закричал:
– Я! Я – здесь председатель!
Студенты мгновенно притихли. Власть проявила свою силу. Затем Сергий произнес спокойную и деловую речь, предлагая прекратить забастовку. Он ушел, и студенты почти единогласно постановили продолжить занятия.
Но все же, для острастки, теперь уже решением ректора занятия в стенах Академии временно были прекращены.
На революционный 1905 г. пришелся и перелом в судьбе епископа Сергия. На заседании 6 октября 1905 г. Синод постановил: «…быти преосвященному Ямбургскому Сергию архиепископом Финляндским и Выборгским». В этом избрании, безусловно, был прежде всего заинтересован Саблер, желавший в революционных обстоятельствах иметь под рукой сильного архиерея.
15 октября владыка Сергий сдал свою ректорскую должность вновь назначенному на его место архимандриту Сергию (Тихомирову), бывшему ректору Петербургской духовной семинарии. Проводы архиепископа Сергия из стен Академии прошли незаметно, так как Академия была закрыта, а студенчество разъехалось по домам до начала декабря. Лишь официозный «Церковный вестник» (1905. № 42) откликнулся статьей о назначении Сергия на новую должность, отметив, что «уходящий оставляет по себе самую светлую память», и пожелав ему «успешного продолжения служения на пользу Православной церкви».