В сводке ОГПУ о состоянии в церковном мире за декабрь 1926 г. отмечалось:
«Подготовлявшиеся выборы в патриархи находящегося в ссылке контрреволюционера Казанского митрополита Кирилла происходили под руководством патриаршего местоблюстителя, митрополита Сергея, бывшего члена Государственного совета царского времени. Выбирая Кирилла путем сбора конспиративным образом подписей среди видных епископов, активные церковники тихоновцы хотели поставить советскую власть и верующих перед свершившимся фактом избрания патриарха одним контрреволюционным епископатом. Одновременно с выборами группа антисоветских тихоновских епископов выработала и начала усиленно распространять декларацию в качестве основной платформы нового патриарха. Основные моменты декларации сводились к следующему: церковь и государство – два враждующих полюса, Советская власть – результат “временного настроения” русского народа; все религиозные группировки, за исключением обновленцев, объявляются гонимыми и берутся тихоновской церковью под защиту.
Однако тихоновцам выборы патриарха произвести не удалось, так как реакционная головка во главе с Сергием была арестована. Арест Сергия внес сумятицу в среду тихоновцев. В связи с арестом Сергия и последующим отказом от местоблюстительства бывшего Ленинградского епископа Иосифа Петровых и Фаддея Астраханского, временным местоблюстителем назначен угличский викарный епископ Серафим, человек весьма недалекий, сразу же пришедшийся не по нутру части тихоновского духовенства. В связи с этим в Москве отмечается стремление к образованию самостоятельных приходов с выборными епископами. ВВЦСовцы весьма довольны арестом Сергия и его группы. ВВЦС предполагает выпустить воззвание, направленное против Сергия. Кроме этого ВВЦСовцы предполагают весной 1927 г. созвать съезд, на котором собираются дать бой тихоновцам и обновленцам. Вообще позиции ВВЦС за последнее время укрепились»[178].
Собрав значительную группу русских иерархов во внутренней тюрьме на Лубянке, спецорганы приступили к их допросам. Первыми стали архиепископ Корнилий и епископ Павлин. Из протоколов известно, о чем шел разговор 19 декабря 1926 г. во время допросов.
– Кому принадлежит инициатива письменного опроса? – задал вопрос следователь, обращаясь к архиепископу Корнилию.
– Она принадлежит мне, а других называть не буду, потому что считаю это непорядочным.
– Почему избрание происходило секретно?
– Чтобы ОГПУ не проведало и не помешало нам.
В тот же день допрашивали и епископа Павлина. Следователь уже знал первые показания Корнилия, а потому стал вести разговор вокруг избранного иерархами митрополита Кирилла:
– Как вы решились избрать Кирилла, не спрашивая его согласия?
– Я об этом не рассуждал.
– Почему избрание проводили втайне, беря с каждого слово не говорить никому об этом?
– Потому что дело касается только церкви и делалось все в частном порядке.
– По вашему мнению, церковь в целом должна следить за благонадежностью своих членов?
– Не должна. Она преследует религиозные цели и, если член церкви подходит к ней с религиозной точки зрения, ей нет дела до его политической физиономии. Последнее есть личное дело каждого, и дело государства – следить за его политической деятельностью.
Обобщая первые полученные результаты, следователи посчитали нужным информировать начальство о «чрезвычайно важных обстоятельствах», вскрытых ими в ходе допроса. Наверх пошла секретная докладная записка, сообщающая:
«Группа черносотенных церковников, проходящих по следственному делу № 36960, во главе с митрополитом Страгородским Сергием, патриаршим местоблюстителем, решила придать церкви окончательно характер определенной антисоветской организации и с этой целью возглавить ее патриархом, произведя выборы его нелегально, и наметила в качестве кандидата в таковые антисоветски настроенное лицо. В качестве наиболее желаемого кандидата группа наметила именно Смирнова Константина Илларионовича, митрополита Кирилла, наиболее черносотенного и активного контрреволюционного церковника, с 1919 г. по настоящее время, с несколькими перерывами, подвергающегося репрессиям за активную антисоветскую деятельность, с которым снеслась по этому поводу. Смирнов в это время для окончания отбытия административной высылки был определен в город Котельнич. Немедленно у Кирилла начались приемы, как у патриарха. Причем обставлялись они крайне конспиративно, двери запирались и беседы велись шепотом. Посещение церковников приняло повальный характер, приходило к нему до пяти человек за раз»[179].
Тотчас же была дана команда допросить митрополита Сергия. 20 декабря он предстал перед следователем А. В. Казанским и ему, как и другим, задавали те же вопросы. Цель была очевидной: найти «несостыковки» в показаниях и их «разрабатывать».
– Почему дело по избранию патриарха велось так секретно?
– Во-первых, мы не хотели до времени придавать огласке вопрос об избрании патриарха. Во-вторых, исходили из соображений, что гражданская власть может в самой технике работы (разъезды и т. д.) усмотреть какой-нибудь заговор, и предпочли, чтобы она об этом узнала после, когда вопрос примет практически серьезный характер.
В ходе следствия, судя по сохранившемуся следственному делу, митрополит вел себя достойно, не «подставляя» никого из духовенства. Отвечая на вопросы следователя, высказывался крайне осторожно и обдуманно; называл имена только тех архиереев, которые были известны ОГПУ как инициаторы или участники «выборов». О других молчал, чтобы не нанести им вреда.
В начале января 1927 г. Сергий в камере был уже не один. Вторым сидельцем стал епископ Ковровский Афанасий (Сахаров), его бывший викарий по Владимирской кафедре. Встреча была неожиданной и, несмотря на место, даже радостной – они давно не виделись. В этот день они смогли о многом поговорить и, главное, прояснить, что причиной их заключения стала попытка избрания нового патриарха посредством тайного сбора голосов.
Епископа Афанасия уже в январе 1927 г. принялись допрашивать столь же настойчиво, как и всех иерархов, арестованных по делу избрания патриарха.
– Вы знаете епископа Павлина? – начал следователь допрос.
– Знаю хорошо. В октябре или в ноябре, сейчас точно не скажу, он был у меня во Владимире.
– Зачем он к вам приезжал?
– Наверное, вы знаете.
– А все-таки?
– Насколько я представляю, по уголовно-процессуальному кодексу я имею право и не давать показаний.
– А Павлин заставлял вас поклясться, что вы никому не скажете о его приезде?
– Клятвы мы не употребляем вообще. Но то, о чем мы говорили, говорилось не для того, чтобы стать всеобщим достоянием.
– А каково ваше личное мнение об избрании митрополита Кирилла в патриархи?
– Я считаю его наиболее достойным кандидатом.
– А не является ли, по вашему мнению, несколько неудобным для кандидата то, что он за антисоветскую деятельность подвергался репрессиям?
– При отделении церкви от государства, – я полагаю, – для государства безразлично, кто будет стоять во главе церкви… Да и, насколько я знаю, в последнее время Кириллу значительно облегчено положение, а раньше-то и вообще власть отзывалась о нем положительно.
Находясь в камере, Сергий и Афанасий обсуждали и вопрос об отношении к проблеме взаимоотношения Церкви и Советского государства. Как выяснилось, с содержанием т. н. Соловецкого послания Сергий незнаком. Епископ Афанасий, как мог, по памяти восстановил и передал его основные положения.
5 января 1927 г. митрополиту Сергию было предъявлено обвинение в том, что он является «одним из активнейших членов церковно-антисоветской группировки, поставившей своей задачей борьбу с Соввластью – при помощи возбуждения населения верующих через церковь, используя возможности, предоставляемые последней», т. е. совершает «преступные действия, предусмотренные ст. 58-6 УК»[180]. В качестве меры пресечения Сергию было назначено содержание под стражей. Ввиду «серьезности состава преступления» ОГПУ выхлопотало у Президиума ЦИК СССР продление содержания Сергия под стражей еще на два месяца, что и было сделано 23 марта.
Согласно ранее данному распоряжению митрополита Петра, в связи с арестом митрополита Сергия временное управление Церковью принял митрополит Ленинградский Иосиф (Петровых). Но поскольку и сам он был «в стесненном положении» – отбывал административную ссылку в одном из глухих мест Ярославской области, то 8 декабря сделал распоряжение о возможной передаче своих прав еще трем «временным заместителям патриаршего местоблюстителя» – архиепископам Корнилию (Соболеву), Фаддею (Успенскому) и Серафиму (Самойловичу). Лишь последний на тот момент еще оставался на свободе и потому смог выполнить распоряжение Иосифа.
В течение четырех месяцев управлял церковью архиепископ Угличский Серафим, викарий Ярославской епархии. Но реально повлиять на ситуацию в церкви он не мог, ибо властями ему было запрещено покидать пределы своего викариатства. Не было при нем ни Синода, ни какого-либо другого органа, который мог бы обеспечивать устойчивую связь с остававшимися на свободе епископами. Да и опыта, и авторитета у Серафима, принявшего хиротонию в феврале 1920 г., было слишком мало, чтобы стать силой, объединяющей Патриаршую церковь. Любопытно, что Тучков также присматривался к этому иерарху, вызывал его в Москву и даже предлагал переговоры о «легализации». Но поскольку сам Серафим не считал для себя возможным обсуждать проблемы общецерковного масштаба, то и Тучков «не увидел» в нем достойной кандидатуры для продолжения контактов и отпустил с миром в Углич.